Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия - Страница 2

Кошечка исполняла свои обязанности в доме выбора «Благоуханный лотос» с изяществом и сдержанностью, присущими женщинам ее происхождения и воспитания. Она уже получила здесь второй разряд, но предпочитала играть роль таю — куртизанки высокого класса. Молодая женщина поражала гостей глубиной ума, вела себя церемонно, говорила мало, и мужчине нелегко было понравиться ей.

Было известно, что Кошечка часто отказывала мужчинам в своей благосклонности — эту роскошь позволяли себе только таю. И гостям Кошечки всегда приходилось долго ухаживать за ней, прежде чем она соглашалась развязать свой пояс. Так случилось и в этот вечер. Однако, похоже, сама судьба избавила ее от необходимости высокомерно, но вежливо отказать сегодняшнему гостю.

Скромно подобрав ноги под себя так, чтобы одна обтянутая белым чулком ступня лежала на другой, Кошечка сидела, откинувшись на пятки. Холодные тугие переплетения толстых и жестких циновок-татами, покрывавших деревянный пол, слегка прогибались под давлением ее ступней и колен. Кошечка едва заметно наклонилась вперед, чтобы как следует рассмотреть гостя.

Сначала она с облегчением подумала, что он напился до беспамятства разбавленным водой сакэ старой Кувшинной Рожи. Это было бы совсем неплохо: гость оказался одним из тех мужчин, у которых беспамятство являлось самым желанным для окружающих состоянием.

Кошечка подумала оставить его там, где он лежит, развалившись на трех толстых тюфяках, положенных друг на друга. Пусть этот урод проспится и проснется на следующее утро с головной болью, приступами тошноты, разрывающей желудок, словно там ворочается клубок осьминогов или медуз, и горьким сознанием, что ему придется уплатить немало денег за возможность чувствовать себя так плохо.

Плотная, подбитая ватой одежда из желтой хлопчатобумажной ткани, помеченная знаком дома «Благоуханный лотос», смялась под гостем в складки, открывая кривые волосатые ноги, широко раскинутые в небрежной позе. Слюна сочилась из полуоткрытых губ, пузырясь как пена, и стекала тонкой струйкой с подбородка. Пучок, в который были собраны жесткие черные волосы, сбился набок, глаза открыты.

Не вставая с колен, Кошечка пододвинулась ближе и коснулась горла гостя двумя бледными тонкими пальцами с безупречным маникюром. Ничего: ни малейшего следа биения сердца. Душа посетителя покинула его не отличавшееся красотой тело и никогда не вернется назад. Те, кто займет ее место, будут маленькими, белыми и безногими. Дерзкая муха, прилетевшая из отхожего места, уже заинтересованно летала вокруг.

Кошечка почувствовала, как панический страх охватывает ее, поднимаясь откуда-то из-за пупка, из того места, где, по представлениям японцев, обретается душа человека, и сделала несколько глубоких вдохов. Она должна быть спокойной. Она должна подумать. Скоро сторож отметит ударами своей трещотки начало часа Крысы — полночь, а в полночь Сороконожка закроет дверцу в Больших воротах и запрет мертвеца рядом с Кошечкой до часа Петуха.

Теперь Кошечка была уверена, что гость ее убит изощренным орудием убийства, вернее, тем, что от него осталось и сейчас лежит на лакированном подносе. Плохо очищенная рыба.

На подносе красовался лишь один ломтик этой рыбы, которую японцы называют фугу. Он был тонким, как бумага, и таким прозрачным, что Кошечка видела сквозь него рисунок на фарфоровом блюде — синие волны. Одной капли яда, который содержится в печени фугу, достаточно, чтобы убить человека, если рыба не очищена правильно.

Когда паралич постепенно охватывал тело гостя, этот человек оставался в полном сознании, но не мог говорить. Он, должно быть, понял, что умирает, ведь у него сначала отнялись руки и ноги, и лишь потом перестали работать легкие и мышцы сфинктера.

«Кира, — подумала Кошечка. — Он не успокоится, пока не убьет меня».

