Палач и Черная птичка (ЛП) - Уивер Бринн - Страница 22

Это правда.

— Я тоже так думаю. Знаю, как это бывает, — говорит она. Убирает миску, почти удостоверившись, что я закончил. — Ну, не по части поедания людей. Об этом я ничего не знаю.

Я бросаю на нее грустный взгляд, который только усиливает ее улыбку, прежде чем она отворачивается и несет миску, чтобы поставить ее в холле, бормоча себе под нос, что разберется с этим позже. С другого конца стола доносится стон боли, и я немного благодарен за то, что могу сосредоточиться на чем-то другом, помимо жжения в горле.

Я смотрю на Торстена. И впервые по-настоящему сосредотачиваюсь на происходящем вокруг.

— Ткачиха сфер, — шепчу я, и у меня перехватывает дыхание от прекрасного ужаса замысловатой паутины из лески, мерцающей в отблесках свечей. — Слоан… как?

Ее улыбка застенчива, когда она, пожав плечами, отодвигается от стола.

— Убивала время.

Слоан подходит к Торстену. Его голова свисает на грудь, а кровь стекает по лицу из темных пещер, где когда-то были его глаза. Он немного шевелится и стонет, потом снова впадает в беспамятство.

— Почти готово, — говорит она, похлопывая его по плечу, и останавливается, чтобы рассмотреть узор из лески позади него, который тянется от пола до потолка.

Некоторые линии пересекаются, другие накладываются одна на другую. Какие-то толще, чем другие, некоторые тонкие линии завязываются маленькими узелками, удерживая более тяжелую нить под определенными углами и со специальным изгибом. В разных местах и на разной высоте с паутины свисают тонкие кусочки плоти.

Слоан достает пару латексных перчаток из коробки на столе, затем рулетку и два отрезка предварительно нарезанной лески. Она напевает под музыку, звучащую из ее плейлиста через переносную колонку, и завязывает первую из двух нитей на паутине над головой Торстена, используя рулетку, отмеряя один метр от первой нити, и размещая вторую. Когда измерения закончены, она возвращается к столу, встречая мое пристальное внимание коварной улыбкой.

— Возможно, ты захочешь отвернуться, красавчик, — говорит она, двумя пальчиками двигая тарелку с хлебом и глазными яблоками ближе к себе.

— Нихрена подобного. Я не брезгливый.

— Уверен?

Мой желудок не согласен.

— Ну, обычно я не брезглив. Со мной все будет в порядке.

Слоан пожимает плечами и осторожными, изящными пальцами берет один глаз с тарелки.

— Уверен на сто процентов?

— Я лучше посмотрю, как ты делаешь украшения из кожи и безделушки для глаз, чем пойду на кухню и проверю Дэвида после лоботомии. Давай уже.

— Справедливо.

Слоан возвращается к паутине, аккуратно наматывая первую из двух отмеренных нитей вокруг глаза, закрепляя его в прозрачной нити.

— Ты правда сделала все это за пару часов? — спрашиваю я. Подол ее платья задирается выше сзади на бедрах, когда она завязывает леску узлами. Мой член твердеет при одном только воображении того, как ощущалась бы ее мягкая пока в моих руках.

— Сначала я готовлю все в отеле. Проще приклеить лески к листам, а затем свернуть в рулон, чтобы потом легко снять их, когда приду на место, — отвечает она, кивая на несколько смятых кусочков тонкого пластика на полу рядом со стеной. — Я заранее решила, что хочу сделать композицию в столовой, поэтому нашла размеры комнаты в записях риэлтора.

Слоан подходит, чтобы забрать второй глаз, одаривая меня еще одной застенчивой улыбкой, возвращаясь к паутине со своим призом. Точно так же, как она сделала с первым глазом, она наматывает тонкую нить лески вокруг яблока и завязывает его в свой шедевр, отходя назад, любуясь своей работой.

— Вуаля! — восклицает она на ухо Торстену, но он не просыпается. Мгновение она наблюдает за ним, толкая его окровавленную руку, привязанную к стулу. Тот не приходит в сознание, она вздыхает и поворачивается ко мне лицом. — Не очень крепкий орешек. Уже пятый раз теряет сознание.

— Но ведь ты же все-таки ему выдави…

— Вырвала, Роуэн. Я вырвала ему глаза.

