Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия - Страница 14

Лезвие, которое прикреплялось к древку, было уложено в кожаные ножны и завернуто в чистую тряпицу. Правительство запретило актерам пользоваться металлическими мечами в театральных действиях, но труппа Ситисабуро обошла этот закон, вполне обоснованно заявив, что нагината не меч. Кошечке не очень нравилось, что ей придется в сложных ситуациях терять время на сборку нагинаты; она предпочла бы иметь цельное оружие, но и такое намного лучше, чем ничего. Ее нагината отличалась надежностью в ущерб красоте. Мусаси она бы понравилась: он писал, что оружие, как и лошадь, должно быть крепким и не иметь недостатков. Нагинаты — любимое оружие женщин самурайского сословия — сколько себя помнила Кошечка всегда висели над парадной дверью материнских покоев.

Время было довольно мирное — ни Кошечке, ни ее матери не приходилось защищать свою усадьбу от нападений, — но нагинаты висели над дверьми в каждом самурайском доме в память о временах, когда женщины становились последними защитницами своих замков.

Кроме того, Ситисабуро подарил Кошечке заплечный дорожный сундучок, из тех, которые носили комусо, — маленький плетеный короб на бамбуковом каркасе, который, продолжаясь, образовывал ножки. Обычно в таких сундучках носили культовые принадлежности, но Ситисабуро сложил туда все полезные в дороге вещи и всю нетронутую тараканами еду, которую только смог найти в актерских комнатах для одевания. В сундучке Кошечки лежали: лезвие нагинаты, запасные соломенные сандалии, дождевой плащ из бумаги, пропитанный соком хурмы, поношенные носки и еще один плащ — из плотной бумаги. Поверх одежды покоились сушеная скумбрия, завернутая в промасленную бумагу, гребешок в коробочке для амулетов, горсточка — всего на глоток — сырого лущеного риса, и самое главное — пакетик порошка, который, как уверял ее Ситисабуро, отпугивает блох. Кроме того, у Кошечки было пять маме-ита — самых мелких серебряных монеток и связка из ста мон — медных монет. Деньги ей тоже дал Ситисабуро. Это был весь капитал, который актер имел при себе. Он дал бы больше, если бы Кошечка согласилась подождать, когда меняла, чьими услугами он пользовался, откроет свою лавку, но Кошечка не решилась остаться в Эдо до утра.

Девушка накинула на плечи плетеные ремни сундучка и подложила под них соломенные прокладки. Она еще раз поклонилась дорогой могиле и снова прочла молитву в память своего отца.

— Эй, ты! Чего ты хочешь?

Это кричал новый помощник настоятеля храма. Он был таким толстым, что переваливался с боку на бок, сбегая по пологим каменным ступеням с крыльца главного храмового здания.

Кошечка решила, что это место не хуже любого другого подходит для утверждения в роли нищего. Она протянула толстяку свою треснувшую деревянную чашку для подаяний и ударила о каменные плиты посохом, заставив зазвенеть железные кольца.

— Наму Амида Буцу! (Слава Будде Амиде!) — нараспев и в нос проговорила она. — Не подадите ли вы ради Вселюбящего Будды малую милостыню для храма, который мы строим во имя божества десяти тысяч удач?

— Пошел прочь! — замахал на Кошечку рукавами помощник настоятеля. Воздух, вырываясь из его груди, свистел, как пара мокрых сандалий при ходьбе — толстяк запыхался уже на середине лестницы.

— Купите амулет «Тысяча благословений», — храбро продолжала девушка. — Он отгонит от вас опасности неблагоприятных лет, сделает плодовитым, — и Кошечка качнула чашкой.

— Убирайся!

— Кто там? — В дверях храма появился сам настоятель.

— Какой-то священник без храма, нищий воришка, — ответил ему помощник, неуклюже, но быстро поднимаясь по лестнице обратно к главному зданию, где вновь забренчали колокола.

Хотя вышедший на крыльцо священник не мог разглядеть лица Кошечки, она опустила голову и отошла назад: храм «Весенний холм» находился неподалеку от ее родного дома, настоятеля связывали с князем Асано узы дружбы, и он давал его младшей жене и дочери духовные наставления. В отличие от своего нового помощника, он был добрым человеком. И вполне мог пригласить нищенствующего комусо разделить с ним утренний чай и беседу.

