Мастер и Жаворонок (ЛП) - Уивер Бринн - Страница 50

— Спасибо тебе, — шепчу я, не в силах смотреть на Лаклана, потому что слезы наполняют мои глаза. — За доктора Кэмпбелла. За то, что ты сделал это для меня.

Возможно, Лаклан не понимает, что я чувствую по этому поводу. Наверное, трудно понять, когда я не смотрю в его сторону. Но он все равно рискует. Я закрываю глаза, когда он проводит костяшками пальцев по моей щеке.

— Он ничего не сделал, чтобы предотвратить случившееся. Он заслужил то, что получил.

Я поворачиваюсь, чтобы Лаклан не видел моего лица, и киваю. Когда мой взгляд прикован к горизонту, его рука обхватывает мою, мягко разводя мои ладони в стороны, чтобы взять меня за руку.

— Спасибо, — шепчу я, не отрывая глаз от городских огней.

Мои губы сжимаются в тонкую линию, пока длится тишина, только ветер и шум машин далеко внизу, басы музыки за стеклом, стук моего сердца в ушах. И спустя долгое время Лаклан начинает крутить мое обручальное кольцо. Взад и вперед. Взад и вперед. Это такое простое движение, что он, вероятно, даже не задумывается об этом, и, возможно, именно поэтому мое сердце сжимается, как бумага. Его постоянное присутствие отпечатывается в линиях, которые он оставляет после себя.

Я не знаю, сколько проходит времени. Не знаю, когда именно я прижимаюсь к Лаклану, чувствуя тепло его тела сквозь одежду, и сколько времени проходит, прежде чем он отпускает мою руку и обнимает за плечи. Но проходит много времени, прежде чем я говорю:

— Нам пора домой.

— Я отвезу тебя.

У меня перехватывает дыхание.

— Ты уйдешь куда-то?

— Да, — это слово звучит непоколебимо, но мне кажется, я чувствую, как рука Лаклана напрягается, обхватывая мою руку. — Мне нужно к Лиандеру.

— Жаль.

— Мне тоже.

Я поворачиваюсь к Лаклану и кладу руку ему на грудь. Приподнимаясь на цыпочки, целую его в щеку. Чувствую, как бьется его сердце под моей ладонью.

— Пойдем, — говорю я и веду его обратно.

Через двадцать минут он меня высаживает возле дома. Ждет у обочины, пока я включу свет в нашей квартире и помашу ему из окна. Еще через двадцать минут я получаю сообщение с фотографией, на которой видна наклейка с золотой звездой на груди Лаклана. Я улыбаюсь, когда приходит второе сообщение.

|Ты наклеила мне первую золотую звезду! Кажется, у меня что-то получается.

Моя улыбка становится шире, когда я беру гитару и открываю блокнот на новой странице. Усаживаясь в круглое кресло у окна, набираю свой ответ.

|Возможно, Бэтмен. Поживем и увидим.

Беру несколько аккордов.

И вскоре начинаю писать новую песню.

18_СОФИТЫ

ЛАКЛАН

— Я сделал это для тебя, — я передаю Ларк черную матовую коробочку с логотипом «Кейн Ателье» обвязанную по краям золотой лентой.

Она сидит, скрестив ноги, рядом с Бентли на диване в нашей квартире, освещенная лучами заходящего солнца. Улыбается мне, пока трясет коробкой. Мое волнение нарастает с каждым ударом сердца. Ей понравится. Стук. Ей не понравится. Стук. Это слишком. Стук. Этого недостаточно. Стук.

— На самом деле, ничего особенного. Просто желаю удачи на концерте, — я пытаюсь сдержать жар, который разливается по моим венам. Мой голос звучит резко, когда я говорю: — Ничего страшного, если тебе не понравится.

Я пожимаю плечами, как будто в этом нет ничего такого, но Ларк видит меня насквозь. Я вижу, как расплывается ее улыбка, когда она медленно тянет за один конец ленты, чтобы развязать бант.

— А что, если и так?

— Что, если… что?

Ларк хихикает. Лента развязывается и падает ей на колени, но она не открывает крышку, а просто смотрит на меня светящимися глазами.

— А что, если мне не понравится?

Господи Иисусе. А что, если и так? Если она достанет это из коробки и возненавидит? Черт возьми, я тогда найду какую-нибудь нору, и заползу в нее, чтобы умереть.

