Блеф (ЛП) - Перри Девни - Страница 28

Затем был бюст жеребца, который я делал для галереи. Я старался уйти на лето с хорошим запасом картин, чтобы не ломать голову над пополнением запасов.

А потом третий холст. Картина постепенно обретала форму.

Работа, которая отличалась от всего, что я делал за последние годы.

Работа, которая напугала меня до смерти.

Лавандовые мазки, которые я нанес два дня назад, высохли, поэтому я убрал ее со стола и прислонил лицом к стене.

Сегодня был не тот день, чтобы увлеченно работать над проектом. Что мне действительно было нужно, так это деньги, поэтому я взял заказной пейзаж и установил его. Затем я подошел к полкам, где хранил все для работы с маслом.

Я взял жженую умбру и мармелад. Они придадут деревьям рубиново-красный оттенок. Я все еще не решил, какого именно цвета сделать реку. Может быть, черного с золотистой рябью. Нравилось это этой даме или нет, но в воде должен был быть оттенок синего. Он должен был быть. Он будет едва заметным и чрезвычайно темным, но несколько подводных оттенков синего цвета придадут баланс.

Приготовив все необходимое, я взял кисть с тонким наконечником и принялся за работу, расставляя точки и растушевывая растушевку. Это была работа без спешки. Именно это я больше всего любил в живописи. Каждый мазок был продуманным. Каждая потраченная минута была заслужена. Здесь не было коротких путей. Как человек, который когда-то верил в короткие пути и однажды был жестоко наказан за это, я избегал их любой ценой.

Кто-то может назвать наш брак с Эверли коротким путем.

Возможно, они будут правы. Но, учитывая, что это было двухлетнее обязательство — брак, — ничто в этом не казалось быстрым и легким решением.

Брак. То, чего я поклялся никогда больше не делать.

Но я хотел Саванну настолько, чтобы нарушить старую клятву в обмен на новую. Я хотел свою дочь. И на этот раз я надеялся, что короткий путь не испортит мне жизнь.

За работой проходили часы, и напряжение спало. Живопись была моим спасением. Когда я был здесь с кистью в руке, внешний мир казался размытым пятном. Все, что имело значение, — это я, моя кисть и наблюдение за тем, как мой мысленный образ оживает на холсте.

Когда в дверь постучали, я вздрогнул от темноты, проникающей через окна. В последний раз, когда я смотрел на улицу, было солнце. Но пока я рисовал реку, наступил вечер.

Эверли повернула ручку и заглянула внутрь.

— Ты жив?

— Да. — Я махнул ей рукой, чтобы она зашла внутрь, спасаясь от холода. — Прости. Я теряю счет времени, когда нахожусь здесь.

— Нет проблем. Извини, что беспокою тебя. Просто решила узнать, не хочешь ли поужинать.

В животе у меня заурчало.

Она улыбнулась.

— Я расцениваю это как «да».

Я подошел к столу и проверил время на своем телефоне. Было чуть больше шести, но в это время года дни короткие. Летом, когда темнело только после девяти, я рисовал до полуночи.

— Что бы ты хотела съесть?

Эверли пожала плечами и подошла к мольберту.

— Это так хорошо.

— Хорошо.

— Тебе не нравятся, когда хорошо отзываются о твоих работах? Или ты никогда не бываешь доволен конечным результатом?

— И то, и другое.

Она улыбнулась мне через плечо.

— Я всегда могу рассчитывать на твою прямоту.

— Всегда. — Я не собирался лгать ей. Особенно учитывая то, что нас ждало впереди. Она заслуживала честности, какой бы суровой она ни была.

Я подошел ближе, чтобы взглянуть на рисунок. Сегодня я значительно продвинулся вперед. Завтра, после того как высохнут темные краски, можно будет сделать несколько штрихов, и все будет готово.

— Это работа на заказ. Женщина попросила пейзаж без синего.

Эверли наморщила лоб.

— Что она имеет против синего?

— Я тоже задавался этим вопросом. Это была настоящая заноза в заднице. Я должен был сказать ей «нет». — Границы в искусстве выводили меня из себя. Их и в реальной жизни было предостаточно.

— Считай, что это проверка твоего мастерства. Даже с ограничениями, это потрясающе.

