Королевская кровь-13. Часть 1 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 21

Люджина поднялась, протянула Макроуту руку.

— Я буду навещать вас, барон, — сказала она.

— Буду рад вас видеть, капитан, — абсолютно искренне ответил молодой темный и ответил на рукопожатие.

— Симпатизируете ему? — спросил Тандаджи с любопытством, когда Макроута вывели.

Она пожала плечами.

— Мы с ним плечом к плечу защищали бункер, полковник. Это накладывает свои эмоциональные привязки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Понимаю, — задумчиво сказал он. — Как вы?

— В относительном порядке, — она невесело улыбнулась. — Себя сложно диагностировать, но, похоже, я еще отхожу от шока. Собственно, как и весь мир.

— Может, вам уйти в хороший такой отпуск на две недели?

— Я уже предлагал ей, — поделился Игорь Иванович. — Не хочет.

— Не надо меня в отпуск, — проворчала Люджина. — Вы будете на работе, а я дома одна, без дела, наедине со своими мыслями. Ну уж нет.

Мужчины переглянулись.

— Все же бери, полковник, своего капитана, — с иронией сказал Тандаджи, — и езжай домой отдыхать. А завтра выходите оба работать, раз у Дробжек такой настрой. Дел у вас накопилось, перехватите обмен информацией с другими государствами.

— А как же ты, полковник? — поинтересовался Игорь. — Тебе, судя по видку, отдых не меньше моего нужен. Не хочешь тоже взять денек отдыха? Я бы на твоем месте, чтобы не упасть во время совещания в обморок, поехал бы домой. Королева поймет.

— Мой дом разрушен гигантским медведем, — ответил Майло, — хорошо, что моя семья вся здесь, в гостевых покоях дворца. Так что видишь как удобно, — проговорил он с каменным лицом, — фактически, я работаю из дома.

Фыркнула и засмеялась Люджина, невесело засмеялся и Игорь. И сам Тандаджи едва заметно улыбнулся.

— Свободны, — сказал он. — Достаточно дружеских посиделок, мне надо работать.

Машина Люджины сгорела у хутора, и им от Управления выдали серебристую и скромную «Чайку» с широким салоном. Вел Игорь. Выехав за пределы дворца, они молча обозревали и продавленную изгородь парка со следами боя внутри, и выгоревшую площадь Победоносца с закопченным, прошитым осколками памятником и покрытыми сажей домами. На площади еще оставались сгоревшие туши тха-охонгов, занесенные снегом.

Но не только площадь была задета войной. Попадались им по пути и дома, смятые в пыль огромными лапами, и полуразрушенные городскими боями.

Практически нигде не было света — за исключением учреждений, у которых гудели электрогенераторы.

— Скоро по городу будет свет? — крикнул Игорь, остановившись у одной из бригад.

— Дня через три, — ответил усатый и усталый электрик, выбросивший дотлевшую сигарету и взявший другую. — Хорошо, что разломы нас обошли, да? Не знаю, что в регионах творится, там-то месяцами будут восстанавливать.

— Будем мерзнуть? — спросила Люджина, когда они отъехали. — Ты когда последний раз топил камин, Игорь?

— Нет, у меня есть аварийный генератор и топливо, — ответил Игорь, — на недельку хватит. Но могу затопить, если тебе захочется.

— А давай, — сказала она, глядя вперед. — Я соскучилась по печи и запаху живого огня.

Они помолчали.

— Я никак не привыкну, что ты меня наконец-то называешь на «ты», — признался Игорь. — Почему, Люджина?

Она повернула к нему голову, посмотрела внимательно. Ему все казалось, что она не пришла в себя, что словно отстранена и погружена в себя. И боялся этого, вспоминая свое состояние после смерти Ирины.

— Ты для меня очень долго был недосягаемой величиной. Кумиром, потом начальником… я привыкла, — ответила она. — А когда случилось вот это… на хуторе… я подумала, что не хочу больше дистанцироваться от тебя.

— А ты дистанцировалась, Люджина? — спросил он.

— Конечно, — ответила она. — Я все же не железная, Игорь. Мне тоже бывает больно. А дистанция всегда помогает эту боль притушить. Тем более, ты не предлагал, — сказала она укоризненно. — И я не понимала, не будет ли это для тебя некомфортно. А я уже привыкла, мне было нормально.

