Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 15

Я сглатываю.

― Я не знаю.

― Что?

― Я не знаю, ― повторяю я громче. ― Сиди тихо.

Он так и делает.

Мои веки опускаются, когда я прижимаюсь ближе, желая дотянуться до нее. Тошнота захлестывает меня и оседает в желудке, пока я слушаю, как она умоляет сохранить ей жизнь. Я не уверена, кто там с ней, поскольку видела лишь несколько человек, которые входили и выходили из этой комнаты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хранитель времени. Роджер. Медсестры. Рыжеволосый парень ― Ник сказал, что его зовут Дольф.

Однажды я видела доктора, который навис надо мной, когда я лежала после наркоза, вытянувшись на холодном стальном столе, с закрепленными в фиксаторах ногами. Редкие пряди совершенно белых волос украшали его голову по бокам, оставляя макушку лысой, а уши торчали из головы, как паруса, ловящие ветер на потрепанном корабле. Он был мерзким и похожим на крысу, но в тот момент я чувствовала себя крысой. Научным экспериментом. Ничем иным, как уязвимым существом, находящимся во власти его пристального взгляда, и лишенным всяческого достоинства.

Мое ухо по-прежнему прижато к двери. Крики таинственной женщины переходят в душераздирающее рыдания, и до меня доносится низкий, незнакомый голос.

― Она идеальна.

― Фантастика. ― Хранитель времени. ― Я так и думал, зная ваш тип.

Другой мужчина издает сдавленный смешок.

― Как быстро мы сможем это сделать?

― Я подготовлю ее через десять минут. Сначала мы позаботимся об окончательном расчете.

В сердце молнией ударяет ужас.

Десять минут.

Почему у меня есть годы, а у этой женщины ― всего десять минут?

Я гадаю, сколько осталось Нику, когда меня настигает какофония ужаса и шума.

Панический визг женщины. Далекие удары и мучительные крики, доносящиеся из других камер. Мое бешеное сердцебиение душит меня.

― Боже мой, пожалуйста! Нет, пожалуйста, нет!

Шаги. Бормотание. Тошнотворный смех.

― Какого черта! Какого ч…

Ее голос обрывается, а затем раздается громкий удар.

Я представляю, как ее тело падает на землю.

Я отхожу от двери и провожу руками по своим отросшим волосам, цепляясь ногтями за спутанные пряди. Стук и грохот стихают, и жуткая тишина сменяет саундтрек из фильма ужасов.

Ник молчит, что меня удивляет.

Я привыкла к крикам, стенаниям и бессмысленным угрозам ― особенно со стороны пленников-мужчин. Они никогда не задерживаются надолго. И чем громче они кричат, тем меньше у них времени. Учитывая сдержанный нрав Ника и его склонность к неуместному сарказму, часть меня задается вопросом, не проходил ли он через нечто худшее.

Это невозможно.

Я подхожу ближе к разделяющей нас стене, мой нос в дюйме от нее.

― Ты послушался меня, ― говорю я ему. ― Ты вел себя тихо.

Долгая пауза.

― Какая, черт возьми, польза от крика?

― Я не знаю. Какая польза была вчера?

Он ничего не отвечает, и я гадаю, ухмыляется он или хмурится.

― Ты когда-нибудь пробовала взломать эту штуку? ― наконец спрашивает он.

― Конечно. Мы все пробовали. ― Я постукиваю ногтем по белой перегородке и тру свои потрескавшиеся губы. ― Не трать силы, ты только навредишь себе. Она чем-то укреплена.

― Понятно.

― Как спалось?

Цепь Ника коротко звякает, и я представляю, как он сидит на своем матрасе, пытаясь устроиться поудобнее в самом неуютном месте на земле.

― Дерьмово. Ты разговариваешь во сне.

Я моргаю, глядя на стену, и хмурю брови.

― Нет.

― Мм.

― Нет. ― Я подхожу к своей кровати, опускаюсь на колени и медленно двигаюсь вперед. ― Затем прочищаю горло и добавляю: ― Что я говорила?

― Поскольку это не имело отношения к тому, как выбраться отсюда, я не стал делать заметок. Почему у тебя нет цепи?

Он наблюдательный, хоть и неприятный.

― Причина в том, что я здесь уже два года.

