Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 49

Медведица глумливо погладила меня по щеке.

Нагнулась надо мной ниже, и я сжала зубы плотнее, почувствовав, как ее удлиненный коготь распорол мою кожу на шее, вниз по ключице побежала кровь.

— Да и потом, благое дело для общины сослужишь…впервой. Наживкой для вандоса будешь. Ты тут покричи, тварь эту привеки. А мы его поймаем.

— Идиотки! — злобно фыркнула я. — Думаете, раз опытные охотники не справились, так вы сможете!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Захлопнись, тварь! — медведица отвесила мне пощечину. — Иначе подожду, пока вандос тебя покусает, потом вмешаюсь! Гром позабыл, почему предки заставили мужчин почитать самок! Пришло время это ему напомнить! А этот вандос — досадное упущение Третьяка, который не полез на болота уничтожить мразь, а подговорил охотников солгать!

— Вранье! Это другой вандос! — в сердцах выплюнула я.

— Вот и посмотрим, — довольно пропела медведица, распрямляясь. Грубо бросив приказ: — Все по местам.

— Гляди не обмочись тут от страха!

Бросила мне напоследок и ушла.

Откинув глаза к звездному небу, я молча, глотая слезы, помолилась богам. Нет, не о спасении, а чтобы меня нашел Третьяк. Никогда этот мир не казался мне настолько уродливым, как тогда, когда его не было рядом.

Как и рассчитывали медведицы, не прошло много времени, как отродье бездны появилось. Я услышала быстрее, чем увидела, мерзкое чавканье и хруст веток. Он не ходил, он прыгал по веткам деревьев. Плотно сомкнув веки и глотая слезы, я с досадой поняла, что в темноте вряд ли поймаю его взгляд и причиню хоть какой-то вред. Да и потом, Тихий говорил, что эти твари лишены разума, только зов плоти и брюха.

Все ближе… и ближе… Я чувствовала смрад смерти, что приближался ко мне. Разложившийся, засушенной плоти и засохшей крови. На моих затекших ног что-то потекло. Скользкое и холодное. Тихое даже не рычание, а урчание пронзало до позвоночника.

Мне было страшно.

До той степени, что болело сердце.

Внезапно зашевелились кусты, и раздался боевой клич медведиц. И, несмотря на всю злость на них, мне хотелось верить, что они победят. Но я отчетливо понимала, что высокомернные клуши, капризные и всегда оберегаемые мужчинами, просто не осознают всю силу своего врага.

И, как бы печально это было не осознавать, но я оказалась права. Вскоре поляна наполнилась визгами. И истошным бабьим воплем. Когда когтистая лапа легла на мое плечо, вырывая из захвата веревок, я не была в силе даже разомкнуть веки. Все померкло, весь мир.

Моих ноздрей коснулся аромат свежей крови и новой смерти. И оно не принадлежало вандосу.

Глава 23

Я отчетливо чуял, что меня ведут за нос, только не мог понять, где меня лохом обставили.

Дипломатией Тихого я, увы, был обделен. Каюсь. Да и пока боги раздавали терпение, я быстрее всего сидел в очереди за любовью. В общем, мудрить долго не стал.

Подкараулив нужный момент, зажал «правую руку» и первого соратника вождя черных у стенки, подальше от лишних глаз. И всевидящего ока хозяйки поместья. Сразу понятно стало, отчего матушка так с ней спешит породниться! Змея змею не обидит!

— Ну-ка, Ратеборушка, давай побалакаем по душам.

Ловко толкнув бера в укромный уголок у конюшни, я быстро и жестко заломал руку бера за спиной. Тот было попробовал выбраться из захвата. Чай, силушки хватило. Только плохо это для него обернется. Ой плохо… И сам-то это чует.

— Дыши ровно, старик. — хмыкнул я у его плеча. — Дернешься сильней, оторву лапу на хрен! Оно тебе надо, бедолага? Чем будешь девок тискать?

Про старика я, конечно, загнул. Они в самый сок только вошли. И глумливый тон у меня больше для того, чтобы скрыть тревожность. Отец со Всемилом был дружен. Хранили мир. Я понимал, что вождь соседнего клана не стал бы гадить брату. Но чутье беспокойно скребло по душе.

— Вымахал, черти, здоровым лбом! — заворчал хранитель спокойствия вождя незло и похлопал меня свободной рукой по плечу. — Отпусти, паршивец! Знал бы, каким лосем вырастишь, лишний раз бы по заднице в детстве дал. Старости совсем не уважаешь.

— Ну, Ратеборушка. — отпустил я и сделал шаг назад, скрестив лапы на груди. — Говори, чей это Всемил лично гостей не поприветствовал. И невестушку вы мне «в мешке» суете. Не разглядеть, не повернуть!

