Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 38

— Это что еще дурное в твоей головушке зародилось? Мм? Я за невестой Грома в путь иду. По традициям, лучшие воины вождя должны сопроводить повозку с молодкой.

Как камень с сердца. И стыдно за себя стало. Прав он, дурное всё в голову лезет. Третьяк же меня ни разу не обидел. Ну не считая обмана с Белоярском. Но тот я вроде поняла. А тут за невесткой идет. Пряча покрасневшее лицо, я опустила глаза вниз.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не гневайся… — попросила я шепотом. — Мне просто еще порой не вериться, что всё вокруг за правду. В другой раз боюсь вснуть, мне кажется, когда проснусь поутру, всё исчезнет.

— Эх, черноокая моя… — вздохнул незло муж и усадил к себе на колени, обмотав в покрывало. И я снова прижала ухо к его могучей груди, вслушиваясь в биение любимого сердца. — Дите-дитя ты у меня еще. Ну ничего, я сберегу и отлюблю. Не надо ничего бояться, и уж тем паче моего предательства. Я твой навеки со всеми потрохами.

— Гром женится?

Тихо шепнула я чуть позже, когда мы вдоволь насладились объятиями и тишиной сумеречной темноты.

— Да, — Третьяк поморщился, аккуратно заложив выбившуюся прядь мне за ушко, потянулся ко мне губами, одарив чело поцелуем. — До встречи с тобой, милая, я и не осознавал, как это — жениться не на той самой. А сейчас даже маленько жаль его.

— Почему это? Что-то не так с невестой?

Третьяк фыркнул громко, прижав к себе сильнее.

— Всё с ней так, если верить слухам и свахам. Старшая дочь вождя клана черных медведей вниз по реке около Дубового леса. Только вот… это договорный брак. А такие союзы, как правило, делают несчастных и мужа, и жену.

— Быть может, боги их благословили на небесах? — робко заглядываю в лицо любимого. — Как мы с тобой, любы друг другу окажутся.

— Мала вера в это, печалька.

Тяжкий вздох снова покинул уста мужа.

— Девчонка эта разбалованна и всеми любима. Мать ее — молочная сестра моей матери. Их кормила одна кормилица. А у нас тут… Ты и сама видишь, бабы покомандовать любят. Придет «норовистая» самка-воина, начнется. Да и Гром не шибко жалует жениться на мелкой занозе в заднице.

— У него есть другая любимая?

— Насколько я знаю, нет. Иначе бы он разорвал бы эту помолвку. Но дары уже отправлены и дата свадьбы поставлена.

— Может, она не так дурна, как вы надумали. Не дело это — судить только по матери девчонки и по слухам, что пустили злые языки.

Припомнив свою семью и гнилые слухи, что бродили по селу обо мне, попробовала обелить имя будущей снохи.

— Да услышат твои слова боги. — Дыхание бера опалило ушную раковину, в следующее мгновение он мучительно, больно вздохнул. — Знала бы ты, милая, как мне не в моготу тебя оставлять тут. Такую теплую, сладкую, нежную и самое главное — мою.

— Ведома мне это, Третьяк. Ровно настолько же разрываеться мое сердечко, не желая тебя отпускать.

Закинув руки на массивные мужские плечи, уткнулась губами в колючий подбородок. Бер совершенно по-мальчишески заулыбался. Прижав свой лоб к моему.

— Никогда не хворал зааистью, а сейчас так и берет белая завесть на самого себя.

Накрыв пальчиками пухлые уста бера, я тихонько зашипела.

— Тихо… Муж мой, не надо взывать лихо. Нам и в тишине сладостно да хорошо. Так на сколько ты уезжаешь?

— Три ночи до Дубового Леса, день там, дабы взгрузить весь скарб невесты, и еще три обратно.

— Семицу, значит, без тебя. — Печально вздох вырвался наружу, ровно когда я отвела взгляд. Но мой бер не дал мне впасть в уныние.

— Не печалься, красавица моя. Это последняя вылазка до праздника Солнце, клянусь тебе. — Шепчет он мне доверительно. — Я так Грому и сказал: опять выдернет меня из брачного ложа, пошлю в… баню! Заберу свою красотулечку с прелестными очами и уйду на границу! Буду наши земли оттуда защищать.

Тихий смех раздался в тишине нашей спальне. Смешной такой. Пальчиками огладила его выпирающие скулы, колючие щеки, упрямые изгибы бровей. Запоминая.

