Королевская кровь-13. Часть 1 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 32

— Ты обучалась как наследница, — напомнила Таис, поднимая чашу с вином, — ты старшая дочь своей матери. Я никогда не впитывала с молоком матери знания, нужные царице, не сопровождала ее на церемонии и ритуалы, не ныряла к гробнице нашей праматери и не осмелилась бы позвать Ив-Таласиоса. Да, я сильна как стихийный маг, но я не царица, я всего лишь высшая серенитка, Типа. Разве ты не хочешь, чтобы Маль-Серена была сильна, а наследие Таласиос Эфимония не прерывалось? Будь Агриппии хотя бы шестнадцать, войди она уже в силу, я бы справилась. Но и то, посмотри на Рудлог: Талия говорила, что там девочка Рудлог до сих пор разбирается с тем, что оставили, точнее, не оставили ей мать и дед. Неужели ты хочешь того же для Агриппии и своей семьи?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ксантиппа склонила голову.

— Ты ведь не знаешь, почему я ушла, тетушка. Мать тогда умирала, ты помнишь?

Таис кивнула, отпила вина из чаши. Она помнила, как тридцать пять лет назад далеко не старая еще Октаиппия за какой-то месяц сгорела от рака крови. И никто не мог ей помочь — ни виталисты, ни совместные усилия короля Инландера и Блакори, ни мать-богиня.

— Я тогда много ходила в храм и молилась как наследница. Я любила свою мать и желала всем сердцем, чтобы она выздоровела. Но богиня, откликаясь, говорила, что не может вмешиваться, Таис. Что сейчас и так плетет она вероятности для спасения мира и не может тратить силы. И матери моей она это тоже сказала, и мать приняла это с достоинством. Мама сказала — «матушка бы не оставила меня из прихоти и равнодушия, она любит меня и, если бы могла потратить силу, вылечила бы». Но я желала ее излечения еще и потому, что не хотела быть царицей, Таис. Я слаба для царицы. Талия куда сильнее меня.

В доме пахло солью и снегом, — окна были открыты и трепетали занавески, — вином и фруктами, и Таис на секунду задумалась, осознавая информацию, которой раньше с ней не делились.

— Тебя воспитывали как наследницу и в тебе достаточно мощи, чтобы остановить цунами или две несущиеся колесницы, в которых запряжены четверки лошадей. И духом ты сильна как никто, потому что весь остров знает, какую службу ты несешь в храме, — удивленно проговорила Таис. — Так в чем же ты слаба? Тем, что ушла в храм?

— Нет, не поэтому. Такое бывает, — улыбнулась Ксантиппа и тоже отпила вина, держа чашу округлой ладонью снизу. — Я не первая из дочерей цариц, кто уходил служить в храм богине.

— Но ты первая наследница, кто так поступил. Почему? И я понимаю, что раз мать-Серена приняла тебя, то так и должно было случиться, но почему?

— Ты знаешь, что некоторым из нас, своих потомков, богиня дает чрезвычайную чувствительность к чувствам другим, — прошелестела Ксантиппа, и море отразилось в ее глазах. — Ты знаешь, что ко мне и к таким как я, приходят люди с душевными болезнями, и я помогаю им, склеиваю им души. Приходят с душевными травмами, едут со всего мира к таким как я — и больше всего нас на Маль-Серене. Сейчас, когда у нас столько беженцев, я помогаю им, приглушаю их боль или забираю ее по их желанию.

— Знаю, Типа, — с уважением ответила Таис.

— Ты права, во мне достаточно и силы и ярости, — тихо продолжила Ксантиппа, — и по крови я сильнее Талии. Хотя то, что совершила она… не знаю, смог бы кто-то из нас это сделать, кроме самой нашей прародительницы. Но во мне нет главного для правителя, Таис. Я не могу быть целесообразно жестокой, не могу ставить государственную необходимость выше жизней людей, не могу причинять боль кроме как в честном поединке или при усугублении при исцелении. Я так чувствую людей, что сошла бы с ума, приведи мое решение к смерти кого-то из них.

Таис начала понимать. Ее не было на острове, когда погибли дети и мужья Иппоталии и она не видела, как, обезумев от горя, она направила на остров и материк гигантские волны, но слышала рассказы, видела записи — и представляла теперь, что может натворить взбесившаяся синяя кровь.

