Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 11

Мои руки трясутся. Я в нескольких секундах от того, чтобы воспламениться самому, испепелить эту тюрьму, в которой бесчисленное множество людей содержат как скот, пока ждут, что кто-нибудь предложит подходящую цену. Я даже не могу ответить, я так…

Черт.

Может быть, я сам напросился на это, со своими самоубийственными миссиями и неудачным выбором жизненного пути. Но если я прав, и это тот человек, который похитил Сару…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мысли о том, что она попала в ловушку этого кошмара, почти достаточно, чтобы сломать меня, а я не могу позволить этому случиться.

Если дерьмо, через которое я проходил все эти годы, и готовило меня к чему-то, то пусть я стану тем, кто остановит этих ублюдков. Кто-то должен это сделать, иначе кошмар никогда не закончится. Люди будут продолжать умирать. Правосудие никогда не восторжествует.

Это должен быть я.

― Не стесняйся помахать камере в углу, если тебе что-то потребуется, ― говорит он, направляясь к дверному проему. ― Роджер сейчас подойдет. ― Его тон вежливый, но я слышу скрытую угрозу.

За нами всегда наблюдают.

― Знаешь, на самом деле тебе очень повезло. Большинство из нас понятия не имеют, как покинут этот мир. Здесь же ты будешь точно знать, когда твое время подойдет к концу. ― Он оглядывается через плечо, прежде чем выйти в коридор. ― Даже Бог так не поступает.

В моей карьере было много имен. В полиции меня звали Портер. А потом ― мое лучшее прикрытие, Ник Форд. Маркус Мори убедил педофила проехать через три штата в отель, где его ждал несовершеннолетний подарок на день рождения.

Спойлер: вместо этого я отвез его прямиком в тюремную камеру.

Эндрю Бенсон мог достать любое запрещенное вещество, известное человеку, а Лайл, он же Фантом, был наемным убийцей.

С ним было весело.

Были и другие сомнительные с точки зрения морали личности ― все они служили для того, чтобы отсеять отбросы общества, пока жертвами не стали невинные. Я занял эту нишу благодаря детству, наполненному чувством вины, которое я не мог контролировать ― если послушать назначенного департаментом психолога, к которому меня заставили ходить, ― и я чертовски хорош в этом.

Я дрожу, но не от страха. Обычно я был на десять шагов впереди, готовый ко всему, а сейчас я просто… блуждаю в темноте.

Это выводит меня из себя.

Под защитой прикрытия я всегда чувствовал себя свободным и мог делать все, что нужно. Я ― это я, но не я. И, как выясняется, Ник Форд не менее смертен, чем Айзек Портер.

Теперь, когда смерть кажется неминуемой, я обнаружил, что мне не все равно.

Вот такие дела.

Тук, тук, тук.

― Николас? Ты здесь?

О, точно. По ту сторону стены женщина. И поскольку я не в настроении общаться с людьми, скоро она станет счастливой обладательницей моего вымещенного на ней разочарования.

― Я прикован к полу, как ты думаешь? ― В горле такое ощущение, будто я проглотил стекло.

― Я просто хотела…

― Я не хочу разговаривать, ― огрызаюсь я.

Долгое время стоит тишина, пока я не понимаю, что я идиот. Ведь эта женщина ― источник информации, и поскольку вряд ли мой похититель будет откровенен, она может быть всем, что у меня есть.

Черт.

Мне придется быть чертовски обаятельным, не так ли? Где чертов Таннер, который идеально справляется с общением с гражданскими?

На то, чтобы подняться на ноги, уходит пара минут, но мне удается сделать несколько шагов к голой стене. Посмотрев на нее с минуту, я стучу.

― Привет. ― Ответа нет, поэтому я жду минуту и пытаюсь снова. Мило. ― Если я напугал тебя раньше, мне… жаль.

Последнее слово застревает у меня в горле. На мой взгляд, извинения стоит приберечь для тех редких моментов, когда ты искренне намерен изменить свое поведение. В противном случае оно бессмысленно.

Поскольку я ненавижу обязательства, это слово не часто встречается в моем лексиконе.