Черноволосый бер тяжко вздохнул, откинувшись спиной на стену напротив. Устало потер ухо и сначала прислушался. Не чует кто нас. Прежде чем заговорить.

— Напасть на голову Всемила пришла. Ранило его сильно при битве над Гертой, и исчез с поля боя. Мы так и не нашли ни тела его, ни доспехов. Как сквозь землю…

Я дернулся, сразу почуяв неладное. Лицо само собой посуровело. Опережая мой вопрос, бер ответил:

— Я уже озаботился держать это в тайне. Для всех — вождь отбыл по срочным делам в Залград. Мои ищейки роют землю в тысячи верстах вокруг, но никого пока не нашли.

Вот дела… Потерев лоб, я поджал губы.

— Зачем со свадьбой настояли? Почему не повременили, раз такое дело? Надо отменить!

— На свадьбу настояла Лукьяра. — фыркнул с гримасой недовольства бер, упомянув жену своего вождя. И праматерь клана черных.

Поморщив лоб, я призадумался. Зачем бабе так невтерпеж избавиться от единственной дочери, когда муж при смерти? Вывод напрашивался только один.

— Кто невеста, Ратебор?

Без шуток и пылая от негодования наступил я на бера. Тот примирительно поднял лапы. Но лютая злоба поразила меня до глубины души.

— Угомонись, Третьяк. Я всё объясню…

— Обьяснишь?! — шипел я на него, как змей. — Что?! Кого вы сосватали моему брату?! Больного ребенка!

Все знали, у Всемила две дочери. Старшая — наследница, капризная красавица и местная царица, не иначе. И вторая, которая родилась больной. По слухам, не говорит, не ходит, не видит. Проклятая за грехи своей матери. Ведь если верить злым языкам, Лукьяра заигралась черной магией, покупая у колдунов снадобья, чтобы родить сына. Но родилась эта бедная дитя, в коей Всемил души не чаял.

— Да уймись ты! — бер хлопнул меня по груди, строго глянув. — Госпожа не блещет умом, конечно! Но я не настолько потерял страх перед богами и слово свое, чтобы допустить такой грех!

Я немного успокоился. Но не до конца, по-прежнему переживая бурю внутри.

— Тогда кто невеста? И не говори мне, что Светла! Иначе прямо сейчас ворвусь в ее покои!

Пригрозил я ему, и Ратибор поджал губы, но вынужденно изрек:

— Не Светла. Она первая дочь, рожденная в браке. Ее нельзя выпускать из клана, когда Всемил почти на грани. Но у моего господина не две, а три дочери.

— Бастардка.

Смекнул я, тяжко вздохнул. И вдруг неожиданно для себя, бер резко и так со вкусом ухватил меня за грудки и впечатал в стену. А говорит, что старик, я аж растерялся!

— Послушай меня внимательно, Третьяк. Всемил признал ее своей кровной дочкой. Ее имя внесено в реестр и начертано на камне предков. У девчонки столько же прав на трон господский, сколько и у Светлы!

— Но ты отдаешь ее замуж?

Надломил я бровь. Ратебор отвел взгляд в сторону.

— Я мог отменить помолвку, и Гром бы принял причину. Но… — бер на миг прикрыл очи, собираясь с мыслями, — Я поклялся господину жизнью, что защищу его дочерей, что бы там ни было.

— Лукьяра изживет эту девочку со свету. — догадался я, — Поэтому ты сосватал ее Грому подальше от двора. — И тут же не удержал яду за зубами, — А ты не подумал, Ратебор, что у нас мать ее проглотит и не моргнет?! М?

— Не только о ее безопасности я размышлял, когда отправлял к вам, — бер отпустил меня и отошел назад, растерянно повел рукой по волосам, — Точнее уж наоборот. Желая спасти Светлу.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364029, containerId: 'containerId364029' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— О чем ты? — непонимающе надломил я брови. Ратебор глянул на меня усталыми глазами, потерявшими яркость и вкус жизни. Бер очевидно был сыт по горло интригами и бедами.

— Светла капризная, наивная девчонка. Она не боец, не охотница и даже не медведица до конца. Звериный лику раз в две зимы принимает. Разнеженная наследница. Ее разбаловали что отец, что мать. А вот Гроза… — мужчина на миг умолк, очевидно что-то вспоминая, а потом тряхнул головой, будто пряча тень вины, — Она росла без отца и матери. Познала на себе все горести войны, голода и презрения. Когда ищейки Всемила нашли ее, было уже поздно защитить юную медведицу. Молодка и не хотела приходить сюда, в дом отца, и называть его таким. Пришлось пойти на хитрость. Когда ты увидишь ее, ты поймешь, о чем я веду речи.