Злые люди - Свечин Николай - Страница 7

– Для маскарада в столице вам понадобится помощь не только градоначальника, но и министерства.

– Даже двух: внутренних дел и военного. Надо будет предъявить Рубочкину нескольких офицеров: от интендантского управления и от управления казачьих войск. Их роли исполнят служащие петербургской сыскной полиции, но спектакль будет играться отчасти в служебных помещениях этих ведомств. Разрешение на это может дать только военный министр. Кроме того, мне придется перемещаться по столице в мундире подполковника. Там, конечно, у каждого фонарного столба по штабс-офицеру, но Милютина придется поставить в известность и об этом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Я возьму эти проблемы на себя. Что еще можно или нужно сделать, Павел Афанасьевич?

– Имеются две зацепки. Если главная станция находится в Нижегородской губернии, можно попытаться обнаружить ее загодя, чтобы лучше подготовиться к штурму. Отличительные приметы: большой конный двор, лошади постоянно меняются. Крупные закупки фуража. Расположен в укромном месте. Много работников, но все отличаются скрытностью, чужих не жалуют. Водопой поблизости. Большая потребность в ковочном материале. Это или конезавод, или гуртовое дело, или замаскировано под скотобойню. И скорее всего, станция где-то на юге, возможно, неподалеку от того же Скрыпина.

Вторая зацепка – это, скорее, догадка. Когда Титус впервые упомянул Порюс-Визапурского, Рубочкин проговорился: «И у вас князь?» Возможно, их главарь тоже носит титул, и я даже догадываюсь, кто бы это мог быть.

– Павел Афанасьевич, мы непременно должны уничтожить эту гидру. Вы понимаете, какой ущерб они наносят государству? Крестьянские лошади у нас слабосильные: тяжелой работы много, а всю зиму они питаются одной соломой. Правительство пытается улучшить породу, для чего в провинции создаются случные пункты, куда на известное время помещается жеребец с государственного завода. Так эти негодяи изымают самых хороших! Ведь дело только представляется мелочью. Подумаешь, скажут: в России двадцать миллионов лошадей, что такое пять тысяч? А когда поймешь, что изымается элита, которую в нашей деревне и так по пальцам перечесть, тогда уже возникает понимание. Мы с вами, как верные государевы слуги и люди с пониманием, должны наизнанку вывернуться, но этого «гения» прикрыть. Иначе он испортит нам и армию, и деревню!

Через два дня после разговора Рубочкин пришел к Титусу на квартиру. Яан увидел его в окно и успел усесться за стол с толстой пачкой банкнот, которые с сосредоточенным видом принялся пересчитывать и записывать цифры в тетрадь. Расчет оправдался: увидев деньги, извозопромышленник долго не мог оторвать от них глаз и не сразу вспомнил, зачем явился. Титус понял, что на жадности этого человека можно играть любую мелодию…

– Наследство получили, Иван Францевич?

– Эх, Савва Прович! Таким, как мы с вами, всего приходится добиваться самим. А это так, чтобы со скуки не пропасть: в рост отдаю помаленьку.

– Под какой процент, позвольте полюбопытствовать…

– Двадцать.

– И что, есть желающие? Поосторожнее бы… Вы человек приезжий, цену здешнему люду не знаете. А ну как не вернут?

– У меня не забалуешь. Вот (похлопал по столешнице) закладная на землю и недвижимость по улице Телячьей. Семь десятин-с. Залог-с! И долговая расписка. Нет, не забалуешь.

– Сразу видать делового-то человека, – пробормотал Рубочкин. – Ну, ладно; я ведь по нашему прошлому разговору пришел. Собирайтесь – поедем знакомиться с головой, как просили.

– И в вас сразу видать человека слова, – похвалил гостя Титус. – Сей же час и соберусь. Ехать далеко ли?

– Коли к полудню выберемся из города, то завтра ввечеру обернемся. Заночуем на станции, заодно и осмотрите.

– Тогда заедем сперва в Николаевский банк, оставлю там на хранение деньги и бумаги. Коляска при вас?

– Уже заложена, дожидается на постоялом дворе.

– Заезжайте за мной через три четверти часа, я покуда соберусь.

