Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия - Страница 116

— Похоже, здесь празднуют Новый год: рассыпают по комнате бобы, чтобы отогнать злых духов! — крикнула одна из женщин.

Вся компания шумно захохотала. Две женщины, продолжая смеяться, полезли через дыру в стене к соседям, чтобы выручить торговца тканями, который запутался в своей синей одежде со знаком гостиницы «Хурма».

Хансиро поднял руку, и женщины замерли. Ронин из Тосы поклонился, взял упавшего торговца за руку и вежливо, но твердо поставил его на ноги.

— Сейчас уже поздно, — заговорил он, и его ровный голос заставил умолкнуть развеселившихся от выпивки незваных гостей. — Завтра рано утром мы должны отправиться в путь. — Через ту же дыру воин переправил торговца восвояси. — Мы очень благодарны вам за внимание к нашим скромным персонам.

Пристыженные гости удалились к себе. Двое слуг внесли новую стенку, за несколько мгновений установили ее в пазы и долго извинялись перед Кошечкой и Хансиро, прежде чем уйти и оставить мнимых любовников решать, как им быть.

Торговцы и их однодневные жены еще какое-то время шептались и хихикали. Потом свет у соседей погас, и ночной мрак огласило неясное шуршание и бормотание, сопровождавшее любовные ласки.

Касанэ собрала камни го и тихо вернулась за свою ширму. Кошечка туже затянула пояс спальной одежды и легла на дальний край постели, лицом к стене, придвинувшись к ней как можно ближе. Хансиро сидел возле ночника и что-то читал в его тусклом свете. Кошечка поняла, что ее спутник ждет, пока она уснет, чтобы лечь под общее одеяло. Молодая женщина была уверена, что может доверять ему, что воин не попытается одурачить ее, как выразилась бы Касанэ. И все-таки сердце беглянки сильно билось.

Кошечка закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Она делала долгий равномерный вдох, пока ей не начинало казаться, что воздух заполняет ее всю до кончиков пальцев, потом выдыхала его, пока не начинала чувствовать себя совершенно пустой. Но сон не приходил. Кошечка слышала, как Хансиро, перевернув страницу, наконец закрыл книгу и отложил ее. Потом до молодой женщины донесся скрип чернильного камня и звон ударов бамбуковой кисти о фарфоровую баночку с водой. Хансиро, видимо, что-то писал.

Наконец в середине часа Крысы одеяло зашевелилось, и Кошечка спиной на мгновение почувствовала холод комнатного воздуха. Матрас скрипнул: Хансиро укладывался рядом. Кошечка продолжала дышать ровно, имитируя глубокий сон, но на самом деле она напряженно вслушивалась в тишину, ожидая, что произойдет дальше. Судя по дыханию, Хансиро заснул с возмутительной быстротой.

«Бесчувственное животное!» — подумала Кошечка.

Они пролежали без сна спина к спине до первого крика петухов.

ГЛАВА 60

Та, что живет вне моего мира

Вдоль всей береговой линии города Мия теснились рыбачьи одномачтовые суденышки, прогулочные лодки и торговые плоскодонки. Мия считалась самым большим городом между Эдо и Киото, а сегодня, захлестнутая наплывами паломников, она казалась особенно многолюдной.

Кошечка была довольна тем обстоятельством, что она, Касанэ и ронин вышли из Окадзаки с первым ударом утренних колокольчиков. Теперь им, возможно, удастся попасть на паром, чуть позже эта задача окажется невыполнимой.

Залив Исэ в этом месте имел в ширину шесть с половиной ри. Если паром не отправится вовремя, то темнота наступит гораздо раньше, чем путники попадут в Кувано. В Ёкаити — следующей после Кувано почтовой станции — от Токайдо отходит дорога на Исэ, к Великому алтарю, так что путь к Западному морю после Ёкаити станет свободнее.

Кошечка и Хансиро сидели на скамье перед небольшим чайным ларьком возле залива. Казалось, Хансиро лениво наблюдает за людским водоворотом, кружившимся вокруг него, но Кошечка знала, что ее спутник вновь погружен в свои мысли. Этот ленивый взгляд она уже научилась распознавать. Хансиро умел выглядеть отрешенным от всего окружающего, но при этом подмечал все. Это свойство ронина из Тосы производило на Кошечку известное впечатление, однако оно также и раздражало ее. Кошечка не привыкла, чтобы на нее не обращали внимания.

