Палач и Черная птичка (ЛП) - Уивер Бринн - Страница 38

— Но…

— Ты для меня — все самое лучшее, Слоан. Неважно, сколько синяков у тебя в сердце или на коже.

Когда я открываю глаза, то не вижу своих отметин. Дело не в шишках, не в царапинах и не в крови. Темно-синие глаза Роуэна сливаются с моими, рука обхватывает меня за талию, другая — медленно выводит узоры на коже.

Я кладу свою здоровую руку поверх его, обхватываю пальцами костяшки его пальцев там, где шрамы пересекают кость крест-накрест. Затем убираю его руку, и мой внимательный взгляд улавливает каждый нюанс выражения его лица. Я веду его пальцы к верхней пуговице моей рубашки и опускаю свою руку на напряженные мышцы его предплечья.

Мы не обмениваемся ни единым словом. Просто непоколебимо смотрим друг на друга в зеркале.

Роуэн расстегивает первую пуговицу. Вторую. Третью. Четвертая находится ниже моей груди. На пятой видна верхняя часть живота. Шестая — возле пирсинга на пупке. Он по-прежнему не сводит с меня глаз, расстегивая седьмую и восьмую. Кусочек кожи моего тела светится в свете, который льется на нас из окна.

Мой пульс учащается. Я могла бы увидеть его на своей шее, если бы захотела отвести взгляд. Но не могу. Продолжаю смотреть, когда пальцы Роуэна обхватывают край рубашки.

Он распахивает ее, подставляя мою грудь теплому воздуху. Затем проделывает то же самое с другой стороной. И все же наши взгляды по-прежнему прикованы друг к другу. Только когда я сглатываю и поднимаю брови, он, наконец, опускает взгляд на мое тело.

— Господи… — шепчет он. — Слоан…

Моя кожа — сплошное месиво из царапин и синяков, все отметины темнее и заметнее, чем несколько часов назад. Его пристальный взгляд скользит по каждой частичке обнаженной кожи, как будто я что-то драгоценное, но поврежденное, разбитое дарование. Возможно, все не так, как он ожидал, но я знаю, что он представлял меня такой раньше, обнаженной и уязвимой для его взгляда, его прикосновений. Точно таким, каким я его себе представляла. Но совсем другое дело чувствовать это в тяжелой тишине, которая простирается между нами. Я не ожидала, что моя кровь так загорится, или что весь мир сузится до этой точки, до этого мгновения в зеркале.

Взгляд Роуэна останавливается на моем горле, его темно-синие глаза становятся почти черными, зрачки поглощают цвет, пока не остается лишь тонкая полосочка синевы. Он проводит линию вниз по центру моего тела, его взгляд медленный, как и прикосновение. Он гладит по выступам на моей груди. Поворачивает влево и замедляется над сердцем. Прослеживает пирсинг из розового золота вокруг соска. По моим рукам пробегают мурашки, и я вздрагиваю, когда он разглядывает такой же пирсинг на правой груди.

— На что-то засмотрелся, красавчик? — шепчу я.

— Да, — говорит он с болью в голосе. — Боже, да, Слоан. На всю тебя.

Роуэн сначала стягивает рубашку с моей здоровой руки, затем не торопясь снимает ее с распухшего плеча, не отрывая взгляда от отражения моего тела. Ткань падает к ногам. Он делает глубокий вдох, потом зацепляет большими пальцами за пояс леггинсов и стягивает их с бедер. Его пальцы обхватывают мою лодыжку, поднимая ногу от прохладной плитки, и стягивают одну штанину, затем следующую. Когда он встает во весь рост позади меня, я вижу каждый напряженный вздох в его груди, каждый удар его сердца, и как пульс учащается на шее.

— Мне нужно взять себя в руки, — бормочет он самому себе низким и хриплым голосом. Он протягивает мне руку, и я беру ее. — Давай. В ванну. Пока я, блять, не сдох.

Я еле волочу ноги, когда он тянет меня к облаку белых пузырьков, мерцающих в ванне.

— Если ты умрешь, я получу дополнительный выигрыш?

— Я готов проиграть все игры, Черная птичка, — ворчит он. — Но не думаю, что нам нужно впадать в крайность и убивать меня.

Мы останавливаемся на краю ванны. Роуэн держит меня за здоровую руку, пока я опускаю один палец ноги в теплую воду. Когда делаю первый шаг внутрь, поднимаю взгляд, ожидая застать его пялящимся на мое тело. Но нет. Его глаза смотрят на меня, между бровями залегла складка, как будто все это для него мучительно.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, опираясь на его руку и опуская другую ногу в воду, вставая в маленькую ванну, моя слабая улыбка только усиливает его хмурость.