Так Титус отправился в опасное путешествие. Сначала они спустились вниз по Волге до Лыскова, откуда свернули на юг и через Княгинино к пяти часам прибыли в Сергач. По пути дважды меняли лошадей, а заодно пили на станциях водку и закусывали холодной осетриной с хреном. Настроение Саввы Провича после второй остановки приподнялось. Он принялся заново расспрашивать Титуса, сколько вьючных лошадей положено офицерам в линейном полку и сколько санитарных повозок состоит в обозе первого разряда.

В Сергаче начались неожиданности. Их встретили два угрюмых мужика и пересадили в закрытую коляску с наглухо занавешенными окнами. Один угрюмец уселся на облучок, а второй забрался внутрь и следил, чтобы гость не отдергивал занавесок. Когда же одна из них на ухабе сама отклонилась, обнаружилось, что стекла кареты снаружи забелены.

Так они катили куда-то дотемна, всю дорогу молча и даже без остановок. Титус был невозмутим. Уже в двенадцатом часу ночи, когда спать хотелось больше, чем есть, прибыли на место. Въехали в какой-то плохо освещенный двор, выгрузились и прошли в дом, пропахший конским потом и навозом. Угрюмые мужики сдали гостей шустрому румяному дедку в домотканой рубахе и портах, седому, опрятному, чем-то похожему на старообрядца. Тот, ласково воркуя, но не спуская с Титуса глаз, постелил им в чистой горнице. Дал умыться, угостил остывшей телятиной и ушел, пожелав доброй ночи.

Титус, утомленный дорогой, скоро уснул. Утром его разбудил Рубочкин, уже одетый и прибранный, и повел завтракать.

Главная станция оказалась большим поместьем с конным заводом. Вдалеке на горе стоял барский дом – белый, с колоннами и двумя флигелями по бокам. Еще дальше виднелось селение с пятикупольным храмом красного кирпича, крытым зеленой жестью. Крестьянские избы густо обрамляли пруд и тянулись в четыре порядка в сторону широкого тракта. Перебрав приметы, подготовленные ему в управлении полиции, Яан понял, куда его привезли и к кому. Подозрения Благово подтвердились…

Они шли к главному дому по большому огороженному пространству, разделенному на несколько отдельных, значительных по размеру загонов. В трех из них плотно стояли лошади, особо паслись кобылы с жеребятами. В самом малом отсеке разгуливали пять или шесть отборных разномастных жеребцов отличных статей. С десяток конюшен окаймляли завод изнутри; дымилась кузня, сновали телеги с кулями овса, слышалось непрерывное ржание.

К Титусу приставили парня лет двадцати пяти – кудрявого, плечистого, с шалыми глазами. Мочка левого уха у него была снизу надорвана. Хорошего чичерона мне нашли, подумал про себя Яан, одним ударом человека убил и скрылся, ловкая шельма… Видимо, после случившегося Гаврилу решили спрятать подальше.

Так втроем они приближались к усадьбе. Рубочкин показывал и рассказывал:

– Вот здесь у нас штучные скакуны. Обратите внимание на того, мухортой[11] масти. Чемпион! Кличка ему – Абрек. Прыти необыкновенной, три года в Казани все призы брал. Теперь его торгует один адыгейский князь. Цена Абреку – четыре тысячи.

– А какова средняя цена лошади?

– Плохих тут нет ни одной, берем только справных. Цена обычной хорошей лошади примерно сто двадцать рублей.

– Людей где находите, таких, чтобы не болтали?

– Работники тут двух сортов. Одни – местные, из ближних деревень. Предупреждены; пока случаев не было. Их дело, так сказать, крестьянское: напоить, выскоблить, навоз подобрать. Для других дел, где нужна сноровка особого рода – нанимаем. Вот, вроде нашего Гаврилы. Берем беспаспортных, поселяем, кормим-поим и деньгами не обижаем.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

– Поди, и беглые есть?

– Мы об этом не спрашиваем, – сухо ответил Рубочкин.

– А я ведь, Савва Прович, не из любопытства интересуюсь, – обиделся Титус. – Большое дело обдумываем, здесь мелочей нет-с. Полиция беспокоит?

– Местная нет. От урядника до исправника все на коште состоят. А если губернская вздумает явиться, мы про то завсегда наперед узнаем.