Крафтер (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич - Страница 37

— Общак ушёл.

Караваев на мгновение замер. В следующий момент его пальцы судорожно сжали подлокотник кресла.

— Что значит «ушёл»? — его голос был тихим, почти ласковым. Самое опасное состояние.

— Вчера в баре произошло… Непредвиденное. Деньги теперь у барона Морозова.

Тишина в кабинете стала почти осязаемой. Единственным звуком был гул ночного города за окнами. Караваев медленно выдохнул. Морозов. Этот выродок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

С каждым словом Медведя его ярость только росла. Сколько лет он терпел этих упрямых Морозовых? Сколько раз предлагал выкупить их поместье, избавить от долгов, закрыть все вопросы? Но этот щенок — последний в своём роду! — каким-то чудом не только держался на плаву, но и осмелился бросить ему вызов.

Его пальцы с силой сжались в кулак. Он терпел это слишком долго.

Караваев давно выстраивал планы, готовился к тому, чтобы снести эту проклятую фамилию с карты Крыма, но до сих пор был терпелив, действовал через юридические и финансовые рычаги. Ведь у него были законные основания — долг Морозовых перед ним был огромным, и официально это выглядело как обычное дело.

Но теперь? Теперь всё изменилось. Этот наглый выскочка не просто мешал ему. Он украл у него. И что хуже всего — официально он ничего предъявить не мог. Это были грязные деньги, не тот капитал, с которым можно просто пойти в суд.

Караваев почувствовал, как его дыхание сбивается, как пальцы дрожат от напряжения. Он стиснул зубы, подавляя желание швырнуть что-нибудь в стену. Он глубоко вдохнул, выдохнул, успокаивая ярость, и его голос, когда он заговорил, был уже холодным, выверенным.

— Займись этим, Медведь. Я хочу, чтобы Морозов пожалел о своём существовании. Используй все средства.

В динамике послышался низкий смешок.

— Будет сделано.

Связь оборвалась, оставляя в кабинете звенящую тишину. Караваев провёл рукой по лицу, затем резко встал, шагнул к стене и с силой вонзил кулак прямо в карту, точно в точку, где находилось поместье Морозовых.

— Не стоило переходить мне дорогу, барон…

Я проснулся с ощущением, будто меня вчера запихнули в мешок, хорошенько встряхнули, а потом пустили в свободное падение с лестницы. Голова гудела, мысли слипались в один неразборчивый ком, а главное — я не помнил, как оказался в собственной постели.

Проверил себя на целостность: руки, ноги — на месте. Уже неплохо. Повернув голову, я заметил Плюма, уютно свернувшегося клубком на подушке. Мой питомец выглядел довольным, как кот после ночного набега на сливки.

— Ну что, предатель, как тебе жилось в княжеских хоромах? — пробормотал я, почесав его пушистую макушку.

Плюм не удостоил меня ответом, только лениво потянулся и снова свернулся клубком. Ну и ладно. Главное, что вернулся. А это означало, что княжна Ефремова теперь у меня в долгу. Это хорошо. Очень хорошо.

С тяжелым вздохом я поднялся и привел себя в порядок: умыться, причесаться, одеться — простые утренние ритуалы, которые помогли немного прийти в себя. Уже в процессе вспомнил, что сегодня с утра должна прибыть троица «учеников». Надо будет их встретить.

Спустившись вниз, я направился в столовую, где меня уже ждал завтрак. На полпути ко мне подошел Григорий, мой дворецкий, с усталым, но невозмутимым видом.

— Молодые господа уже прибыли и ожидают вас, господин барон, — сообщил он.

Я ухмыльнулся.

— Уже? Так рано? Какие прилежные ученики… — подметил я, сгребая со стола пару пирожков.

Григорий промолчал, но по его лицу было ясно: он тоже видел этих «прилежных учеников» и уже пожалел их.

Выйдя на улицу, я наконец увидел троицу. Зубов, Голицын и Волконский выглядели так, будто их всю ночь пытали. Глаза красные, лица помятые, движения замедленные. Голицын, бедолага, и вовсе держался за голову, словно боялся, что та отвалится.

Я медленно откусил пирожок, раздумывая, стоит ли их пожалеть… и решил, что нет.

— Ну, молодцы, что пришли, — усмехнулся я. — Судя по вашему виду, утро у вас выдалось незабываемым.

Троица лишь обреченно вздохнула, видимо, морально готовясь к предстоящему «учению».

