Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 5

― Я тоже рад тебя видеть. ― Он кивает головой на стакан с газированной жидкостью, стоящий напротив него. ― Саша приготовила его специально для тебя. В нем есть лайм.

― У тебя есть тридцать секунд, чтобы убедить меня не возвращаться прямо сейчас обратно в постель. ― Я игнорирую приглашение сесть. ― Некоторые люди спят в час ночи, знаешь ли.

― Ты не из их числа.

― Не в этом дело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дело в том, что я ненавижу это место. Не за то, что оно из себя представляет, а за то, что встреча в этом сомнительном баре для джентльменов на Деланси почти наверняка гарантирует, что мне не понравится то, что скажет мой бывший партнер.

Когда мы работали в паре, этот клуб был местом, где мы связывались с информаторами и проводили тайные встречи. Один взгляд на немногочисленных посетителей, половина которых сжимает в руках свои члены, и становится ясно, что никого из них не волнует разговор, происходящий в кабинке, спрятанной в тени. В этом и заключается прелесть этого клуба ― можно уединиться на виду у всех.

Здесь даже есть свой вышибала.

Таннер, наклонив подбородок, стреляет через мое плечо своей пресловутой очаровательной улыбкой.

― Я скучаю по этому заведению. Здесь отличный выбор пива. И женщин.

― Ты не пьешь пиво. ― Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы покачать головой официантке, пока она не подошла слишком близко. ― А в моем заведении вообще ноль людей. Я выиграл.

― А, но женщины… Он машет рукой в сторону сцены.

― Насколько я знаю, женщины все еще люди. ― Это не дискриминация, просто я вообще не люблю людей. ― Почему я здесь?

― Если бы я постучал в твою дверь, ты бы открыл?

― Нет.

― Присаживайся, Портер.

Я смотрю на мои несуществующие часы.

― Десять секунд.

― Айзек. ― Его выражение лица становится мрачным. ― Пожалуйста.

У меня скручивает желудок. Он никогда не называет меня по имени. Я помню только один раз, когда…

Внезапно мое любопытство сменяется леденящим страхом, я больше не хочу слышать его новости.

― Я пойду.

Я успеваю повернуться, когда он сбрасывает на меня бомбу.

― Соммерфилд взял вину на себя.

Вину.

Мое горло обжигает кислотный коктейль из желчи и плохих предчувствий.

― Что?

― Он добавил ее в свой список.

― Нет. ― Я глупо моргаю. Выражение его глаз ― единственное подтверждение, в котором я нуждаюсь. ― Это был не он, ― рычу я, сжимая челюсти так крепко, что можно размолоть стекло. ― Это был не он, мать его… Скажи мне, что они не купились на это.

Но я уже знаю ответ. Рухнув в кабинку, я провожу рукой по лицу, пока в глазах не мутнеет. Таннер достает из переднего кармана пачку сигарет.

Это значит, что все серьезно.

― Его арестовали за убийство Дженсон только на следующий день после… ну, ты понимаешь. ― К счастью, он этого не говорит. ― Теоретически, у него было время.

― Черт побери! ― Я хлопаю ладонью по столу, опрокидывая пепельницу. ― Это чушь собачья, Таннер. Верить на слово гребаному серийному убийце, который уже приговорен к пожизненному заключению. Это самый простой выход. Они не могут…

― Ты знаешь, что я согласен с тобой, Портер. Согласен. ― Его руки беспомощно поднимаются. ― Но окружной прокурор купился на это. Шеф тоже.

― О, я уверен, что они не просто купились на это, они с радостью это проглотили. ― И я больше не работаю там, чтобы возразить. Я потираю лоб от усиливающейся боли. ― Это совсем не похоже на почерк Соммерфилда. Схема соответствует нераскрытым делам. У меня есть куча доказательств, подтверждающих это. Почему они не откроют свои чертовы глаза?

Это тот же самый аргумент, которого я придерживался почти два года. Поначалу они прислушивались, потому что мой послужной список детектива был блестящим. Потом след потерялся. Дело замяли. Но я не переставал настаивать. До того самого дня, когда надавил так сильно, что меня вышвырнули за дверь.

― Это. Был. Не. Соммерфилд. ― Я буду повторять это до конца своих дней. Я чувствую это нутром, а оно никогда меня не подводит.

