Штандарт - Лернет-Холения Александр - Страница 21

— Не уходи так просто! По крайней мере, скажи, что вернешься.

— Кажется, — сказал я, — ты забыла, что я не знаю, смогу ли я сделать это еще раз.

— Но если сможешь, то придешь?

— Ты хочешь, чтобы я вернулся?

— Да. Я… я была бы очень рада этому. Ты придешь?

Я ответил не сразу, и мне показалось, что в ее глазах появились слезы.

— Ты приедешь? — повторила она.

— Если тебе не все равно, — сказал я, — я приеду.

— Когда?

— Завтра вечером, если будет возможно.

— Завтра вечером?

— Да.

Я колебался мгновение, но вернулся, подошел к ней и поцеловал.

— Прощай, — сказал я.

Потом я быстро ушел. Лакей был у дверей. Когда мы возвращались по коридорам, я пытался думать о том, что я чувствую к Резе на самом деле. Но мысли перескакивали на другое. Я думал о полке, о приказе, о складывающейся ситуации. Вдруг, потянувшись к очередной двери, лакей отступил. В соседней комнате горел свет, и мы услышали голоса и шаги. Мы успели отступить за портьеру, когда дверь распахнулась и там, где мы находились, зажегся свет. Группа офицеров, в том числе два генерала, в шинелях, быстро прошли мимо в следующую комнату, не заметив нас. Свет они оставили включенным. Они говорили друг с другом на каком-то славянском языке, которого я не понимал. Когда они скрылись из виду, мы пошли дальше.

Я только сказал лакею, что вернусь следующей ночью, потом прошел мимо охраны и поспешил к лошадям. Пока Георг поправлял сбрую, я приказал ему ехать обратно на Гонведгусаре шагом, а когда прибудет в Караншебеш, растереть лошадь и ложиться спать. А за Мазепой пусть посмотрит Антон. С этими словами я сел на Мазепу и рысью поскакал к Дунаю. Я снова пересек мост и пустил лошадь в галоп. Бревенчатая дорога была уже давно позади, когда я услышал непонятный грохот: земля затряслась, словно ожила под копытами коня. Мы как будто скакали по песку. Но звук шел не от копыт и не из леса, а с юга, из ночи.

Это был артиллерийский огонь.

Ничего подобного я давно не слышал, это было похоже на далекую грозу: мерное, нескончаемое грохотание и рокот грома.

В ста или ста пятидесяти километрах от Белграда французская артиллерия била по нашему отступающему фронту.

Луна уже почти скрылась, когда я прибыл в Караншебеш.

Я разбудил Антона и пресек все расспросы о ночи любви, отдав короткий приказ отвести Мазепу в конюшню и немедленно его растереть.

Затем я захлопнул за собой дверь своей комнаты и бросился на кровать. Я смертельно устал и сразу же заснул. Антон разбудил меня в семь с чем-то утра. Похоже, он больше не хотел ни о чем спрашивать, а вместо этого качал головой, махал руками и всем, что в них нес. Его белые перчатки в рассветных сумерках выглядели призрачно и устрашающе.

— Не делай так! — приказал я. — Лучше скажи мне, что ты позаботился о Мазепе.

— Так точно, господин прапорщик, — откликнулся он. — Они лежат в конюшне и совершенно измучены.

Он говорил во множественном числе, как если бы это не конь, а старый барон лежал, измученный, хватая ртом воздух.

— Все не так уж плохо, — сказал я.

Причинить вред Мазепе было невозможно: он был слишком хорошим конем, привычным к длительным нагрузкам.

— Принеси мне таз с водой, я хочу искупаться. А затем иди седлать Фазу. Во сколько приказано выдвигаться?

— В восемь, — сказал Антон. — В полной экипировке и вооружении.

— Тогда седлай Фазу с седлом Мазепы и сумками, в которые ты набиваешь солому, а еще положи плащ, так будет лучше всего! Поторопись, времени осталось не так много.

— О да, — сказал он, — время еще есть, потому что я уже все упаковал.

— Вот как? — спросил я. — Очень разумно. Тогда неси воду.

— Уже готово, — ответил он, открыл дверь и втащил неглубокую ванну, наполненную водой. Я стоял в ней, пока он намыливал меня и окатывал из кувшина.

— Право, Антон, ты все сделал очень разумно. Нужно отдать тебе должное, ты хорошо соображаешь!

