Непобедимый Боло - Коллектив авторов - Страница 11

«Всех Юных и Прекрасных Дев благородные защитники Камелота просят почтить своим присутствием турнир в Пятнадцатый день Мая, в надежде избрать одну из их Достойного собрания Королевой Любви и Красоты, которая будет править нашими бедными сердцами и стремлениями и вдохновлять нас на великие свершения в их благосклонных глазах».

Я дважды перечитала всю эту галиматью. И чем же будет заниматься эта самая Королева Любви и Красоты? Вдохновлять на великие свершения? Кого? Есть только один настоящий рыцарь — защитник Камелота, и тот совершенно бесчувственный к женским чарам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Остальные — всего лишь мальчишки с претензиями или же те, кто не смог пройти тест на космического негоцианта и теперь вынужден заниматься хоть чем-то, чтобы не свихнуться. Вот они и тешатся этими рыцарскими забавами, прекрасно зная, что сэр Кендрик всегда прикроет в случае опасности. Если только это когда-нибудь понадобится, в чем я лично сильно сомневаюсь.

—

О, вот эта желтая такая красивая, — с придыханием произнесла Сюзан Талмэдж. — А ты

как

думаешь, Абигайль?

Услышав свое имя, я обернулась. Сюзан

Талмэдж

— дура набитая. Ненавижу желтый. Да еще ткань,

кото

рую она держала, растянув на ладонях, была

неровно

окрашена и какого-то тошнотного оттенка,

напоминая

сходящий синяк.

—

Ну не знаю, Сюзан, — сказала я, пытаясь держаться доброжелательно, хоть она этого и не заслуживала.— Честно говоря, мне кажется, тебе бы больше пошел розовый.

Я сказала правду, я вовсе не

пыталась уменьшить

шансы соперницы. То есть они,

конечно, все равно

мне не соперницы. Но я вовсе не хочу

оказаться на

помосте единственной, выглядя лишь

немного при

влекательнее, чем обычно.

—

Но розовый выбрала Мэри, — вяло

запротесто

вала Сюзан.

—

Тогда, может, возьмешь одну из этих, с

рисун

ком? — предложила я.— Например, вот эту, с

цветоч

ными орнаментами, здесь много розового.

Можно до

бавить и желтый, если тебе так хочется. Будет

смот

реться намного лучше.

—

Спасибо тебе.— Сюзан заметно повеселела. Как будто ей самой не могло прийти в голову спросить один из образцов, что были перед самым ее носом.

—

А какой цвет выбрала ты, Абигайль? — обратилась ко мне Кэтрин.

—

Ах, я еще не решила, — ответила я. Но на этот раз солгала. Я нашла как раз такую ткань, какую хотела, но вовсе не собиралась сообщать об этом Кэтрин. — А ты?

—

О, я думаю, газ, — ответила она, — белый поверх розового. Это так женственно.

Они продолжили чирикать про рисунки и материи, и моя мама была поглощена этим не меньше, а я вытащила грифельную доску и приступила к домашнему заданию. Не то чтобы меня так уж волновали уроки, но все лучше, чем болтать с этими курицами.

Пока они выбирали себе ткань и до того самого момента, как направились к выходу, я не обращала на них ни малейшего внимания. Я и так вела себя наилучшим образом, меня не в чем упрекнуть. Когда все вышли, я показала матери винно-красную парчу, которую себе присмотрела.

—

Да нет, она чересчур темная и тяжеловесная для такого повода, — не согласилась мама. — Лучше бы что-то в пастельных тонах или белое. Ты же молоденькая девочка и одета должна быть соответственно.

Я взвыла:

—

Но в этих блеклых тонах я выгляжу просто отвратительно. И ты сама знаешь, как мне идет красный. Особенно такой темный. Если хочешь, нижнее платье можно сделать белым, даже добавить серебра. Ну как, на твой вкус, это будет достаточно девичий наряд?

Матери нечего было возразить. Мне действительно очень идут глубокие оттенки драгоценных камней, во всех остальных цветах я напоминаю труп. Это ее вина, потому что я унаследовала ее цвет кожи и волос, и маме это прекрасно известно. Я ни разу не видела, чтобы сама она надевала что-нибудь нежно-голубое или в близкой гамме. К нашей голубовато-белой коже и черным волосам это совсем не подходит.