Сейчас, поглядывая на воина искоса, Кошечка с трудом представляла себе улыбку на этом словно высеченном из камня лице. Если бы молодая женщина не видела, как Хансиро улыбается, она никогда не поверила бы, что он способен на теплые чувства. Ронин казался суровым и невозмутимым, как Будда.

Кошечка переключила свое внимание на Касанэ, которая пробиралась по широкому берегу между каго, вьючными лошадьми и кучами груза. Служанка поневоле двигалась медленно, то появляясь, то исчезая в гомонящей толпе, состоящей из путников, носильщиков, гостиничных зазывал, торговцев, продавцов и нищих. В дорожных документах Касанэ стояло имя Хатибэй, и крестьянка была одета в ливрею слуги, однако Кошечка боялась, что ее спутница не сумеет достоверно изобразить мальчика. Эта дуреха, конечно, примется мямлить, и паромщики запросят с нее слишком большую плату. А потом с ней случится что-нибудь совсем ужасное, и Кошечка всю жизнь будет винить себя.

— Она обязательно сделает что-нибудь не так, — прошептала Кошечка, наклонившись к Хансиро, и случайно задела ронина плечом. Любому прохожему они в этот момент показались бы влюбленными, которые шепотом поверяют друг другу нежные тайны.

— Договариваться с носильщиками и перевозчиками — обязанность слуги, — ответил Хансиро.

— Вы требуете от нее слишком много, — тихо сказала Кошечка.

— А вы доверяете ей слишком мало, — отозвался Хансиро, допивая чай. Потом он встал, поклонился и направился к плотной живой изгороди, расположенной невдалеке от чайного дома.

Он уже вытряхивал последние капли из своего поскучневшего в последнее время «предмета», когда три молодых самурая с важным видом направились в его сторону. Пояса их удивляли своей шириной — такие носили обычно модники и моты. В подбитые ватой отвороты стеганых одежд опытные портные вшили свинцовые грузы, чтобы полы заказчиков размеренно покачивались при ходьбе. Мечи непомерной длины колотили щеголей по ногам. Молодчики явно выпили: их лица были красными, речи — громкими, а шаги — неровными. Даже не взглянув на подходящих к отхожему месту людей, Хансиро подсознательно протянул руку к своему заткнутому за пояс длинному мечу, проверяя, под каким углом тот расположен. Однако воин из Тосы ничуть не удивился, когда один из троицы все же сумел задеть его меч своими ножнами.

Князь и его потомственные военные слуги — самураи — считались членами одного рода, в котором господин являлся главой. С гибелью главы этот «род» распадался. Поэтому ронин, не имевший за своей спиной клана, который мог отомстить за его смерть, был наиболее удобной мишенью для нападок дерзких молодых самураев, стремившихся заработать себе славу умелых бойцов на мечах. К Хансиро уже не раз приставали такие задиры.

— Удар по ножнам! — вскричал задевший Хансиро забияка. Он и его друзья встали полукругом вокруг намеченного противника.

Хансиро спокойно поправил одежду, потом повернулся к молодым наглецам и едва заметно кивнул им:

— Прошу извинить меня за любое оскорбление, которое я против своей воли нанес вам.

Легким движением руки он успокоил Кошечку, которая мгновенно стащила ножны с лезвия своей новой нагинаты и теперь, прищурив глаза, внимательно следила за противниками Хансиро.

— Оскорбление слишком велико! — заявил молодчик так громко, что привлек внимание прохожих. Не прошло и минуты, как четырех воинов окружило плотное кольцо зевак. — Извинения не помогут. Налицо тяжкое нарушение кодекса самурая.

— Я не вижу нарушений и не желаю сражаться с вами.

— Трус! — И без того красное лицо молодого задиры побагровело от ярости. — Это деревенское животное боится блеска стали! — объявил он зрителям, потом снова повернулся к Хансиро. — Мое имя Тамагава Сэйдзуро из школы Итто. Защищайся, как можешь!