― Им больше не на кого это повесить. ― Он говорит это слишком мягко. Слишком заботливо. Мне хочется ударить его по лицу.

― Они закрыли дело. ― Осознание этого обрушивается на меня, как звон бьющегося стекла.

― Да. ― Таннер выглядит так, будто вот-вот расплачется. ― Закрыли.

И они даже не сочли нужным сообщить мне об этом.

― Они не могут закрыть его на основании голословного заявления монстра. Что, если она еще жива? Что, если…

У меня перехватывает дыхание.

― Мне очень жаль, Портер.

Ему больше нечего сказать.

Все кончено.

Я сжимаю волосы на макушке в кулаки, готовый вырвать их и сжечь весь мир.

Нет, нет, нет.

― Какие у них доказательства?

Он открывает пачку сигарет, засовывает одну в уголок рта и протягивает мне другую. Когда я не беру, он кладет ее передо мной, как подношение.

― У них появилась зацепка, которая позволяет предположить, что он был в кофейне в тот вечер. Я показал Соммерфилду ее фотографию, и он подтвердил это, сказал, что она была номером девять. ― Извинение омрачает его лицо.

Номер девять. Признание по такому нераскрытому делу ― это слишком большая удача, чтобы прокурор подвергал его сомнению.

― Черт. ― Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони, что угодно, лишь бы отвлечься от этой ноющей тьмы в груди. ― Он лжет.

― Ну, он психопат, такое не редкость. Но как ты это докажешь?

― Им нужно тело. Где ее тело? Ткнуть в фотографию ― это не доказательство. ― Я пронзаю его взглядом, который может вызвать спонтанное самовозгорание. ― Мне нужно ее чертово тело. Где оно?

― Я не знаю, что сказать, Портер. ― Он разводит руки в стороны. ― Что ты хочешь, чтобы я сказал?

Как бы мне ни хотелось кому-нибудь врезать, он всего лишь гонец, принесший дурную весть. Без сомнения, завтра мне позвонят ― официально. Таннер сделал одолжение, предупредив меня.

Никто не убедит меня, что этот псих не сидит за решеткой и не набивает себе цену, чтобы почувствовать свою значимость. Серийные убийцы ведут себя так, будто соревнуются друг с другом за попадание в Книгу рекордов Гиннесса, и он не первый, кто делает необоснованные заявления по нераскрытому делу.

Но разве это имеет значение, в конце концов? В любом случае, ее больше нет. И реальность такова, что я мог бы этому помешать. Если бы был там.

Воздух покидает мои легкие, словно их сжали тисками. Конечности немеют. Шок должен был наступить еще два года назад, но я был занят. Похоже, он наконец-то настиг меня.

Моя голова опускается на руки. Я не могу дышать. Не могу думать.

Это моя вина…

Таннер позволяет мне просидеть так бог знает сколько времени.

― Ты в порядке? ― Кто-то легко дотрагивается до моего плеча. Краем глаза я замечаю красную вспышку. Девушка в блестках.

К счастью для нее, моя реакция сейчас такая же быстрая, как патока.

― Не сейчас, Серендипити. Я сам с ним разберусь. ― Быстрое предупреждение Таннера делает свое дело, и рука отдергивается, словно она коснулась лавы.

― Она новенькая. Она не знала. ― Он бросает на нее взгляд, который красноречивее всяких слов говорит о том, по какой яичной скорлупе она ходит, и поворачивается ко мне. ― А ты?

Я?

― Что?

― Ты в порядке?

― Что это за тупой вопрос? ― Я выхватываю зажженную сигарету у него из рук, подношу к губам и затягиваюсь так, будто от этого зависит моя жизнь. С первой порцией никотина шок притупляется.

Немного.

― Это обычный вопрос, который друзья задают друг другу, когда слышат что-то неприятное.

― У меня нет друзей.

― А у меня есть. И по непонятной никому причине я выбрал тебя. Смирись с этим.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Меня охватывает ярость.

― Да, ты такой замечательный друг. И все же, когда они решили меня убрать, ты согласился.

Таннер боролся, какое-то время. Но когда в департаменте все пошло кувырком, он согласился, что мне нужно уйти. Он, черт возьми, сказал об этом шефу прямо при мне.