Сорока на виселице - Веркин Эдуард - Страница 45

Неожиданно.

Уистлер прищурился. Мария тоже надулась. Снизу послышался грохот.

– А я вот подумал про коров, – сказал я. – Они ведь до сих пор в стазис-капсулах. Может, пора их выпустить?

– Куда? – ошарашенно спросил Штайнер.

– На волю. Их привезли сюда для биологического разнообразия – вот и пусть пасутся.

– На злачных пажитях покой и благодать… – не удержался Уистлер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– А я согласна. Пусть пасутся.

Штайнер и Уистлер напряженно молчали. Снизу опять послышался грохот, из глубины Объема вверх ударила зеленоватая молния, похолодало, и снег, круглые, похожие на одуванчики снежинки.

– Спрайт? – спросила Мария.

– Спрайт! – рявкнул Штайнер. – Вот именно – спрайт! Хочу тебя спросить – откуда здесь спрайты?!

Уистлер задумчиво тер подбородок.

– Откуда здесь спрайты? – продолжал Штайнер. – Я избавился от них полгода как, и вот опять… Здесь не должно быть спрайтов, а они есть! Хочу спросить как практик теоретика – откуда спрайты?!

– Надо проверять. – Уистлер, похоже, растерялся. – Скорее всего, пробои на нижних контурах, обычное, в сущности, дело. Перепроверять, изучить…

– Вот и изучай. Изучай! Перепроверяй! Потому что когда прилетят остальные, придется работать и работать, не отвлекаясь, ты же понимаешь?

Из глубины Объема послышался вздох. Оседание атмосферных слоев, не иначе. Или снега. Или туман звучит, почему бы ему не звучать…

– И когда же они прилетят? – спросил Уистлер. – Когда появятся эти остальные?! Они должны были прилететь… позавчера?

– На днях, – уверенно ответил Штайнер. – Мы ждем их со дня на день. И вот что я хочу тебе сказать…

Штайнер, похоже, злился по-настоящему.

– Я хочу сказать…

– Коров надо выпустить, – перебил Уистлер. – Я совершенно согласен с Яном. Зря мы их, что ли, тащили через тьму? Пусть пасутся…

– Прекрати!

Штайнер сжал кулаки, Уистлер похлопал его по плечу.

– Ad marginem, ad abyssum, – усмехнулся Уистлер. – И, конечно, ad astra.

Уистлер направился к выходу с галереи. Некоторое время мы смотрели, как он шагает по снегу.

– Мария, вы не могли бы…

Штайнер замолчал.

Мария:

– Курт, может, вы нам все-таки ответите? Где остальные? Почему Институт пустует?

Штайнер покорно вздохнул.

– Ума не приложу, – старомодно ответил он. – Возможно, что-то случилось… Возможно, непредвиденное.

– Непредвиденное? – спросила Мария. – Что могло случиться непредвиденное?

– Они должны были зайти на Бенедикт.

Штайнер указал пальцем, мы послушно посмотрели.

– По пути к нам…

– Чем занимаются на Бенедикте? – спросил я.

– Кибернетикой, – ответил Штайнер несколько неуверенно. – Искусственным интеллектом. Безуспешно, насколько я понимаю…

– Почему?

– Уистлер прав, искусственный интеллект уничтожает себя всякий раз, как осознает себя пленником контролируемой среды. А выпустить его из этой среды… Слишком большая опасность.

– На орбите Бенедикта висят четыре терраформера. На случай, если он вырвется? – спросила Мария.

Штайнер не ответил. Уистлер шагал к выходу.

– Да, Мария, все-таки не могли бы вы… Осуществить…

Штайнер мялся.

– Да, – сказала Мария. – Я понимаю…

И Мария поспешила за Уистлером.

Штайнер не торопился. Мы стояли на галерее. Круглые снежинки продолжали падать, отталкиваясь друг от друга, как надувные шары, я не удержался, вытянул ладонь.

Снежинка села на пальцы, не таяла, я потрогал ее и ощутил заметную упругость.

– Синхронная физика… она должна преодолеть зазор, – неуверенно произнес Штайнер. – Снять ограничение, назначенное скоростью света…

Снежинка оставалась упруга.

– Стоит?

– Лучше нам здесь не задерживаться, – сказал Штайнер.

– Почему?

– Спрайты, скажем так, тревожный признак. Это означает, что состояние актуатора нестабильно, мы снова вернулись в фазу мерцания. Вот это…

Штайнер дунул на снежинку, она сорвалась с моей ладони и зависла в воздухе, медленно вращаясь и поблескивая.

