Сватовство дракона (СИ) - Баснина Софья - Страница 2

С земли дракона видно не было. Он не поднимался слишком высоко, но кармин панциря почти сливался с окружающей мглой.

Мрак его вполне устраивал. Дракону, как известно, день ли ночь — все одно: всё видит. И стены ему не преграда. Недаром в народе присказка живёт: от дракона мышь за крепостными стенами не утаишь. Хорошая особенность. Иные царедворцы жизнь бы променяли на умение видеть сквозь стены.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но ящеры, о чем упорно твердит весь свет, куда больше жалуют драгоценности, чем юных дев. С этими, последними, порой недюжинная смелость нужна и выдержка. Да и оспаривать власть у такой громадины, в любой момент способной пыхнуть огнём, тоже мало смельчаков сыщется. Кому охота горкой пепла обернуться? Потому, наверное, ящеры крылатые предпочитают высматривать сокровищницы, а не спальни и кулуары.

Что предпочитал данный экземпляр, так и осталось бы тайной, если бы не…

Хм, пусть о его предпочтениях судит каждый сам.

Одно очевидно: карие с янтарным отблеском драконьи глаза внимательно наблюдали за дворцом, скрытым надёжными стенами детинца в центре города. Жизнь там, в кольце роскошных каменных стен, замерла под покровом ночи, лишь изредка звенели амуницией латники, перебрасывались шутками часовые, да танцевали рыжеватые огни фонарей в саду и на стенах.

Где-то там, в отделанных нежным голубым бархатом покоях, дремала царская дочь. То ли мечтательная натура ее да воображение живое, то ли и впрямь дар пророческий от предков перешел, да только сон ей виделся и не раз: будто с герба, гордо реющего над самой высокой башней дворца, сходит дракон.

Спускается плавно и замирает перед самыми ступенями высокого крыльца. Головой поводит величаво, люд-нелюд одним взглядом распугивает. Она спешит проскочить — во дворце спрятаться, да не успевает: замирает как вкопанная под оглушающим взглядом могучего ящера. От страха даже зажмуриться сил нет. Но не ест ее алый дракон. Смотрит только. Так что все вокруг и вовсе существовать перестает. А потом она понимает вдруг, что глаза-то у него человеческие… смутно знакомые… будто видела она их когда…

На этом сон всегда прерывался: то няня разбудит, то гром за окнами грянет, то солнечный лучик сквозь щель в тяжелых занавесях проберется да на нос усядется…

Отчего она проснулась на этот раз, дева не знала. За окнами мирно покачивалась тихая еще летняя ночь, а челядь наверняка видела десятый сон.

Девушка, утопая в перине, долго любовалась тоненьким серпом висящего перед самым, кажется, окном месяца. Временами его неверный свет и вовсе пропадал, скрывался за набегающими тучами. Но сон так больше и не шел. Ни этот, ни какой другой — они все куда-то в испуге разбежались. Налюбовавшись вдоволь, царевна села, потянулась блаженно, вытянув руки в стороны и коснувшись ковра кончиками пальцев ног. Легко соскользнула на пол: босые ноги утонули в густом ворсе. Месяц так и манил лететь к нему, вот так же: оттолкнуться от подоконника, раскинуть руки, подставить лицо его мягким ласковым лучам, еще совсем робким, и плыть навстречу. Не удержавшись, распахнула окно. Стылый ночной воздух с восторгом ворвался внутрь, растрепал волосы, взмахнул занавесками, пронесся по комнате и улетел в ночь.

4

Жизнь во дворце с наступлением ночи поутихла, но не замерла совсем. Где-то внизу еще суетились повара, заканчивая необходимые приготовления, ставили опару, чтоб назавтра успеть вовремя к утреннему приему пищи; девушки торопились натереть до блеска полы в парадных залах; негромко переговаривались, бряцая оружием и кольчугами, часовые. А там — она невольно встала на цыпочки — за неприступной оградой детинца жизнь и вовсе никогда не затихала. Даже в грозовые ночи, выбираясь под ливень на стену, можно было в размытых фонарных отблесках и свете молний разглядеть торопящиеся куда-то темные фигуры.

Но это там. А дворец, пока она стояла, вслушиваясь в ночь, медленно засыпал.