― Я думала, ты не хочешь разговаривать. ― В ее тоне звучит настороженность.

― Да, но если бы ты меня знала, то не приняла бы это на свой счет.

― Все в порядке. Никто не бывает в хорошем настроении, когда приходит в себя в той комнате.

Это вызывает много вопросов. И поскольку я ― это я, я не задумываюсь, прежде чем перейти к полномасштабному допросу.

― Сколько именно людей прошло через эту комнату?

― Эм… не знаю. Слишком много.

― Ты с ним? ― Хотел бы я видеть ее, чтобы знать, соврет ли она.

― Что?

― Человек, который только что ушел. Ты работаешь с ним? ― Не зря я всегда играл роль «плохого полицейского».

― Н-нет. Не работаю. Я не…

― Тогда кто ты? Что ты там делаешь?

Молчание.

Вероятно, я слишком резок.

С глубоким вздохом я прислоняюсь спиной к стене и сползаю на пол. Вот почему я никогда не работал со свидетелями.

― Я не работаю с ним, ― наконец отвечает она. ― Я такая же, как ты.

― Конченный сукин сын, который только что совершил самую глупую ошибку в своей жизни?

Она издает тихий звук. Больше похожий на рыдание, чем на смех.

― Заключенная, Николас.

― Я не заключенный… ― Взглянув на кандалы, я проглатываю бессмысленное опровержение и уступаю. ― Зови меня просто Ник.

И тут она произносит слова, которые переворачивают мой мир с ног на голову:

― Привет, Ник. Я Эверли.

Это имя шокирует меня. Я слышал его всего один раз, но могу представить себе женщину, которой оно принадлежит, так же ясно, как если бы она стояла передо мной ― начинающая модель, ставшая безумно популярной в социальных сетях. Мужа застрелили, а девушка растворилась в воздухе.

Дело в том, что это случилось два года назад, как раз перед тем, как похитили Сару.

Черт возьми. Я уже почти потерял надежду.

Я втягиваю воздух через нос, но легкие не хотят наполняться, и прямо сейчас воздух кажется чертовски разреженным.

Я только что нашел Эверли Кросс.

ГЛАВА 5

Ник.

Когда-то у меня был парень по имени Ник. На втором курсе средней школы. Это было еще до того, как мне сняли брекеты, и я открыла для себя магию кондиционера для укладки волос, но Ник не заметил моей неловкости и принял в свои объятия тощую гуру насекомых с дикими волосами, что послужило толчком к роману длиной в год, который включал свидания с мороженым, учебу и танцы на выпускном вечере.

Он любил игуан и рэп.

А еще он любил вагину Мэгги Клаузнер.

Я ненавижу имя Ник.

Я жду, что он ответит на мое имя, но все, что я слышу, ― это оглушительная тишина. Я привыкла к тишине, поэтому на мгновение забываю, что я не одна.

Уставившись в потолок, я смотрю на тонкие неподвижные нити паутины в левом верхнем углу комнаты. Несколько месяцев назад паук каким-то образом забрался внутрь и поселился там, став моим соседом по комнате, пока не стало очевидно, что у него нет запасов пищи.

Он умер через несколько недель.

Но я все еще здесь.

Я издаю хмыкающий звук, а затем поворачиваюсь щекой к стене, чтобы услышать то, что может просочиться сквозь нее.

― Ник?

Он бурчит что-то неразборчивое, мужской тембр доносится до меня, когда я сижу в углу, подтянув колени к груди.

Часть меня не хочет больше ничего говорить, я не хочу знакомиться с мертвецом.

Но большая часть меня не может игнорировать ноющее чувство одиночества. Каким бы колючим ни казался этот парень, я предпочитаю разговаривать с ним через эту богом забытую преграду между нами. По крайней мере, он отвечает.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Вроде того.

Пока что это в основном яростное ворчание, множество ругательств и рычание.

― Меня зовут Эверли, ― повторяю я, не зная, услышал ли он меня. ― Ты…

― Люди, которые прошли через это место… Как долго они живут?