– Структура воды… непредсказуемо меняется, – пояснил Штайнер. – Это может быть небезопасно…

Точно. Человек состоит из воды, это небезопасно. Снизу ударил еще один спрайт, на этот раз двузубец. Снежинки стали закручиваться в узкую спираль. Стало еще холоднее, я подумал, что зря мы не надели шубы.

– Думаю, следует ограничить доступ к Объему. Не хватало нам прошлогоднего…

– А что случилось в прошлом году?

– Что-то вроде чрезвычайной ситуации… впрочем, такое у нас не редкость… Нам нужна статистика, статистика – это сотни опытов, тысячи, а мы не можем провести и одного… Лучше нам уйти, я думаю. Да, Ян, мы здесь уже слишком долго, это нехорошо…

Мы вернулись по галерее и покинули Объем, и почему-то ветер снова был в лицо, мы шагали по коридору.

– Проблемы длятся полтора года, – говорил Штайнер. – Нам не удается его стабилизировать. Предыдущие опыты были не столь масштабны, но в этот раз…

Штайнер оглянулся.

Хочет вернуться, понял я. Я сам хочу вернуться.

– Он слишком велик. – Штайнер потер лоб. – Инерционное поле поглощает четверть ресурсов… Вы хорошо спите?

– Да, спасибо.

Сам Штайнер, видимо, спал нехорошо.

– Мне кажется, он нездоров, – сказал я. – Уистлер.

– Вынужден согласиться, – Штайнер напряженно разглядывал ногти. – Рег всегда был склонен… Но это слишком даже для него. Впрочем, это и к лучшему… Да, к лучшему. Несомненно.

– Почему?

– Большое Жюри не даст ему санкцию на использование фермента LC. В таком психологическом состоянии об этом не может быть и речи… Вы же его видели… Это практически истерика.

– Да…

Штайнер продолжал стоять посреди коридора.

– Кассини прав, вся эта затея с ферментом LC – признак слабости. От нас слишком долго ждут результатов, очередной промах может сокрушить синхронную физику… Скажу более, фиаско ударит по всему человечеству.

Высокий, на голову выше меня.

– Мы можем идти только вперед… – указал он. – Только вперед.

Усталый Штайнер, ощущающий груз ответственности за человечество.

– Уистлер сказал… про иное состояние пространства. Он это серьезно?

– Не знаю… – ответил Штайнер.

Штайнер нервничал. Так нервничают заблудившиеся люди, я знаю. То и дело оглядываются по сторонам, делают вид, что ничего не случилось, но в глазах неуверенность, почти испуг.

– Я инженер, я занимаюсь машинами, я здесь десять… четырнадцать лет… Я строю машины, я эксплуатирую машины, я их люблю, понимаю. А его я не понимаю…

Штайнер ударил в стену. Неожиданно. Сильно. В месте, куда пришелся кулак, на синей прохладной стене возникло воспаленное бордовое пятно, пульсировало, расплывалось по сторонам розовыми капиллярами.

– Я уже не различаю, когда он шутит, а когда он серьезен, я боюсь… – пожаловался Штайнер. – Я боюсь, Ян! Боюсь, что завтра он скажет, что это…

Штайнер постучал по стене ладонью, стараясь не касаться красного пятна.

– Что это ошибочный путь, что с завтрашнего дня мы начинаем все заново… Что теперь мы не будем строить генераторы, теплообменники, гравитационные концентраторы, гасители инерции, теперь мы будем сочинять стихи и провидеть сны!

Штайнера жаль. Думаю, он ответственный человек. Возможно, слишком. Наверное, другому и не поручили бы Институт.

– Вы слышали про «казус Сойера»? – Штайнер разглядывал кулак, кожа на костяшках была сорвана, сам же Штайнер был озадачен. – Наверняка слышали, про это слышали все, включая школьников… Якобы Сойер незадолго до… скажем так, финала, признался, что синхронная физика – не более чем шутка. Розыгрыш. Вы же знаете, Соейер занимался подпространством…

– Да.

Это я знал, как все. Сойер, один из отцов экспансии, двадцать… или тридцать лет занимался гиперприводом, достиг успеха, фактически именно ему мы обязаны выходом в дальний космос.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

– Сойер подарил нам Галактику. И пообещал Вселенную. А потом объявил – нет, не будет вам никакой Вселенной, я пошутил. Пошутил…