Когда даже шорохи стихли, царевна, на ощупь найдя теплый плащ и мягкие сапожки, выскользнула из покоев.

В коридорах мерно трепетали немногие из оставленных на ночь свечей и заморских светочей. Такой мягкий таинственный полумрак нравился царской дочери куда больше броского сияния многосвечных люстр и канделябров с разлетающимися повсюду слепящими бликами. Хотя вельможных гостей, надутых послов и царских прихлебателей, конечно, приводили в восторг и ошеломление. Впрочем, ради такого зрелища можно было время от времени и потерпеть всё это сияние.

Обходя караулы тайными проходами и чутко прислушиваясь, царевна выбралась во двор. Когда за её спиной бесшумно скользнула обратно потайная дверь, прятавшаяся в тени высокого крыльца, на широкой площади перед дворцом остались лишь караульных да едва журчал дремлющий фонтан.

Дальше в саду царили тишина и сумрак. Темнота царевну озадачила. Но не испугала: спокойствие волшебным образом вернули торопливые шаги за спиной. Знала она, чьи это шаги. Да и что может случиться с сестрой правителя в зорко охраняемом замке, когда стражи преданы государю?

Царевна шаг не замедлила.

Скоро фонари и вовсе остались там, у фонтана и пышных клумб. А сюда, на боковую березовую аллейку в закрытой части сада, едва проникал свет молодого месяца, бережно расцвечивая серебром листочки. Кое-где шелестели тихонько болтливые осинки, а там, казалось, далеко впереди, густой мрак хвойника упирался в крепостную стену.

— Доброй ночи вашему высочеству! — подходя ближе, улыбнулся кареглазый страж, когда она все-таки не вытерпела и, остановившись, обернулась.

А ведь собиралась продолжить путь и сделать вид, что ничего не слышит!

Вздохнула.

— И тебе.

— Сестра государя неизменно щедра и милостива, — вполголоса шутливо восхитился мужчина, но, заметив, что она не настроена смеяться, с легким беспокойством спросил: — Снова не спится?

Бессмысленный, впрочем, был вопрос. О том, что царевна имеет привычку гулять по ночам, приближенные знали и благоразумно молчали. Да и мало ли какие странности могут позволить себе сильные мира сего.

Она кивнула.

С этим стражем было не только спокойно — с ним можно было говорить. Говорить обо всём на свете. Без стеснения, страха, не изображая гордую даму и не опасаясь, что сказанное неосторожно будет истолковано превратно и станет достоянием досужих сплетников. Это в лучшем случае, конечно. А сколько интриганов, воров, подлецов, жаждущих легко и быстро заработать на государственных тайнах! Царевна была юной и немножко наивной, но не была дурочкой. И ей с тайной стражей братцевой общаться временами приходилось.

А еще её страж говорил с ней на равных. Осмеливались на такое немногие. И тех, кто осмеливался, девушка особенно ценила.

Она вздохнула.

Сейчас говорить не хотелось.

Слушать ночь, едва уловимые шорохи. И лёгкие шаги лишь их двоих. Можно позволить себе маленькую вольность. Представить, что эта ночь принадлежит только им. Помечтать, не рассуждая о том, что мечтам этим не суждено сбыться…

Это был бы хороший сон.

Мужчина понял. Она, хоть и почти не видела, точно знала, что спутник её едва заметно кивнул. И пошел рядом, позади разве что на полступни вместо положенного шага.

Впрочем, эти вольности он позволял себе только в такие минуты. Хотя и это расстояние казалось им обоим непреодолимо большим. Но, царевна была в этом совершенно уверена, никто из них никогда и не станет его преодолевать. Не посмеет.

Всё это останется сном.

И за это сестра государя тоже ценила своего верного личного стража.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Она выйдет замуж, уедет. И будет с грустной улыбкой вспоминать, глядя в сторону родного дома. Несбыточные глупости заслуживают быть лишь воспоминаниями.

Царевна шумно втянула носом воздух, моргнула, недовольно скривившись. И чуть ускорила шаг.

Шелест шагов тишину ночи не нарушал. Редкие реплики часовых и звон лат сюда не долетали. А сосны кругом и вовсе окутывали ароматом древних сказаний, увлекая все глубже в старинную часть владений.