— Если бы господин прапорщик ценил это! — проворчал он. — Но недавно, господин прапорщик…

— Хватит, — перебил я. — Неси завтрак, а потом седлай Фазу.

— О, — отозвался он, вытаскивая ванну прочь, — я ничего не говорю, ничего не говорю.

С этими словами он скрылся за дверь. Тем временем я оделся. Бриться в ту пору мне нужно было не часто. Я ел стоя и пытался собраться с мыслями. Антон уже вывел Фазу во двор. Я прошел в конюшню. Мазепа удобно лежал в соломе. Когда я выходил из дома, Георг как раз только подъезжал на Гонведгусаре.

— Вытри его и иди спать, — сказал я.

Я отправился к своему взводу. Рядовые уже построились — дежурный доложил мне. Я посмотрел на людей. Выглядели они неплохо и экипированы были отлично, хотя форма и меховые воротники у некоторых выгорели и приобрели нелепый бледно-серый цвет. Оружие и сапоги были в хорошем состоянии, лошади уже обросли длинной зимней шерстью. Я проехал вдоль первого ряда, затем приказал солдатам сделать несколько шагов вперед и проехал между первым и вторым рядами. Я смотрел солдатам в глаза. Воцарилась полная тишина, только Фаза изредка встряхивала головой, отчего ее грива перекатывалась волнами.

Мне показалось, что некоторые рядовые держатся неуверенно. Внимание привлекли двое: они посмотрели мне в глаза с жесткостью, которая выходила за рамки и показалась мне вызывающей. Я смотрел на них, пока они не опустили глаза.

Я спросил у унтер-офицеров их имена. Капрал, фамилию которого я все время забывал, остановился слева от первого ряда. Мне пришлось спросить, как его зовут. При этом я помнил, что на вопрос, немец ли он, он ответил утвердительно. Потом я взглянул на дежурного, он сказал мне, что некоторые немецкоговорящие солдаты недавно переведены в этот полк.

«Зачем?» — хотел спросить я, но вспомнил, в чем может быть причина, и больше не задавал вопросов.

— Вперед! — скомандовал я, и мы двинулись к другим взводам, которые уже строились.

Я доложил Аншютцу о своем прибытии.

Вскоре все обнажили сабли, потому что появился Боттенлаубен. Аншютц стал докладывать ему.

В то утро полк тренировался поэскадронно на большом песчаном плацу за деревней. Рядом с нами были уланы, а в стороне Чепрега — полки Кейта и Германский Королевский. Они выглядели длинными серыми полосами на горизонте.

Полк Кейта был назван в честь англичанина, вернее шотландца, ставшего генералом нашей армии. Германский Королевский был тем самым полком, который по приказу маркиза де Буйе ждал Людовика Шестнадцатого и его семью в Варение, в так называемую Ночь шпор, чтобы спасти его и вывезти за границу. Но гвардейцы задержали короля, и ему уже было не избежать гильотины. Тогда полк ушел в Германию и стал служить кайзеру. Это был знаменитый полк.

Батареи еще не были развернуты. Неважно накормленные лошади с заметным напряжением тянули орудия по песку.

Упражнения продолжались недолго. Наш полковник, фон Владимир, появился только ближе к концу и, курсируя взад-вперед между эскадронами, разговаривал то с тем, то с другим, а за ним следовал Хайстер со штандартом.

Штандарт привлекал внимание, хотя казался маленьким на фоне бескрайнего пейзажа: время от времени свет отражался от его позолоченного наконечника ослепительными молниями. Парча была так обильно расшита, что сам штандарт сливался с древком и лентами в единое целое. В какой-то момент, когда полковник пришпорил коня, а Хайстер последовал за ним, штандарт полностью развернулся и развевался над ними.

Во время упражнений Боттенлаубен несколько раз подмигнул мне, а когда эскадрон спешился, чтобы поправить седла, махнул мне рукой.

— Ну, юнкер, не скромничайте. Как все прошло? — спросил он.

Я слегка улыбнулся и пожал плечами.

— Ничего не было, — сказал я.

— Ничего?

— Нет, кроме долгого разговора.

— Какого содержания?

— И содержание и результат отрицательные.

— Боже мой! И это все, что вы можете рассказать?

— Да. Но я бы и так ничего не рассказал.

— А я бы и не просил. Только не принимайте это близко к сердцу, юнкер! Возможно, вы не очень хорошо начали.