Семь лет между нами (ЛП) - Постон Эшли - Страница 53

Я села, чувствуя, как в горле застрял твёрдый ком.

— Было приятно увидеться снова, и познакомиться с вами, Джульетта. Наслаждайтесь ужином. Надеюсь, он будет незабываемым. Может, даже идеальным.

И с этим он перешёл к следующему столику.

Мои друзья тут же вернулись к обсуждению блюд, почти все они были вариациями рецептов из его книги, но адаптированными под это возвышенное пространство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

За соседними столиками обсуждали его достижения: как он получил звезду Мишлен для «Оливковой ветви», как выиграл премию Джеймса Бирда в категории Восходящий шеф-повар. Его презентацию. Его блюда. Его внимание к деталям. Его голод — постоянный, ненасытный, движущий его вперёд. Как это делало его талантом нового поколения.

Как люди ждали и жаждали, чтобы увидеть ещё больше.

И, несмотря на то, что сердце у меня болело, я не могла не испытывать к нему гордость.

Хотя рядом с ним не было его самых близких друзей — ни Исы, ни Мигеля.

Официанты начали приносить наши блюда.

Сначала рыбный суп: чёрный окунь с цветочными лепестками. Порции были крошечные, но таков уж дегустационный сет — множество миниатюрных тарелок, в которых едва хватало на один укус и провоцирующую беседу о вкусе икры. Печень форели с хрустящими яблоками и жирным, карамелизованным маслом. Рагу из утки. Тост из амаранта с копчёной икрой и тартаром. Одна-единственная хаш-паппи из кукурузного хлеба с дымчатым желтком и кусочками маринованной кукурузы. Хлебная лепёшка с кровью. Йогурт с зефиром. Мороженое с карамельной глазурью. И наконец — штрих лимонной меренги на рассыпчатом крекере из грубого теста.

Это должно было быть его новой интерпретацией лимонного пирога, но, когда я попробовала, всё, о чём я могла думать — это тот десерт, который мы с Айваном ели за кухонным столом моей тёти. Он говорил, что меренга — его слабое место. Что если бы он был хорош во всём, это было бы скучно.

И всё же этот кусочек был… хорошим. Крекер рассыпался у меня во рту.

Я даже не заметила, что у меня на глазах слёзы, пока Дрю не спросила:

— Ты в порядке?

Да, я должна была быть в порядке. Да, потому что этот ужин был безупречным. Во всех смыслах, которые были важны. Для издательств. Для знаменитостей. Для блогеров. Он был восхитителен. Может, даже… идеален.

Но я не могла выбросить из головы ту фотографию, что видела у Веры на стене.

Айван с дедушкой на крошечной кухне, слишком тесной для двоих. В не сочетающихся друг с другом фартуках, с мукой на щеках и той самой кривоватой, совершенно несовершенной улыбкой. Совершенной, потому что она не пыталась быть совершенной. Он просто был собой.

— Простите, — сказала я, вытирая рот салфеткой, и быстро вышла из-за стола.

Когда я добралась до туалета, дверь была заперта. Я тихо выругалась и осталась ждать снаружи. Вывеска над дверью была выполнена тем же витиеватым шрифтом, без заглавных букв. В груди что-то сдавило.

Моя тётя ушла из своей карьеры, потому что боялась, что уже не сможет стать лучше, чем была в The Heart Mattered. А Айван был её полной противоположностью. Он всё время пытался стать лучше, заслужить уважение, поразить людей. Идеально или никак. Но осознавал ли он, чем пришлось пожертвовать ради этого?

Я должна была гордиться им, я гордилась им, но…

— Ну, как оно?

Я вздрогнула и резко обернулась.

Шеф Джеймс Эштон стоял позади меня, только что из кухни, где его команда работала, как идеально отлаженный механизм.

Я мельком заглянула в круглое окошко двери, ведущей внутрь, и увидела, как сосредоточенно, с напряжёнными лицами, повара создают безупречность, которую я не понимала.

— Это… впечатляющий ресторан, — сказала я, кивнув в сторону зала.

Его безупречная улыбка стала натянутой.

— Тебе не нравится.

Я сглотнула ком в горле.

— Я этого не говорила.

— Я вижу это по твоему лицу.

Я взглянула в зал, на серебряные приборы, звенящие по тарелкам, на негромкий гул разговоров, на одобрительные возгласы, когда на столы ставили тарелки с эффектно струящимся сухим льдом.

Мы находились в своём маленьком, отрезанном от остальных мирке.