— То есть спать со мной и носить моего ребенка — недостаточный повод, чтобы перейти на «ты»? — покачал головой Игорь.

— Спать можно и с чужим человеком, — ответила Дробжек, прикрыв глаза. — Да и детей с чужими заводят только так. А вот когда раз за разом прикрываешь кому-то спину — это уже точно свой. И когда смотришь в одном направлении. И, — добавила она тихо, — жизни не мыслишь без этого человека.

Дома было тепло — слуги включили генератор, и Игорь после этого недолгого, но словно что-то перемоловшего и в нем, и в Люджине отсутствия, с каким-то трепетом внутри увидел и цветастые, с северными узорами занавески, которые повесила Дробжек, и ее вязаных мягких зверят, которые по-прежнему выглядывали из каждого угла.

Было тепло, но он затопил камин. Его очень беспокоило состояние Люджины, и он хотел расшевелить ее, заставить забыть обо всем — и при этом помнил, что давлением можно только навредить.

Они зашли и в детскую. Посмотрели на кроватку, ждущую ребенка, которого они чуть не потеряли. И Игорь мягко притянул Люджину к себе, ощутив на мгновение, как напряжена она была и как побледнела.

Она вела себя нормально, выглядела нормально, и при этом совершенно, совершенно ненормально. Он словно в зеркало смотрелся, так ему понятен был этот взгляд, периодами отсутствующий, и эти замирания и опущенные уголки рта.

Люджина была очень сильной. Но у всех есть свой предел.

— Хочешь, я испеку тебе пироги? — спросил он через пару часов, когда в доме то и дело стала повисать давящая тишина.

Она словно очнулась. С удивлением посмотрела на него.

— Ты умеешь?

— Нет, — усмехнулся он. — Заодно и научишь, хорошо?

У него почти все получилось. По кухне тек запах сладкого теста и начинки, Игорь рассказывал о том, как готовила его мама и как любил выпечку отец, и как они гордились тем, что Игорь поступил в Академию внутреннего порядка. И что умерли они один за другим, когда он только начал работать в полиции — папа от сердечного приступа, мама через несколько лет и тоже от остановки сердца. Люджина говорила о том, как собирались они летом на праздник солнцестояния всеми окрестными хуторами и каждый приносил свою выпечку, ту, которую пекла только одна семья. Рассказывала, как тяжело было маме одной, но помогали соседи, и что на рыбалку Люджина ходила уже с пяти лет, а на охоту — как смогла поднять ружье, с девяти. Как училась в школе, в которую их собирал автобус, и приходилось вставать в пять утра, доить коров, а потом уже ехать, и вечером тоже была работа, а она успевала как-то и уроки делать, и за грибами ходить летом, и в гости к соседям с мамой.

Кажется, они первый раз так долго рассказывали друг другу о себе. И это согревало не меньше, чем живой огонь из печи.

Александр вывел Катю с детьми из Зеркала у лестницы. Той самой, по которой спускалась Катя, одетая в красное платье, чтобы пойти на прием, после которого они и стали любовниками. Так недавно это было — и так давно!

Дети тут же деловито побежали в свои комнаты, выглянула из гостиной экономка и прижала руки к груди, сбежались в прихожую слуги. Все были здесь, даже няня, и все радовались, обступив Катерину, что хозяйка вернулась.

И Катя растерянно оглянулась на Сашу — он увидел, понял, что она отвыкла и от людей, и от своей роли хозяйки.

— Катерине Степановне нужно перевести дух и отдохнуть, — сказал он громко, чтобы перекрыть гвалт.

— Ох, и правда, чего это мы, — всполошилась экономка. Няня понятливо пошла наверх, к детям, повариха ступила к кухне, но что-то вспомнила, обернулась. — Госпожа, а обед подавать? Я только приготовила, по-простому для нас всех, жаркое да суп, но вы же знаете, у меня всегда вкусно.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— Я сыта, — улыбнулась Катя, на глазах возвращаясь к роли герцогини, которая ей очень шла, — а вот Александру Даниловичу накройте в гостиной. Он с удовольствием пообедает.