Железный гром 2 (СИ) - Алексей Янов - Страница 36

Вскоре достигли и брошенный лагерь степняков, где паслись их вьючные животные с продовольственными припасами и прочим скарбом. Здесь мы окончательно и затормозили. Не было особого смысла надрывая свои и конские жилы продолжать дальше преследовать несчастный десяток самых шустрых беглецов.

Зачехлил меч в ножны и спрыгнул с коня. Взял мех с водой и долго пил, наслаждаясь живительной влагой. Было жарко, наверное, градусов под тридцать. А в бригантине с поддетом под нее тегиляем так и вообще чувствовал себя как в парилке.

Люди Нерева также некоторое время приходили в себя, а потом занялись обыском лагеря и валявшихся здесь трупов на предмет материальных ценностей. Все обнаруженные трофеи складывались в общие кучи — отдельно оружие, отдельно вещи, отдельно украшения. Потом всё это добро будет поделено между всеми участниками боя. Но спокойно помародерить не получилось, вскоре мы получили ужасные вести. С Неревом и с его двумя замами — Волком и Семым, поскакали к месту трагедии.

Прибывши на место некоторое время аккуратно протискивались через плотное кольцо воинов, плотной гурьбой стоявших вокруг места происшествия. Наконец-то выбрались в передние ряды, и нашим глазам предстала безрадостная картина. Повсюду валялись искореженные груды железа и тел, людских и конских, порубленных, потоптанных и утыканных стрелами и болтами. С поля сильно тянуло гарью.

Люди тихо переговаривались, некоторые (во главе с Яроликом) возносили молитвы Перуну, кое-кто плакал. В целом было необычайно тихо, даже был слышен, казалось, какой-то траурный шепот ветра в листве.

Заметил сидящего в одиночестве на корточках Торопа и пошел к нему. Рядом с брательником валялся его снятый шлем, а в землю был воткнут меч. Чумазое лицо было исполосовано дорожками слез.

— Дивислав, повели их всех казнить! — бросился ко мне Ладислав, его затрясло от горя и ярости. — Они, песьи дети, не уберегли вождя!

Рукой брательник указывал на сидящих и лежащих горстку раненых, что сражались вместе с Гремиславом, но чудом, точнее говоря благодаря наличию доспехов, выживших.

— А я здесь причем?

— Ты будущий вождь, все об этом ведают!

— Не спеши, еще есть мой старший брать Черн.

— Брось ерунду говорить, он сам не захочет. В будущем займет место Яробуда.

По лицу двоюродного брата катились слезы. Приобнял Торопа, пытаясь его успокоить. И тут он неожиданно мне зашептал на ухо дрожащим голосом.

— Отца не вернуть, так они, эти проклятые колдуны, ведь мою мать сожгут вместе с ним! Как тогда они это сделали с твоей, помнишь? Я убью Яролика!

В детской памяти Дивислава упомянутый брательником эпизод отчетливо сохранился. Впрочем, я, двуединый, так остро на это событие не реагировал. А обычай такой существовал и с женой или женами и наложницами вождей он соблюдался неукоснительно. С обычными воинами он чаще всего проводился с добровольного согласия супруги погибшего.

— Убьешь нашего родича, выберут другого мудака, но дело свое они сделают, ты и сам это знаешь — зашептал ему в ответ.

— Но надо что-то делать!

— Хорошо, — чуть подумав ответил я, — если она сама захочет взойти на костер, то мешать ей не будем, такова воля богов! Если нет, то тогда где-нибудь ее спрячем.

Ладислав от услышанных слов ожил прямо на глазах.

— Точно! Так и сделаем. Спасибо брат!

Хлопнув его по плечу, отходя, подумал о том, что Яролик в любом случае Всеславу сожжет, даже если она будет против, то подпоит ее своими «шаманскими» настойками. Но говорить об этом Торопу не стал, внутрисемейные разборки среди членов правящего рода сейчас нужны меньше всего. Тут надо менять всю эту дурацкую обрядовую систему как минимум, а максимум так и вовсе веру.

И тут я вспомнил о своих, оставленных в Лугово, многочисленных женах, как, интересно, они будут себя чувствовать, если меня изберут верховным вождем и я продолжу участвовать в прерванном военном походе? «Весело», наверное.

Из-за «благодушного» настроения вечером драговитские военноначальники и родовые вожди устроили целый развлекательный аттракцион, срывая накопившуюся злость, решили поглумиться над пленными сарматами. Остромир разложил четырех выживших и плененных сармат в линию. Завязал петлю и накинул на шею первого полоняника, связав его ноги веревкой, на конце которой сделал еще одну петлю, продев в нее голову второго полоняника и так далее. В итоге получилась такая своеобразная гирлянда из четырех человеческих тел. И всю эту живую связку, под насмешливые комментарии собутыльников, он привязал к своему коню и… тронулся в путь. Бившиеся головами об кочки и камни сарматы задыхались и хрипели, а уже изрядно набравшиеся за упокой Гремислава драговитские лидеры над всем этим представлением угорали со смеха. Остромир скакал по большому кругу как по цирковой арене, а вокруг этого импровизированного ипподрома плотными рядами выстроились благодарные зрители. Однако в связи со скоропостижной смертью главных действующих лиц представление долго не продлилось. Я на подобные увеселительные мероприятия смотрел сквозь пальцы. А что поделать? Как говорится, какие времена, такие и нравы.

Еще перед казнью лично допрашивал выживших катафрактариев. Из их показаний следовало, что Археймар пуст, верховный вождь готов, Острогота, увел из столицы остатки своих войск и немецкую часть населения, а сам остров Хортица вместе со своей столицей подарил роксоланам (самоназвание одного из племен сарматского народа) за вот это вот нападение на нас.

По распоряжению Яролика для сохранности тела Гремислава его обмазали медом и уложили в деревянный ящик. Пешие рати с конницей по волоку на следующий день отправили в Археймар для занятия бывшей готской столицы, а судовая рать начала готовиться к отплытию в Лугово. В драговитской столицы тело вождя требовалось предать огню и избрать нового вождя. Поэтому в ладьи, кроме судовой рати запихнули участвующих в походе драговитских родовых вождей, прочих «шаманов» и всех раненных. Дождавшись подтверждения от быстроногой конницы Нерева информации о том, что Археймар действительно брошен, судовая рать не задерживаясь и дня отплыла домой, рассчитывая вернуться в Археймар еще в сентябре и вместе с новым верховным вождем.

Конец второй книги