— Прости, Джеймс, — тихо сказала я.

На его лице не отразилось ни одной эмоции. Но затем он спросил:

— Почему ты никогда не зовёшь меня Айваном?

Я и сама не знала ответа на этот вопрос. До этого момента.

Я посмотрела в его серые глаза, такие закрытые, скрытые за слоями защиты. И тогда шагнула ближе, положила ладонь ему на грудь. Тёплую, твёрдую. Я хотела его поцеловать. Я хотела встряхнуть его. Я хотела вытащить наружу того человека, которого временами видела между его тщательно возведённых стен. Но не могла. Всё, что я могла — это сказать ему правду.

— Когда-то давно я ужинала с мужчиной по имени Айван, который говорил, что в кусочке шоколада можно найти романтику, а в лимонном пироге — любовь, — начала я.

Он нахмурился, не понимая, к чему я клоню.

— Эти блюда бы никого не впечатлили, Лимон. Тогда я был всего лишь посудомойщиком. Я не знал лучше.

— Я знаю. И сегодняшний ужин был потрясающим. Это… эээ… рыбное блюдо? Оно было великолепным. Прости, я не запомнила его настоящее название, — я торопливо добавила это, надеясь, что его не раздражу. — Оно правда было отличным.

Я замолчала, оглядывая его новый ресторан, все эти острые углы, стерильно-белые стены. Как он пытался быть чем-то новым… Но в итоге стал ничем.

— Ты счастлив? — спросила я.

Он едва заметно дёрнул подбородком.

— С чего бы мне не быть счастливым? Конечно, я счастлив.

Он кивнул в сторону зала.

— Все там наслаждаются едой. Она прекрасна.

— Тогда закрой глаза. Что ты слышишь?

— Я не буду этого делать.

— Пожалуйста.

— Лимон…

— Пожалуйста.

Он медленно выдохнул через нос… но затем всё-таки закрыл глаза.

— Я слышу приборы по тарелкам. Разговоры. Как поскрипывает кондиционер — его надо починить. Ну и? Ты довольна?

— Просто прислушайся, — сказала я.

И, к моему удивлению, он послушался.

Я подождала несколько секунд, а затем спросила:

— Ты слышишь, как кто-то смеётся?

Он открыл глаза.

— Надеюсь, что нет.

— Я имею ввиду не над тобой, а друг с другом, — сказала я, кивая в сторону зала. За столами сидели незнакомцы, ёрзая на неудобных стульях, делая снимки своих блюд, листая соцсети, потягивая вино или шампанское.

Он медленно открыл глаза и тоже взглянул на зал. В его взгляде мелькнуло что-то странное, словно он пытался доказать мне, что я не права.

Но когда не смог, сказал:

— Я делаю здесь нечто новое. Изобретаю то, что люди хотят видеть, о чём будут говорить. — Его губы поджались, и взгляд снова метнулся ко мне. — Я даю людям идеальный ужин. Ты ведь знаешь, что это моя мечта. То, к чему я стремился.

— Я знаю, — попыталась объяснить я, но чувствовала, как теряю его. — Я просто прошу тебя не терять себя…

— Того, кем я был, — парировал он, и я вздрогнула. — Чего ты от меня хочешь, Клементина?

Хочу, чтобы ты снова улыбался мне той кривоватой улыбкой за замороженной пиццей. Хочу, чтобы снова шутил, пока мы ели холодную лапшу. Хочу, чтобы помнил дедушкины лимонные пироги и то, что они никогда не получались одинаковыми.

— Ты так далёк от того, кем был, — сказала я. — Сухой лёд для пасты?

Он скривился.

— Холодная лапша.

Точно такая же, какую он недавно готовил для меня.

Я попробовала ещё раз:

— Деконструированный лимонный пирог?

— В каждом кусочке — новый вкус.

Точно как в пироге его дедушки.

— Но это не одно и то же, — попыталась я достучаться до него. — Это были вещи, которые делали тебя тобой. Они…

— Если бы я до сих пор был тем самым посудомойщиком, ты была бы здесь? Билась бы за мою книгу? Нет. Никто из них тоже не был бы здесь.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

От этих слов меня будто окатило ледяной водой. Горло сдавило, и я отвела взгляд.

— Я всё тот же, Клементина, — сказал он. — Я всё ещё стараюсь сделать дедушку гордым, создать идеальное блюдо. Только теперь я знаю как. Я учился у того, кто его создал. Я понял, что сделало его совершенным.