— Прекрасно выглядите, господа! Настоящие аристократы. Готовы к первому уроку?

Они издали сдавленные стоны, но спорить не решились.

— Сегодня вы будете ловить кур.

Впервые за утро они проявили хоть какую-то активность. Голицын перестал тереть виски. Волконский прищурился. Зубов даже дернулся, будто решил, что ослышался.

— То есть… кур?

— Да. Живых, пернатых. Бегающих быстрее вас.

— И… зачем? — спросил Голицын, явно опасаясь ответа.

Я снисходительно вздохнул:

— О, всё просто. Это тренировка на ловкость, скорость реакции, выносливость и координацию. Курица — хаотичное создание. Её трудно предсказать, как и удар противника. Вам нужно научиться двигаться быстро, думать быстрее и, главное, не бояться выглядеть идиотами.

Зубов хмыкнул.

— И что, просто ловить их?

— Нет, — я ухмыльнулся. — Пойманную птицу вы должны держать на вытянутых руках. До тех пор, пока не выдохнетесь или не выдохнется курица.

— Ты смеёшься? — Волконский выглядел так, будто передумал учиться.

— Разве я похож на человека, который шутит?

Судя по их лицам — нет.

— Ах да, чтобы вы не халтурили…

Я громко свистнул, отчего больные головы «учеников» взорвались незабываемыми ощущениями, а из дома вышел мой Утюг, зловеще сверкнув начищенной поверхностью.

— Вот вам Утюг. Он проследит, чтобы никто не халтурил.

Троицу передёрнуло. Ещё бы! Утюг любил своё дело. Он уже угрожающе завис в воздухе, подрагивая, словно собирался пустить в кого-то разряд магии.

— Приступайте.

Я оставил их наедине с курицами, которых немногим ранее доставили прямиком из Морозовки, и направился к завтраку. Пока я с наслаждением уплетал горячие пирожки, ко мне вновь подошёл дворецкий.

— Барон, неплохо бы оплатить долг господину Караваеву. Сроки подходят.

Я лишь кивнул, сдерживая ухмылку. О, у меня были деньги. Свеженькие, только что вынутые из бара. Этого было более чем достаточно, чтобы покрыть «платёж».

Закончив трапезу, я встал из-за стола и направился на выход.

Выйдя во двор, я лениво окинул взглядом «учеников». Те носились за курами, спотыкаясь, падая и матерясь вполголоса. Картина маслом: «Дворяне познают жизнь крестьянства». Я даже улыбнулся.

Но радость моя была недолгой. Подойдя к навесу с мотоциклами, я увидел… руины. Вчерашний мотоцикл был разбит. Нет, не просто разбит — его можно было сдавать на металлолом без подготовки.

Я обошёл останки, аккуратно их осмотрел и задумался.

— Как я вообще доехал до дома?..

В голове — пустота. Не тёмная, зловещая бездна, а просто… пустота. Ни одного воспоминания. Я вздохнул и мысленно сделал пометку: не ездить пьяным за рулем. Жив остался — и то хорошо.

К счастью, у меня был второй мотоцикл. Гениальная покупка. Сев за руль, я достал телефон и выставил маршрут до главного офиса Караваева.

— Вперёд, навигатор, веди меня к этому чудесному человеку, которому я вот-вот испорчу день.

Двигатель рыкнул, и я отправился в путь.

Я без приключений доехал до нужного здания — высокого, массивного, с фасадом, отливающим мрамором. Люди всегда любили такую роскошь, которая навевает ощущение силы и власти.

Зайдя внутрь, я оказался в просторном холле, где царила идеально выверенная атмосфера — чистота, стиль и ощущение, что ты никому здесь не нужен, если не пришёл с мешком денег. Это место было словно храм, и его жрецы, без лишних слов, судили, кто достоин войти, а кто — нет.

На ресепшне сидела симпатичная девушка в строгом костюме, с аккуратно собранными волосами и лёгким ароматом дорогих духов, который мгновенно ударил в нос. Её взгляд был на редкость профессионален — ни намёка на лишнюю любезность.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— Доброе утро! Чем могу помочь? — её улыбка была безупречной.

Я тоже улыбнулся. Шарм, обаяние, мягкий голос — для таких девушек я всегда был готов выдать свой лучший номер. Но внутри меня начинала прокрадываться привычная, раздражающая мысль: «Ты просто одна из тех, кто сдает свою душу за роскошь.»