— Ты вырвала ему глаза. Хотя не знаю, Черная птичка… левое отверстие выглядит немного раздробленным.

Она с хмурым видом наклоняется к Торстену, внимательно изучая пустые глазницы, а я сдерживаю улыбку.

— С его левой стороны? Или с моей?

— Его.

— Отвали, нормальное оно, — говорит она. Ее сомнение превращается в хмурый взгляд, когда она оглядывается через плечо и замечает веселье в моих глазах. — Мудак.

Я смеюсь и пытаюсь увернуться от рулетки, которую она швыряет мне в голову, но из-за того, что я еще слишком пьян и накачан, не получается избежать удара по руке. Когда я встречаюсь с ней взглядом, она пытается выглядеть разозленной, но это не так.

— Ты раньше говорила, что паутина — это карта, — говорю я, потирая предплечье. Она кивает. — Каким образом?

Слоан улыбается и подходит ближе, стягивая перчатки, смотря на меня сверху вниз яркими карими глазами. Рядом с уголком ее губ появляется ямочка, когда она протягивает перевернутую ладонь.

— Покажу, если заверишь, что будешь держаться на ногах и не обрыгаешь меня.

Я хлопаю ее по ладони, и она смеется, но снова протягивает ее, и на этот раз я хватаю ее. Комната кружится, когда я встаю. Не уверен, что смогу держать себя в руках, но Слоан ждет, терпеливо и уравновешенно. Ее хватка как якорь. Когда я перестаю раскачиваться, она все еще идет рядом, следя за тем, чтобы каждый мой шаг был твердым, пока она ведет меня к своему произведению искусства.

— Это шкала, — говорит она, указывая на глаза, расположенные на расстоянии одного метра друг от друга над головой Торстена. — На этой карте один метр равен десяти километрам.

Слоан притягивает меня ближе. Тепло, исходящее от ее тела, согревает ароматом имбиря и ванили. Она подводит меня к краю первого слоя лески, а затем отпускает мою руку, заходя мне за спину. Ее пальцы обхватывают мои плечи, когда она приподнимается на цыпочки, чтобы заглянуть мне через плечо.

— Трудновато, но попробуй представить паутину в трех измерениях. Один слой предназначен для улиц. Второй для водно-болотных угодий. Другой для почв, — говорит она, кладет нежные руки по обе стороны от моей головы и поворачивает так, чтобы я мог видеть слои под углом, где отрезанная плоть аккуратно перевязана в определенных точках паутины. — Если бы эти идиотские копы взяли каждый раздел проекта и поместили в программное обеспечение «ArcGIS», то смогли бы составить топографическую карту. Кусок кожи с его груди в центре паутины — это дом, где мы сейчас. Каждая частичка Торстена представляет собой последние известные местонахождения пропавших людей, которых он похитил или убил, — рука Слоан лежит на моем плече, когда она указывает на кусочек кожи, намотанный на леску. Ее дыхание согревает раковину моего уха, вызывая мурашки на шее. — Это обозначение человека по имени Беннетт, которого он убил два месяца назад. Я сняла кусок с бицепса Торстена. «Б» для Беннета.

Я бросаю взгляд на Торстена, который снова начинает шевелиться. Его рукав отрезан, оголяя участок, где содрана кожа.

— Кропотливая работа, — говорю я, когда Слоан убирает руки с моей головы и подходит ко мне.

Она смотрит на меня, на ее щеках появляется легкий румянец, прежде чем она ухмыляется и закатывает глаза.

— Ты, наверное, думаешь, что мне следует начать вязать крючком, завести двенадцать кошек и кричать на соседских детей, чтобы они убирались с моей лужайки.

— Ни за что, — я поворачиваюсь и выдерживаю ее настороженный взгляд. — Ну, на детей покричать стоит. Но, Черная птичка, это? Это искусство.

Взгляд Слоан смягчается. Слабая улыбка в виде приподнятого уголка губ. Я так легко могу наклониться и вдохнуть ее запах. Могу поцеловать ее. Провести рукой по черным волосам. Сказать, что я считаю ее блестящей, хитрой и чертовски красивой. Что мне с ней весело. И несмотря на дерьмовое состояние, я расстроен, что игра в этом году почти закончилась, ибо ненавижу смотреть, как она уходит. Что у нас с ней сейчас? Мне этого недостаточно. Я хочу большего.