— Ну вот, улыбка тебе к лицу, радость моя. — Меня снова поцеловали. — Одно мне неспокойно — мать.

Меня словно вернули на землю грешную. Власта, как же я посмела о ней забыть? Дурная моя голова, размякла возле бедра мужа, позабыла, куда я попала! В самом настоящем змеином клубке.

— Наталка, она тебя не приняла. Хоть я и таил надежду. Но… — Он отвел взгляд на мгновение, а потом опять накрыл мою щеку своей широкой ладонью. — В общем, потерпи эти дни, сладкая. Избегай ее по мере возможности. Агнешу, Мироху держи возле себя. Если что… не смущайся попросить помощи у братьев моих. И у Грома в том числе, не гледи, что он вождь. Если что, только он мать осадит. Мать не спустит тебе с рук то, что ты не убегла, а осталась мне верной. И бить будет исподтишка.

В целом ничего нового он мне не растолковал. Как и говорила Ганна, надо обрастать друзьями и сильными союзниками.

— Что бы ни случилось, помни — ты невестка вождя и моя жена! Но не ведись на сладкие речи баб или грязные сплетни обо мне. — Голубые очи любимого покрылись легкой ледяной крошкой. серьезности. — Я не был святым, сладкая, но, взяв тебя в жены, больше баб вокруг себя не ведал.

— Третьяк…

Попробовала я его расспросить о таинственной Ганее, но он меня мягко перебил.

— Меня уже ждут, сладкая. Мы с тобой еще наговоримся, черноокая, свое слово даю. Обещай мне, что осторожничать будешь. И дождешься меня? Что бы моя мать не сотворила с остальными бабами, дождешься?

По хмуро поджатым устам я поняла, что за шесть лун Власта устроит мне пекло на земле. Но сердце трепыхало в груди от другого. Летняя голубизна его очей мерцала заботой за меня. Ради этого полного нежностью и безоговорочной любви я была готова выдержать куда больше, чем была готова мне сделать мать клана.

— Ну куда я убегу, глупенький? — С улыбкой подалась к нему ближе, сама потянувшись к таким сладким устам, что развратили меня за какие-то жалкие пару ночей. — Вертайся быстрее, Третьяк. Ты мне дочку обещал…

Муж ушел, укутав напоследок в одеяло и зацеловав, при этом не забыв властно велеть мне досыпать.

И теперь, обнимая его подушку, я довольно улыбалась во сне. Что мне Власта? Крася? Ради такого мужа я была готова свернуть горы.

Хоть где-то на задворках яви и теплилась мысль, порожденная жизненным опытом: все тихо вокруг, все в ожидании бури. Буря близиться к моему дому, готовая вырвать из моих глаз слезы и крики с уст.

И не прогадала ведь. Только не мои крики сотрясли дом с утра пораньше.

— Наталка! Наталка, беда!

Едва ли я успела вскочить с постели и натянуть на нагое тело сорочку, Агния чуть не сорвала толстую дубовую дверь с петель.

— Что стряслось, Агнеш? — с опаской глянула на нее, спешно завязывая шнурки на груди платья.

— Наталка, давай быстрее! Озара…

— Что Озара? — застыла я на миг, уронив сапожки с рук.

— Беда с ней, Наталк. Целитель нужен!

Ухватив меня за руку, медведица потянула меня по лестнице вниз. Дом еще тлел в неге сна, мало кто выполз из мягкой постели на крики.

Выбежав наружу вслед за Агнешей, я едва ли поспевала за ней. Сумерки еще не рассеелись, оттого плохо я смогла рассмотреть тропинку, по которой она меня потащила. Вплоть до того момента, как мы напоролись на огромную мужскую фигуру. Широкоплечий бер с черной косой на плече показался мне смутно знакомым.

Но не было времени его разглядывать. На крепких руках перепуганного бера лежала бледная как полотно Озара.

Она плакала.

Запах крови и смерти струился от нее тонким шелестом, от которого меня встряхнуло нехило.

— Поо. жалуйста…бог. гами…мо. лю…

— Быстрее в дом ее!!

Крикнула я, своим голосом приводя бера в себя.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364029, containerId: 'containerId364029' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— А лучше всего в баню! Агнеша, теплой воды побольше! Ромашковую настойку, еще настойку из крапивы! Чистой ткани! Быстро!

Крикнула я на них, вбежав за бером в просторную баню. В ней еще было тепло. Видимо, накануне ею пользовались. Об этом свидетельствовали и влажные стены, и мокрые березовые веники на гвозде в предбаннике.