Семь лет между нами (ЛП) - Постон Эшли - Страница 58

Я начала отстраняться, но он обхватил меня за талию и притянул обратно.

— Мне не придётся ждать ничего, если я никогда тебя не отпущу, — сказал он серьёзно, крепко сжимая мои ладони. — Мы можем остаться здесь. Навсегда.

Какое прекрасное желание.

— Ты знаешь, что не можем, — мягко ответила я. — Но ты найдёшь меня в будущем.

Его взгляд стал твёрдым.

— Я могу найти тебя сейчас. Сегодня. Буду искать повсюду. Я…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я бы не была собой, Айван.

Семь лет назад я была бы для него ужасным выбором. Двадцатидвухлетняя, только что пережившая первое по-настоящему разбитое сердце, проведшая лето с тётей, целующая незнакомцев в тёмных барах.

Тогда любовь не была чем-то, чего я искала. Это было что-то, что я создавала раз за разом, чтобы забыть того, кто разбил мне сердце.

Я уже почти не помнила его имени — Эван или Уэсли, представитель среднего класса из пригорода, водящий экологичную машину и мечтающий о юридической школе.

Семь лет назад я была совершенно другим человеком. Примеряла разные роли, чтобы понять, в какой мне комфортно жить.

Семь лет назад он был парнем с блестящими глазами, посудомойщиком с мылом под ногтями, в растянутых футболках, ищущим свою мечту.

А в настоящем он был уверенным, блестящим, цельным. Хотя когда он улыбался, в этой уверенности появлялись трещины. Трещины, которые, наверное, мало кто хотел бы видеть.

Но я любила и их тоже. Разве это не было любовью? Это была не просто мимолетная любовь — это была любовь к тебе, снова и снова. Это была любовь по мере того, как они становились новыми людьми. С каждым новым вдохом они учились существовать. Это было неопределенно и, бесспорно, тяжело, и это было не то, что можно было спланировать заранее.

Любовь — это приглашение в неизвестность. В путешествие по дикой, неизведанной земле. Шаг за шагом. Вместе.

И я любила этого мужчину так сильно, что мне нужно было его отпустить. Этого его. Того, кто был в моём прошлом.

Потому что тот, кто был в моём настоящем, был таким же прекрасным. Немного потрёпанным, немного уставшим, но и чем-то большим. И теперь мне казалось таким глупым, что я всё это время сравнивала его с тем Айваном, которого встретила когда-то давно.

Я думала, что он будет точно таким же, только старше.

Но ведь мы все меняемся.

— А кем я стану через семь лет, когда ты меня найдёшь? — спросил он неуверенно, словно боялся того человека, с которым мне предстояло встретиться.

Но ему не о чем было беспокоиться.

— Собой, — сказала я, наклоняясь, чтобы прижаться лбом к его лбу, впитывая каждый штрих этого прошлого Айвана, этого мальчика, который ещё не знал, каково это — разбитое сердце. Который ещё не знал слов таких песен.

Мне хотелось его обнять. Хотелось завернуть его в плед и пронести сквозь всё это. Хотелось быть рядом. Хотелось быть для него. Но я не буду. Не скоро.

— Ты будешь путешествовать по миру, — сказала я. — Ты будешь готовить смело и страстно, впитывать культуры, вкусы, истории, как подсолнух впитывает в себя солнце. И люди увидят в тебе искру, увидят твою любовь к тому, что ты делаешь. Когда-нибудь ты создашь рецепты, о которых будут писать в журналах. Ты будешь принимать гостей со всего света. Ты будешь готовить, и твоя еда станет чем-то большим. Они полюбят её. С тобой.

На его губах заиграла улыбка.

— Значит, ты всё-таки встретила меня в будущем.

— Да, — ответила я.

И запомнила, каким шершавым было его лицо из-за вечерней щетины.

Как мягко хмурились его брови, словно он пытался не заплакать.

— И ты, — прошептала я, как обещание, — будешь потрясающим.

38

Призраки

Мы поцеловались в последний раз, прежде чем часы на микроволновке перевернулись на пять, и он пробормотал, что ему пора уходить. Он сказал моей тёте, что выйдет в четыре, но уже задержался на час, а ещё ему предстояло отработать вечернюю смену и добраться до своей новой квартиры.