Я изучал профиль Эв, пока она продолжала изучать картину. Она была права. Получилось хорошо. Но, как она и предполагала, я не любил комплименты. Я был чертовски уверен, что они мне не нужны. Хотя со стороны Эверли такая оценка была… приятной. Это не было лестью ради лести.

— Чем ты занималась? — спросил я, облокачиваясь на рабочий стол.

— Я потратила впустую большую часть дня. — Она выпрямилась и прошлась по комнате, разглядывая пустые холсты и капли краски. — Я убиралась то тут, то там. Затем прибралась в кабинете. Надеюсь, ты не возражаешь, что я заняла пару полок.

— Как я уже сказал, делай, что хочешь. Теперь это твой дом.

Она подошла к полкам за моей спиной, открывая и закрывая один из ящиков с маслами.

— Прежде чем приехать сюда, я начала искать работу. С тех пор как переехала сюда, я почти истратила свои сбережения. В Каламити не так много свободных мест, так что, я думаю, какое-то время это будет продуктовый магазин. Но это зарплата, так что я могу внести свой вклад и здесь.

Я отмахнулся от нее.

— Не нужно.

— Нет, нет. Я бы хотела внести свой вклад. Я настаиваю.

— Хорошо. Тогда внеси свой вклад в галерею. Мне бы не помешала помощь в офисе. — Поступления сами себя не могли упорядочить, и я не собирался заниматься этим в ближайшее время.

Она постучала пальцем по подбородку.

— Ты думаешь, это разумно? Работать вместе?

— Это поможет показать, что мы настроены серьезно. Чем больше людей увидят нас вместе, тем лучше.

Она кивнула.

— Это правда.

— Я знаю, каково это — искать работу в Каламити. Это отстой. Не так уж много достойных вакансий открывается, особенно зимой. Летом все по-другому, когда туризм привлекает больше туристов. А пока ты можешь работать в офисе. Я ненавижу бухгалтерское дерьмо.

— Это не самое любимое занятие в мире, но мои родители бухгалтеры, так что… — Она поморщилась. — А как же Кэти? Разве она не официальный менеджер? Как она отнесется к тому, что твоя новая жена вторгается в ее личное пространство?

— Ей будет все равно.

Эверли что-то проворчала.

— Если ты так говоришь.

— Ей будет все равно. — Кэти, может, и разозлилась, что я не рассказал ей об Эверли, но она ненавидела бухгалтерию так же сильно, как и я. Если у Эверли был хоть какой-то опыт, она бы избавила нас всех от головной боли.

Я взял со стола тряпку и стер ею несколько разводов со своих рук. После долгого дня работы кисточкой на них всегда оставался беспорядок.

— У тебя краска на щеке. — Эверли дотронулась до пятна, а когда убрала руку, на кончике ее пальца осталось пятнышко зеленого цвета.

Я схватил ее за запястье и провел большим пальцем по краске, чтобы размазать ее по коже. У Эверли была идеальная кожа. Гладкая. Безупречная. На вкус она была как мед. Я провел пальцами по ее предплечью, оставляя едва заметные черные линии.

Палитра, которой я пользовался, лежала между нами. Свободной рукой я обмакнул палец в красный цвет.

— Что ты делаешь? — прошептала Эв.

Я поднес палец к ее лицу, слегка размазав краску на скуле.

— У тебя идеальная кожа. Я хочу посмотреть, что было бы, если бы я…

Слова вылетели у меня из головы, когда я вернулся к палитре, чтобы добавить капельку оранжевого цвета. И пройтись по изгибу ее подбородка.

Черт, она была прекрасна. Теплые тона краски сочетались с карамельными и коричными искорками в ее глазах. С шоколадным оттенком ее волос. Эверли была настоящим произведением искусства.

— Однажды, когда ты будешь обнаженной, я отмечу каждый изгиб твоей фигуры. Подчеркну каждую линию. Затем я погружусь в твою тугую киску и буду трахать тебя всю ночь напролет.

У нее перехватило дыхание.

Я снова погрузился в палитру, не заботясь о том, какой цвет найдут мои пальцы. Затем я провел кончиками пальцев по ее шее, оставляя три полосы, каждая разного оттенка, когда она закрыла глаза и склонила голову набок.