Еще я бы хотела, чтобы волосы у меня были не черного цвета, это мне тоже в себе не нравится. Вот

бы мне рыжую шевелюру, как у Джоан

Талмэдж,

потому что в том случае, если бы мне довелось

выйти

из себя, все списали бы это на цвет волос и

меня бы

не тронули. А сейчас, когда я сержусь,

меня за уп

рямство и неуравновешенность наказывают

дополни

тельной зубрежкой. Когда я наконец смоюсь

с этой

планеты, первое, что я сделаю, — это

выкрашусь в

ярко-рыжий цвет.

Итак, я остановилась на красной парче,

чудесном

белом шифоне с серебристой нитью и широкой

сереб

ряной ленте, расшитой красными розами.

Всю дорогу

домой, примерно полтора квартала, мама

с воодушев

лением обсуждала со мной фасон.

Я так утомилась разыгрывать из себя

примерную

девочку, что готова была прямо в ту же

минуту по

ложить конец этому фарсу. Может, если

сказать ро

дителям, что я намерена сделать, они

избавят меня

от необходимости участвовать во всех

этих камелот

ских забавах. В следующем году...

Но мои предки — образцовые жители Камелота. У нас во всем доме не найдется ни одного электронного прибора, если только не считать кое-какой допотопной рухляди. Да они, наверное, запрут меня дома, если только узнают о тех нескольких вылазках в порт. Я не могу сказать им, что собираюсь отправиться в большой мир. Они попросту не поймут. Самим-то им в жизни не хотелось никуда ехать. Они совершенно счастливы уже тем, что могут себе позволить иметь этот дом и магазин, и женить Эндрю, и тому подобные глупости. Ну а чего я хотела? В конце концов, разве я не знаю своих родителей?

Следующие несколько дней все девочки в школе говорили только о турнире, точнее, о своих новых платьях. Когда я уже думала, что умру со скуки, Маргарет Роуз, Питер Смит и Уилл Дэвидсон предложили мне сбежать из школы и поехать вместе с ними в порт. Отец Уилла послал его доставить туда груз шерсти и забрать пакет с тканью и каким-то оборудованием.

Стоял чудесный весенний день. Тех детей, чьи родители были заняты посевами, в школе не было.

И в тех семьях, которые, вроде семьи Уилла, разводили овец, все дети были заняты стрижкой животных, уходом за ягнятами и всякой другой весенней работой. Только мы, городские дети, еще не допущенные к торговле, имели достаточно времени, чтобы сидеть и слушать лекции по химии и математике. Тут и думать было не о чем. Вот я и не стала размышлять, а просто закинула сумку с грифельной доской и завтраком в телегу и сама запрыгнула следом.

Хорошо еще, что мы не настолько дремучи и держим дороги в порядке. По пути мы миновали дорожную бригаду, работавшую с современным электронным оборудованием и пласфальтом отличного качества; они заделывали образовавшиеся зимой трещины. Движение было довольно оживленным. Нам встретилось по меньшей мере три телеги, груженных пухлыми мешками с шерстью, а еще в одной ехал сын торговца мануфактурой, у которого на коленях лежал один-единственный сверток, но зато это был богато украшенный вышивкой отрез, за который он мог получить много привозной материи.

Мама сама иногда разрабатывала рисунки для купонов и вышивок, когда не было недостатка в орнаментах из серебра. Сколько я себя помню, она и меня учила делать рисунки, хотя формально я никогда не училась. В прошлом году я выполнила несколько рисунков для вышивок и кружев, и мать продала их ремесленникам. Я знаю, что она была очень довольна моей работой. Она сказала, что, когда я закончу школу, мне достаточно будет потратить лишь пару

месяцев на то, чтобы завершить ученичество и восполнить некоторые пробелы, как того требовали правила Гильдии, поскольку я никогда не работала с витражами и ювелирными изделиями. Но это не должно занять много времени, и мать почти что пообещала, что к восемнадцати годам я стану свободным ремесленником.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');