― И ты не пыталась сбежать? Почему? У тебя должно быть подобие мозга, раз продержалась так долго. Неужели здесь настолько вкусная еда?

Откидывая с лица спутанные пряди волос, я поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к стене.

― У меня не было возможности.

― Тебе отрезали ноги?

― Я покладистая. Вот почему я еще жива.

― Бездействие никогда не приводило к победе в войне.

Я натягиваю сорочку на колени и прислоняюсь головой к стене.

― Я пыталась, в самом начале. Но во мне пять футов два дюйма5 и сто пятнадцать фунтов6. Сейчас, наверное, меньше. Борьба привела лишь к тому, что меня заковали в цепи и морили голодом, так что мне ничего не оставалось, как играть в долгую, используя как инструмент свой разум, а не силу. У меня нет ни единого шанса против этих людей.

Я понимаю, что подчинение ни к чему не приведет, но оно позволяет мне дышать, а дыхание ― единственная сила, которая осталась у меня в этом безжалостном аду. Пока я дышу, остается хоть капля надежды, что однажды я увижу другую сторону этих стен.

Если бы только Джаспер ждал меня.

Боже, я не могу об этом думать.

О нем.

В самом начале я требовала от Хранителя времени правды. Я бросалась на него, выкрикивала угрозы, сыпала проклятиями, рыдала, пока у меня не пропал голос. Я был неумолима в своей боли. Но все, что я получила, ― это цепь на лодыжке и никаких ответов.

Я все равно не могла ему доверять.

Поэтому я цеплялась за надежду ― надежду на то, что Джаспер все еще жив, все еще ищет меня.

А потом появилась Мэри ― детская медсестра, сидевшая по другую сторону нашей общей стены. К тому времени я провела здесь уже пару месяцев, расспрашивая других жертв. Но все они, как мужчины, так и женщины, замыкались в своем молчании. Я не могла винить их за то, что им не было дела до какой-то незнакомки, когда они оказались в ловушке того же кошмара. Некоторые даже не были местными жителями, их похищали из других штатов, и они не знали о моем случае.

Но Мэри знала.

И ее слова до сих пор преследуют меня, отдаваясь эхом, как мрачная панихида.

― Джаспер Кросс, верно? Он был твоим мужем? ― спросила она, ее голос был тихим и осторожным, как будто правда могла сломить меня. ― Ты та модель, которая пропала?

Был.

Это слово взорвалось в моей груди.

― Да, да… С ним все в порядке? О нем говорили в новостях? ― Я бросилась к стене, колотя кулаками, слезы застилали мне глаза. ― Он выжил?

Ее молчание затягивалось, становилось удушающим, пока не рухнуло под тяжестью моего отчаяния. Когда она заговорила снова, ее слова высекли в камне мой самый большой страх.

― Ну, его показывали в новостях, но… он не выжил. Его нашли мертвым на месте преступления. Мне очень жаль.

Земля ушла из-под ног. Мой мир не просто сгорел ― он распался, оставив после себя лишь пепел жизни, которую я никогда не смогу вернуть.

Тогда я действительно смирилась. Стала покорной, покладистой и нетребовательной.

Но время прорвало пузырь отчаяния, и я знаю, что мне еще есть за что держаться ― Эллисон, моя мать, друзья, любимые люди и бесконечное множество возможностей, которые ждут момента, когда я вплету их в свое светлое будущее.

― Если я увижу реальный выход, я им воспользуюсь, ― наконец говорю я, сжимая колени вместе. ― У меня есть только один шанс, чтобы все исправить. И нужно правильно выбрать время.

Ник ворчит.

― Самое подходящее время ― сейчас, потому что вчерашний день уже закончился. И позавчерашний. И…

― Кто такая Сара?

В ответ я слышу только молчание. Нику нравится задавать вопросы так же, как и уклоняться от них. Мне интересно, как он жил за пределами этого места. Кем он работал? Были ли у него близкие друзья, семья, мечты? Каждому есть что терять, что оставлять позади.

И именно это делает ситуацию такой трагичной.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Я обдумываю свои следующие слова, когда клавиатура на моей двери оживает. Мои глаза расширяются, и я вжимаюсь в стену за спиной, касаясь ее губами, когда поворачиваю голову в сторону.

― Не шуми. ― Это шепот, но достаточно четкий, чтобы он услышал. ― Я разберусь с этим.