Кошечка немного помедлила перед тем, как выйти из ворот храма: она обернулась еще раз, бросила прощальный взгляд на могилу отца, окруженную сотнями серых замшелых памятников.

— Я не забуду тебя! — прошептала она. — Даже на мгновение между ударами этих колоколов.

ГЛАВА 7

Путь в тысячу ри

Возле заставы Синагава высился столб, к которому были прибиты два поперечных бруса: короткий — ближе к земле и более длинный — выше. На столбе висел голый человек: ноги прикреплены к нижней поперечине, а вытянутые в стороны руки привязаны к верхней.

Вся его кровь вытекла из глубоких рваных ран, нанесенных копьем. Земля под столбом стала черной. Палач был неумелым, невнимательным или жестоким: он пронзил приговоренного несколько раз, прежде чем выполнил свою работу.

Этот несчастный попался при попытке обойти заставу. Его тело висело здесь уже три дня, как поучительный пример для всех, кто имеет подобные намерения. Могильщики из числа отверженных рабов-эта стояли, опираясь на заступы, вокруг ямы, в которую им полагалось бросить мертвеца, курили маленькие трубки и перебрасывались шутками. Из холмика только что выброшенной из ямы земли торчали обломки костей и скалилась чья-то полусгнившая голова.

Несмотря на зловоние, исходящее от трупа, казалось, никто, кроме Кошечки, не замечает его. Паломники, путники и носильщики, ожидавшие своей очереди, сидя на вещах возле столба, спокойно болтали о пустяках и жевали рисовые пирожки, соленые овощи или сладкий картофель, вынутые из сундучков или больших тряпичных узлов.

Дорога Токайдо в Синагаве казалась извилистой лентой. Она шла параллельно линии холмов с одной стороны и берегу залива с другой. Хочешь не хочешь, Синагава являлась временной остановкой для каждого человека, направляющегося по Токайдо в любом направлении. Она была известна недорогими харчевнями и разбитными «подавальщицами риса», которые за известную плату могли побаловать путника не едой.

В конце торгового квартала возвышалась мрачная стена. Она вводила все движение по великой дороге в тесное русло, подталкивая пеший люд — а колесный транспорт на Токайдо был запрещен, — к одним-единственным узким воротам. Правительственные чиновники проверяли подорожные у всех путников, просачивающихся в эту щель.

Увидев людей, столпившихся у заставы — тех, кто отправился в путь рано утром, — Кошечка так испугалась, что едва не выдала себя. Несколько самураев, вооруженных двумя мечами, охраняли ворота. Женщин они отделяли от мужчин и отводили в специальное помещение.

Первый сёгун из рода Токугава, Иэясу, чтобы держать в повиновении вечно недовольных князей, изобрел способ обеспечить их лояльность с помощью заложников — методом «поочередного присутствия». Князья имели право жить в своих разбросанных по стране владениях, но на это время должны были оставлять в Эдо своих жен и детей.

Князь, тайно вывезший из столицы свою семью, представлял потенциальную угрозу. Он мог восстать против существующего порядка, не опасаясь, что головы его близких будут выставлены на всеобщее обозрение. Поэтому женщин, и прежде всего знатных, осматривали с особым тщанием. Кошечка знала, что даму, чья внешность даже в мелочах не совпадет с подробным ее описанием, входящим в подорожную, немедленно задержат, отошлют назад в Эдо или накажут.

Кошечка пожалела, что не может остановиться в одном из переполненных чайных домов с открытыми фасадами и провести там час или два за чашкой дымящегося чая и миской риса с овощами. Оттуда она могла бы понаблюдать за заставой и поразмыслить, каким способом пройти через нее, не подвергаясь опасности. Но для того, чтобы пить чай или есть рис, ей пришлось бы снять шляпу-корзину и открыть лицо. В конце узких переулков, разделявших кварталы Синагавы, Кошечка видела сияющий, голубой с блестками, залив. На его волнах покачивались лодки. Белоснежные чайки кружили в рассветном небе и то опускались к воде, то падали в море камнем, бросаясь на добычу. Кошечка позавидовала птицам: чайкам не мешали заставы, устроенные людьми.