— Я поверил тебе на слово и заставил друга переехать в город вместе со мной. Помнишь, того, что дал мне рецепт фахитас? Мы снимаем квартиру в Вилладже.

Значит, теперь он будет жить в совершенно противоположной стороне от меня, как минимум на следующие семь лет, над греческим рестораном в Гринпойнте, пока не переедет в квартиру моей тёти.

— Думаю, у вас всё получится, — ответила я, с трудом сдерживая улыбку.

— Да? Ладно, поверю тебе на слово.

Мы постояли в дверях ещё мгновение, неловко переминаясь с ноги на ногу. А потом я положила ладони ему на грудь и подтолкнула назад.

— Иди, — сказала я. — Мы ещё увидимся.

— Я буду таким же красавцем, как сейчас? Или начну лысеть? Ох, только бы не лысеть.

Я засмеялась и снова подтолкнула его.

— Иди.

— Ладно, ладно, — усмехнулся он, поймал моё запястье в последний раз, поцеловал мне ладонь и посмотрел так, будто хотел запомнить меня навсегда. — Увидимся через пару лет, Лимон. Обещаешь?

— Обещаю… и, Айван?

— Да?

— Прости.

Он нахмурился.

— За что?

Но я только улыбнулась, немного смущённо, чуть грустно. Потому что когда я встречу его снова, буду слишком занята тем, чтобы тосковать по тому, кем он был, и не замечу, кем он стал. Он действительно увидит меня, но вот увижу ли я его…

Вот и всё. Последний момент — моя рука в его ладони, солнечный свет, застывший в окне, такой густой и неподвижный, каким бывает только в августе, переливающий его волосы оттенками рыжего и золотого.

Я думаю, что люблю тебя, хотела сказать я. Но не этого Айвана.

Он поцеловал меня в последний раз, на прощание, и ушёл ловить такси, в которое в итоге сядет вместе с девушкой, не до конца понимающей, кем хочет быть, и не разберётся в этом ещё много лет. Они перекинутся парой фраз, он узнает её маленький секрет, а потом они попрощаются в Вашингтон-сквер парке.

Дверь закрылась, и я почти ожидала, что квартира тут же выкинет меня обратно в настоящее. Но на кухне было тихо, голуби ворковали за окном, и я просто стояла, закрыв глаза, задержавшись ещё на один-единственный миг в том времени, когда моя тётя была жива.

Когда она умерла, я думала о том, каково было бы всё бросить и уехать. Убежать наперегонки с горем и посмотреть, кто окажется быстрее. Но на самом деле, убежать было невозможно.

Я скучала по ней каждый день. Скучала так, как ещё не могла понять, и так, как не пойму ещё много лет. Скучала с этой глубокой тоской, похожей на сожаление, хотя мне было не в чем себя винить. Она никогда не хотела, чтобы кто-то видел монстра, сидящего у неё на плече, и потому прятала его. А когда, наконец, взяла его за руку, это разбило нам сердца.

И продолжало разбивать. Всем, кто её знал. Снова и снова.

Это была такая боль, которую нельзя исцелить красивыми словами и добрыми воспоминаниями. Это была такая боль, которая существовала только потому, что когда-то существовала она. И я несла её в себе — и боль, и любовь, и тот ужасный, ужасный день. Я научилась с этим жить.

Иногда те, кого ты любишь, покидают тебя на середине истории.

Иногда уходят, не попрощавшись.

А иногда остаются — в мелочах. В напеве мюзикла. В запахе их духов. В звуке дождя, в жажде приключений, в том странном чувстве, которое накатывает между одним аэропортом и следующим.

Я злилась на неё за то, что она ушла, и любила её за то, что осталась так долго, как только могла.

И я бы никогда не пожелала этой боли никому.

Я прошлась по её квартире в последний раз, вспоминая все те ночи, что провела на её диване, все утренние завтраки с яичницей, следы лака для ногтей на дверном косяке, которыми она отмечала мой рост, книги в её кабинете. Я провела пальцами по корешкам — полным лиц, с которыми мы встречались, и историй, которые мы слышали.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Из всех людей, всех переживаний, всех воспоминаний, которые соткали меня из любви.

Я услышала, как открылась дверь, и вышла из её кабинета. Неужели Айван что-то забыл?

— Айван, если ты опять забыл зубную щётку…