Завтра четырнадцатое число. Этим числом завершался очередной месяц со дня самоубийства ее отца, а князь Кира Кодзуке-но сукэ Ёсинака был виновником его смерти. Возможно, Кира опасался мести со стороны Кошечки, а может, князь просто решил уничтожить ее как будущую мать еще не появившихся детей, которые станут угрожать ему по прошествии времени.

Кошечка кольнула палочкой для еды последний ломтик фугу. Не часто смерть появляется в такой элегантной упаковке. Прозрачные ломтики бледного рыбьего мяса были артистически уложены в форме летящего журавля. Журавль символизировал долголетие, и этот иронический жест был вполне в духе Киры. К тому же фугу считалась еще и мощным средством для повышения мужской силы, именно поэтому гость ел ее так жадно. Щепотка смерти была приправой и к еде, и к греховным желаниям.

Кошечка жалела о смерти гостя лишь из-за сложностей, которые могли у нее возникнуть. Этот человек недавно получил наследство и сорил в Ёсиваре деньгами, как соломой. Он служил государственным чиновником в финансовом ведомстве, на военной службе числился знаменосцем и был невероятно честолюбив. Его дыхание плохо пахло, лицо походило на горшок для солений, а стихи были надуманным сочетанием банальных фраз. Кошечке он казался теперь чем-то вроде слизняка, который прополз через ее комнату, оставляя за собой липкий след. Его останки навлекут большие неприятности на Кувшинную Рожу, «тетушку», то есть хозяйку «Благоуханного лотоса», но все-таки не о ней надо сейчас думать. Важно одно — князь Кира пытается убить Кошечку.

Сидя на татами цвета пшеницы в пятне бледно-золотистого света от стоявшей на полу лампы, Кошечка углубилась в себя.

Эти строки древнего стихотворения успокоили ее. Закрыв глаза, Кошечка увидела перед собой увлажненную тушью кисть, которая выводила их яркими черными штрихами на китайской бумаге[2]. Одно мгновение душа дочери князя Асано находилась в «сердце размером в дюйм» — в самой сердцевине ее «я». Кошечка не стала задерживаться там слишком долго, потому что Миямото Мусаси в своей «Книге пяти колец»[3] предупреждал: нельзя позволять замереть мысли. Кошечка знала — ей надо действовать.

Стройная и изящная как ирис, она встала, шурша шелками, и скользящими шагами пересекла изысканно обставленную комнату. Темно-лиловый сатиновый плащ тянулся за ней волнистыми складками. Молодая женщина сдвинула в сторону створку бумажной стенки и вошла в свою маленькую гардеробную. Эта комнатка была столь же уютной и переполненной вещами, сколь унылой и пустой казалась покинутая приемная. Вещицы из туалетного набора Кошечки были разложены на покрытых черным лаком полочках. Оправы зеркал, гребни, расчески, флаконы, шкатулки и ручки кисточек гармонировали по цвету. На каждой из этих туалетных премудростей сиял перламутром герб семьи Асано — скрещенные перья. Большой оранжево-рыжий кот спал на одной из верхних полок, где находились книги и сямисэн с длинным грифом, на котором Кошечка в детстве училась играть.

Кошечка подошла к ширме, стоявшей в противоположном углу гардеробной. Нарисованные на ней крутые черные скосы скал, серые облака, сосны с их блестящими иглами и серебристые завитки тумана манили к себе. Кошечка пожалела, что не может войти в картину и затеряться в этом пейзаже.

— Бабочка… — Кошечка зашла за ширму, опустилась на колени возле одинокого тюфячка и ласково растолкала девочку, спавшую на нем под двумя тонкими одеялами.

— Землетрясение? — Девочка мгновенно села, вытянувшись в струнку, и тут же вновь повалилась на постель, сообразив, что не слышит стука черепицы.

— Вставай!

— Который час, хозяйка? — пробормотала Бабочка.

Кошечка взглянула на стоявшую на полке курильницу. Там медленно горели благовонные палочки, которые не только распространяли приятный аромат, но и отмеряли время.