— Ну тогда, я могу просто…

— А если не понравится? А если очень понравится? — тихо говорит она и достает подарок.

Ларк ставит коробку на пол и поднимает кожаную портупею. Я молчу, наблюдая, как ее взгляд скользит по деталям из черной кожи и маленьким золотым пряжкам. У меня пересыхает во рту, когда она прижимает ее к груди и смотрит вниз, оценивая размер. По выражению ее лица невозможно ничего прочесть, пока она рассматривает мелкие детали на бретельках, которые перекрещиваются на груди и обрамляют бюст. По всей поверхности вырезан ряд равномерно расположенных звездочек. В отверстиях виден лишь слабый отблеск, каждая линия звезды аккуратно прокрашена золотым цветом.

Ее губы приоткрываются, когда она проводит пальцем по одной из полосок черной кожи, которые будут у нее под грудью. Если она наденет это. Если она не сочтет, что это слишком. Может быть, еще слишком рано для такого.

— О чем ты думал, когда мастерил это? — спрашивает она, указывая на звезды.

Ларк по-прежнему не поднимает взгляд, и ее вопрос повисает в воздухе.

Я делаю шаг вперед, обходя кофейный столик. Обхожу еще раз. Затем ещё. Потом вынимаю руку из кармана и указываю на звездочку возле ее большого пальца.

— Когда делал эту, думал о том моменте, когда ты сказала, чтобы я не уговаривал тебя простить меня.

Ларк издает тихий вздох сомнения. Я почти слышу, как она закатывает глаза.

— Лжец.

— Нет, правда. Я вспомнил это и рассмеялся. Вот почему край этой звезды не такой, как у других.

Ларк переводит взгляд на меня, прежде чем вернуться к ремешку в руке. Она подносит его ближе к лицу и поворачивает к свету, чтобы рассмотреть детали. Когда снова смотрит на меня с подозрением и сомнением, я показываю на другую звезду.

— Делая эту, думал о том, как ты пела «Я не могу дать тебе ничего, кроме любви». Твой голос, он… — я качаю головой. — Мне пришлось прерваться. Моя мама любила эту песню. Я уже и забыл времена, когда она пела в нашем доме в Слайго. Я так давно о ней не вспоминал.

Ларк затихает. Она проводит большим пальцем по звезде, к которой я только что прикоснулся, как будто может прочитать через нее мои мысли.

Я прочищаю горло и указываю на другую.

— Тогда вспомнил твое лицо на свадьбе Слоан и Роуэна. Не понимал, почему ты выглядела такой другой, когда пригласила меня на танец.

— Другой?..

— Холодной, но сильной. Не то чтобы я был с тобой хорошо знаком, но заметил, что в тот вечер ты была резка. Тогда это показалось бессмысленным. Теперь я знаю почему.

Я мог бы оставить все как есть. Может быть, уйти, позволить ей осмыслить мои слова так, как она хочет, без всякой помощи с моей стороны. А Ларк смотрит на меня так, словно ожидает, что именно это я и сделаю.

Или, может быть, я вижу в ее глазах слабую надежду на то, что я останусь. И это меня пугает.

Когда я впервые понял, что мне нужно заслужить ее прощение, я и не подумал о том, как сам изменюсь. Знал, что мне придется доказать Ларк, как я сожалею. Показать, что я понимаю, что совершил ошибку. Что я чувствую себя ужасно из-за своей грубости, из-за того, что заставлял ее чувствовать себя небезопасно в моем присутствии, проявлял неуважение. Но как показать это человеку так, чтобы все казалось намного значимее, чем просто несколько слов? Теперь я знаю, что не могу просто создать для нее безопасное место, или уничтожить любого, кто угрожает ее счастью, или позаботиться о ее здоровье, ведь она сама не может этого сделать. Я не могу просто купить подарок или что-то сделать. Я начинаю понимать, что мне нужно отдавать что-то от себя. Мне нужно быть немного уязвимым. Подвергнуть себя опасности, отличной от той, к которой я привык.

Как сейчас.

Надежда в глазах Ларк приковывает меня к полу, хотя все инстинкты говорят мне бежать.

Я опускаю руку, и это самое большее, что я могу себе позволить.