— Не совсем.

— Ты отлично справляешься.

— Разве не я должен тебе это говорить?

— Возможно.

— Просто залезай, ради всего святого.

— Я залезла.

Роуэн проводит свободной рукой по лицу.

— Как у тебя еще хватает сил издеваться надо мной?

— Для этого всегда найдется энергия. Твои страдания — мой приоритет номер один, — моя улыбка становится ослепительной, но увядает, когда взгляд Роуэна переводится с меня в угол комнаты, как будто он больше ни секунды не может удерживать свое внимание на моем лице. — Что такое? Роуэн?..

— Я страдал четыре года, Слоан. Умоляю тебя. Залезай в долбанную ванну.

Мои глаза не отрываются от его профиля, пока я медленно погружаюсь в воду. С каждым мгновением я надеюсь, что он встретится со мной взглядом, но он этого не делает, как будто не может. Будто он поместил себя в коробку, которую сам же притащил.

Я погружаюсь в воду до тех пор, пока пузырьки не поглощают мою грудь, видны только плечи и верхняя часть спины, я наклоняюсь вперед и обхватываю колени. Надо мной прерывисто выдыхает Роуэн. Проходит мгновение, прежде чем он опускается на корточки до моего уровня. Мой взгляд все еще прикован к нему, и он по-прежнему избегает его.

Роуэн берет маленькое полотенце на краю ванны, намачивая в воде. Он осторожен, не делает резких движений. Достает сжатое полотенце и проводит им по моему здоровому плечу, медленными движения смывая грязь, и, хотя внешне я остаюсь совершенно неподвижной, мои мысли бурлят как ураган.

Я сглатываю, все еще не в силах отвести взгляд от Роуэна. Мой голос звучит тихо, когда я спрашиваю:

— Четыре года?

Глаза Роуэна темнеют, их внимание приковано к движению своей руки, когда он проводит полотенцем по моей коже. Он не задевает меня кончиками пальцев, ни разу.

— Ты уже знаешь. Я говорил тебе у Торстена.

Мое сердце замирает. Роуэн опускает ткань сквозь облако пузырьков в воду, на этот раз мимолетно касаясь моего бедра, возможно намеренно. Прежде чем я успеваю убедиться, ткань вынимается из воды и скользит по моей спине.

— Ты… ты помнишь?

Роуэн не отвечает. И не думаю, что ответит. Поэтому, когда он опускает тряпку в воду в третий раз, я хватаю его за запястье под водой, и, наконец, его глаза встречаются с моими.

— Хэй, — говорю я мягким голосом. — Я здесь.

— Слоан… — Роуэн закрывает глаза и делает глубокий вдох, как будто надеясь смыть боль. Когда встречается со мной взглядом, он выглядит таким же измученным, как и минуту назад. — Если я снова прикоснусь к тебе… — он качает головой. — Я кое-как сдержался, чтобы просто раздеть тебя, а не наклонить к тумбе и трахать до тех пор, пока ты не будешь умолять остановиться.

Мои щеки розовеют, но я пытаюсь изобразить дерзкую улыбку, которая только усугубляет агонию в глазах Роуэна.

— Не вижу проблем в этой идее.

— Ты ранена.

— Только плечо. И лицо. Ладно, у меня еще немного побаливают ребра, но я в порядке, правда. Издержки работы, верно?

— Мне нужно о тебе заботиться. Все по моей вине. Игра была моей дурацкой идеей.

— Эй, не наговаривай на игру. Это самое веселое, что у меня было с тех пор…может быть, никогда. Сколько я себя помню. Я жду этого больше всего каждый год, — говорю я, веселье исчезает из моего голоса с каждым произнесенным словом, по мере того как правда всплывает на поверхность. — Тебя я жду больше всего, Роуэн.

Он сглатывает, выражение его лица скрывает тонкую завесу того конфликта, который гложет его изнутри. Когда он качает головой, внезапные, сдерживаемые слезы обжигают мне нос. Я не хочу его страданий, каким бы забавным это ни казалось всего несколько мгновений назад.

— Я хотела играть, — продолжаю я, мой голос по-прежнему уверенный, хотя не думаю, что это продлится долго. — Я была напугана сначала, боялась, что совершаю огромную ошибку. Но найти того, кто смог понять меня, несмотря на все осколки под маской? Мне это было нужно. До твоего появление чего-то не хватало. Тебя, Роуэн. Я тебя нашла. Благодаря тебе не боюсь быть пойманной. Не боюсь играть на наших условиях. Не боюсь веселиться, даже несмотря на то, что наше веселье, возможно, не соответствует представлениям о хорошем времяпрепровождении.