Невидимки - Гамильтон Дональд - Страница 31

Лицо Карины было бледным. Облизнув губы, она произнесла:

- Мне очень жаль, Мэтт, честное слово... Так надеялась, что до этого не дойдет!

- Послушай...

Я переступил порог, пытаясь обнять Карину. Слева, из-за полураскрытой двери, выдвинулась темная фигура, в спину мою уперлось дуло, дверь затворили пинком ноги.

Знакомый голос объявил:

- Подымите-ка руки, мистер Хелм. Я знаю, вы опасный субъект, а потому рисковать не собираюсь. Пожалуйста, не вынуждайте стрелять! Предупреждаю всерьез.

Глава 22

Любитель, утверждающий, будто не собирается рисковать, но при этом упирающий револьвер или пистолет в спину обученного профессионала, не оставляет агенту ни малейшей возможности принимать заверение всерьез. Имеется несколько ответов человеку, использующему ствол на манер старого доброго биллиардного кия или стрекала; ответов по преимуществу смертоубийственных, и все до единого мы знаем назубок.

Хотя применяем очень редко, ибо вероятные противники дулом не подталкивают. В конце концов, огнестрельное оружие именно затем изобрели, чтоб разить на расстоянии.

Умудрившись подавить смех, я сдержался, не стал отнимать пистолет, не отправил Карла странствовать по комнате кувырком, и вообще повел себя тише воды, ниже травы. Комната, кстати, была просторной, недурно обставленной в стиле прошлого столетия, снабженная привлекательной двуспальной кроватью.

Обои, впрочем, казались обшарпанными, вылинявшими; а кое-где начинали отслаиваться.

И все равно, высокие своды составляли приятный контраст нависающим над самой головою потолкам отечественных отелей, безукоризненно чистых и начисто лишенных всякого своеобразия.

Рюкзак моей спутницы покоился на дальней постели, а рядом валялась вытащенная и небрежно брошенная одежда. Сама Карина, отворив дверь и, как условились, предательски впустившая меня внутрь, отступила подальше, предусмотрительно избегая оказываться на возможной линии огня. По-прежнему облаченная в черные джинсы и пушистый белый джемпер, молодая женщина успела сбросить туфли. Не одобряю.

Несколько раз получив болезненные удары по ступням, я тщательно избегаю прилюдно разгуливать босиком, но современную девицу, попавшую в пределы четырех замкнутых стен, даже конской упряжкой в туфлях не удержать. Сужу по американкам, но уроженки Швеции, кажется, держались тех же порочных убеждений.

Пристально следя за мной, Карина усердно побледнела, напустила на лицо надлежаще озабоченное выражение. Стояла с видом послушной маленькой девочки, подчинившейся боевому приказу, отданному опытными товарищами, но все же чувствующей себя не в своей тарелке. Предательство - не мед!..

Мы заранее договорились: толика смущения не повредит. В образ, который Карина создала для себя и теперь на время возродила, хладнокровная ненависть не укладывалась. "Впрочем, - подумал я, - предавая по-настоящему, крошка смотрела бы точно так же"... И возможность двойного предательства полностью сбрасывать со счетов не следовало.

Жизнь свою я полностью вверил женщине, истинному пониманию пока недоступной. Оставалось лишь уповать, что я не совершил роковой ошибки. Правда, шестое чувство нашептывало успокоительные слова, но и шестое чувство иногда способно ошибиться...

Карл опять подтолкнул меня дулом:

- Handema mot vaggen...Руки на стену, шаг назад, ноги поставить на двойной ширине плеч! - рявкнул он. Должно быть, насмотрелся голливудской киночуши.

Я покорно принял указанное положение. Смит-и-вессон тридцать восьмого калибра Карл отыскал тотчас, вынул из поясной кобуры, едва не своротив при этом предохранитель.

- Хорошо. Можешь распрямиться... В чем дело, Карина?

- У него еще один ствол есть! Вернее, целых два! Маленький дерринджер, у меня отобранный. В правом носке пошарь.

Отлично. Этот эпизод сценария мы тоже разработали загодя; решили воспользоваться дерринджером, как жертвуемой при шахматном гамбите пешкой, дабы измена, учиненная Кариной, казалась правдоподобнее. Также нельзя было исключать, что девушка перекроила сценарий по-своему, а теперь хотела полностью разоружить меня. Поживем - увидим.