— Мы все знали, что меня тянет в храм, но надеялись до последнего, — продолжала Ксантиппа. — Думали, как ты, что раз я наследница, то это предназначение сильнее духовного. Оттого и Талию не готовили и малую коронацию она не проходила — я ведь долго держалась, и мама, и я верили, что я сумею. Однако, когда мама умерла, прямо перед коронацией я окончательно осознала, что не смогу. И Талия меня поддержала, хотя ей трудно пришлось. Но в ней всегда было достаточно жесткости для управления страной и для принятия необходимых жертв. В этом, — голос Ксантиппы дрогнул, — она была похожа на нашу общую мать, Таис. Милосердная и жестокая, любящая и яростная — все это стороны одной нашей матери-воды. Кормящая грудью и разящая клинком. Любовь тоже бывает жестокой, Таис. А я — нет.

— Теперь я понимаю. И не попрошу тебя быть жестокой. Я прошу: помоги мне, — проговорила Таис, садясь и глядя в упор на правнучку. — Я возьму на себя внешний мир. Ты не будешь соприкасаться с ним. А будешь детям доброй матерью, пока они не подрастут. Ты лечишь душевные раны чужих людей — а посетила ли ты внуков, которые потеряли самых близких и которые близки тебе по крови? Нет?

Ксантиппа покачала головой и приложила руку к груди, поморщившись.

— Я понимаю, почему тебе тяжело к ним идти. Теперь понимаю, — мягко произнесла Таис. — Да, тебе будет больно, но это ты переживешь, заглушив их боль, вырастив в их душах цветы радости.

Старшая сестра Иппоталии смотрела на нее печальными глазами, в которых было и смирение, и вина, и понимание.

— Встанем за троном с двух сторон, Типа, — продолжила Таис с силой. — Я помогу Агриппии в политике, возьму на себя все, что связано с управлением страной и внешними связями. А ты станешь ее наставницей и закроешь тот провал, который образовался со смертью Талии и Антиопы. Вдвоем мы не дадим нашему роду захиреть.

— Я должна спросить у матушки, — наконец, сказала Ксантиппа. — Я уже ходила к ней утром, когда мы встретились. Но матушка пока молчит.

Таис встала.

— Ты же знаешь, матушка сейчас ласкает мужа, — сказала она с улыбкой и посмотрела за окно, на медленно кружащий снег. — Дай ей отдохнуть после боя, девочка. И еще: ты не думала, что раз ты сама решила уйти в храм, то и возвращаться или нет, должна решить сама? Ты привыкла во всем полагаться на нее, это хорошо для служительницы. Но не думала, что она очень устает принимать за нас решения и очень радуется, когда это делаем мы сами?

Волшебница одним махом допила вино.

— Приходи вечером домой, Типа, — проговорила она ласково, как ребенку. — Достаточно ты отдала храму, тут найдется кому послужить матушке. Побудь с семьей. Это будет сложно, но в сложностях тоже есть место для роста души. Приходи вечером. Если ты не придешь, я больше не буду тебя просить.

Марина

— Я уверен, что вчера он был гораздо меньше, — сказал Люк, глядя на мой живот. Я после утреннего душа развалилась на кровати голышом, раскинув руки и глядя в потолок. Затем, подумав, повернулась набок, потянула на плечи одеяло. Хотелось нежиться, а вести себя как герцогиня не хотелось.

— Угу, — и я посмотрела вниз, туда, куда смотрел муж, в отличие от меня, одетый. — Растет с каждым днем. А ведь еще почти двадцать недель впереди. Мне кажется, скоро нам с тобой будет не хватать кровати.

Люк хмыкнул. Подошел ко мне, сел на кровать. Погладил живот с выступившей на нем темной линией и следами растяжения, провел рукой по груди — соски тоже изменились, потемнели и набухли. Я, извернувшись, легла лицом к мужу, на бедро, чувствуя щекой ткань костюма, и Люк снова коснулся моего живота.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— Как думаешь, скоро ты начнешь бояться меня трогать? — поинтересовалась я лениво, глядя на движения его руки. Перевела взгляд на его лицо снизу — он был уже чисто выбрит, и мне страшно захотелось провести языком от расстегнутой верхней пуговицы рубашки по кадыку и до губ. Но я сдержалась.

— Я не начну, — сказал он с кривой улыбкой. — Меня твое состояние вводит в какое-то гипнотическое состояние. Хочется смотреть. И обложить тебя камнями.