На свете существует величайшая глупость: верить всем и каждому. Хуже нее лишь одно: вообще никому не доверять.

Ошарашенный собственным промахом Карл немедля поправился:

- Не двигаться, Хелм! Замереть!

Голос юнца отчего-то потерял командирские нотки.

- То двигаться, - молвил я раздраженно, - то не двигаться! Реши сперва, олух Царя Небесного, а потом челюстью щелкай!

Я ждал увесистого тычка, но Карлу было недосуг заниматься рукоприкладством. Он согнулся, проверил обе моих лодыжки, хотя Карина ясно указала: правый носок, - вынул маленькое двуствольное чудище из уютной берлоги в шерстяном носке. Выпрямился. И лишь тогда удосужился отпустить мне удар по голове, от коего перед глазами круги заплясали.

- Фот тебье, скотьина! Чтоб нье хитриль! В минуты наивысшего эмоционального подъема сопливец начинал изъясняться по-английски с очень сильным акцентом. Бывает...

Я обернулся и устало смерил Карла взглядом. Весьма недурен собою был этот малый, невзирая на фанатическое пламя, пылавшее в ярко-голубых зенках. Подтянутый, худощавый, с тонким лицом породистого северянина. Я непроизвольно подивился, не числится ли сей честной юноша графом или, на худой конец, бароном. А возможно, граф или барон, служивший еще под началом какого-нибудь Густава-Адольфа или Карла Двенадцатого любезно пригласил протопрабабушку господина Иохансона прогуляться на травку под кусток...

На физиономии Карла застыло победное, торжествующее выражение, присущее субъектам, которые заполучили два заряженных ствола и готовы испробовать их на безоружном неприятеле. Ребяткам сдается, будто в руках у них внезапно очутились волшебные ключи к неизбежной и неминуемой победе над целой Вселенной, хотя на самом деле обзавелись они просто хитроумными устройствами, способными быстро метнуть комочек свинца на известное расстояние.

Собственным стволом Карла был девятимиллиметровый хромированный браунинг, вмещающий тринадцать патронов в магазине и четырнадцатый - в камере. Как-то я уже говорил: очень удобная штука, ежели на вас наступают гуськом четырнадцать слепоглухонемых олигофренов.

Джинсы и свитер оставались теми же, что и в Стокгольме, да и побриться молодцу отнюдь не мешало бы. Не могу сказать "добру молодцу", ибо ни малейшей доброты в этом существе приметить не удалось.

В иных обстоятельствах, стоя перед иным человеком, я воздержался бы от бесполезной болтовни. Упрекать противника просто смешно, а бросать угрозы и пояснять вооруженному пистолетом субъекту, что именно сотворишь с ним, когда наступит твой черед - небезопасно. Вернее, самоубийственно. Такое делают лишь на телевизионном экране. Представляй на здоровье, как медленно и постепенно скормишь окаянную сволочь голодной собаке, но зачем же кричать об этом во всеуслышание? Пусть наказание будет парню приятным сюрпризом в нежданную минуту...

Но здесь наличествовала не деловая, разумная обстановка, а дешевая пьеса, поставленная безмозглым любителем, долго и помногу пялившимся в телевизор. Разумного поведения Карл не понял бы. Следовало изображать болвана и утешать неприятеля тем, что все происходит в точном соответствии с кинодешевками, служившими парню главной и единственной школой мастерства.

Следовало вести себя сообразно голливудским правилам.

- Сучка поганая! - зашипел я на Карину. - Паскуда.

Теперь надлежало бестрепетно посмотреть Карлу в глаза и произнести очень длинную и грозную речь. Так я и поступил. Вообразил себя полоумным сочинителем дурацких боевиков и грозно возвестил:

- Ты за это заплатишь, негодяй! Это тебе даром не пройдет!

- Уже проходит, - ухмыльнулся Карл, приподымая пистолет. - Ну-ка, садись вон в то крьесло и ведьи сепья брилично!

Опять разволновался...

Недовольно ворча и скалясь, я устроился в указанном предмете гостиничной обстановки. Тотчас же выпалил: