Паутина (СИ) - Костадинова Весела - Страница 40

— Лиана… — его голос был тихим, но в нём звучало столько тепла, столько уверенности, что у меня вдруг перехватило дыхание.

Я попыталась отстраниться, но он только крепче сжал меня в объятиях, не давая уйти.

— Лиана… ты не одна, — его голос звучал низко, глубоко, в нём не было ни капли сомнения, только твёрдость и что-то ещё, что я не сразу смогла распознать. — Я… мы не оставим тебя, девочка моя.

Я чувствовала, как напряглись его плечи, как ускорилось его дыхание, будто он боролся с чем-то внутри себя, пытаясь подобрать правильные слова, но затем, словно приняв какое-то решение, он чуть отстранился, заглядывая мне прямо в глаза.

— Я помогу тебе…

Эти три слова прозвучали почти интимно, как обещание, как клятва, как что-то, что он уже давно решил для себя.

Он был настолько близко, что я могла различить оттенки в его глазах, могла увидеть каждую тень, пробежавшую по его лицу, могла почувствовать его дыхание — лёгкое, тёплое, почти неощутимое, но отчего-то пробирающее меня до кончиков пальцев.

Максимилиан не отводил взгляда, его пальцы едва заметно сжались на моих плечах, словно он пытался удержаться, но что-то внутри него всё же пересилило.

Его глаза потемнели, в них промелькнуло что-то дикое, необузданное, и прежде чем я успела осознать, что происходит, он, словно подчиняясь нахлынувшей волне эмоций, наклонился ко мне.

Я задержала дыхание, но уже в следующую секунду его губы нашли мои.

Это было неожиданно, почти невесомо, но от этого ещё более разрушающе.

Губы Макса были тёплыми, мягкими, но при этом настойчивыми, в поцелуе чувствовалось не только желание, но и борьба, сдерживание, словно он сам до конца не осознавал, что делает, словно не мог остановить себя, словно эта близость была неизбежной.

Через секунду меня охватила паника, словно инстинкт, пробудившийся раньше разума, заставил сердце сбиться с ритма. Я дернулась, попыталась отстраниться, но Макс не сразу понял, что что-то не так. Прижал сильнее, крепче, не давая вырваться. В его движениях была уверенность, сила, но при этом…

Что-то внутри меня забило тревогу, что-то, что не имело логического объяснения, но ощущалось каждой клеткой. Всё было слишком быстро, слишком резко, слишком неожиданно.

Я отпрянула, резко, почти испуганно, не позволяя ему взять надо мной власть, не давая себе возможности раствориться в этой ситуации, которая казалась неправильной, чуждой, сбивающей с толку.

Фейерверк эмоций взорвался в голове — вспыхнуло что-то тягучее, болезненное, отталкивающее.

— Прости, — он тут же отстранился, отпустив мои плечи так резко, словно боялся, что ещё одно прикосновение уничтожит всё окончательно.

Его дыхание сбилось, он быстро встал и ушёл на максимальное расстояние, будто пытаясь физически отделить себя от ситуации, от своих эмоций, от меня.

— Прости, Лиана… — в его голосе было столько раскаяния, что на мгновение мне стало его жалко. — Я… никогда больше…

Он тяжело дышал, сжал пальцы в кулаки, пытаясь совладать с собой, но затем, не находя слов, просто оперся на стол, сгорбившись, как человек, только что осознавший, что совершил ошибку.

— Прости меня, ради бога… — повторил он, закрыв глаза, будто не мог вынести моего взгляда. — Я идиот, Лиана…

Я молчала.

Где-то глубоко внутри понимала, что он не хотел ничего плохого, что его поступок был вызван не только желанием, но и болью, отчаянием, страхом за меня.

Макс выпрямился, провел рукой по лицу, глубоко вздохнул, явно заставляя себя успокоиться, вернуть контроль над ситуацией. В его глазах больше не было того порыва, что заставил его поддаться эмоциям, осталась только усталость и серьёзность.

— Лиана, — он говорил уже чётко, ровно, словно окончательно взял себя в руки. — Прости меня.

Я снова промолчала, не зная, что сказать.

— Ты… особенная для меня. И это уже не изменить. — Его голос был спокойным, почти отстранённым, но в этих словах чувствовалась абсолютная искренность.

Я вздрогнула. Не ожидала этого признания.

— Но я могу дать тебе слово, что подобного больше никогда не повторится, — он посмотрел на меня так, словно хотел убедиться, что я поверю ему, что услышу это так, как он хочет.

Я не отвела взгляда.

— Если хочешь, я вообще больше не стану искать твоего общества.

Эти слова прозвучали неожиданно, и я вдруг почувствовала, как внутри что-то неприятно сжалось.

— Мама, Ирина, Центр — здесь ты всегда найдёшь помощь, поддержку, защиту.

Он отвёл взгляд, будто с трудом говорил последнее.

— А я… — начал он, но тут же покачал головой, словно отказываясь от собственной мысли, не желая её озвучивать.

Я смотрела на него, чувствуя, как внутри нарастает странное, тягучее чувство вины, которое было не совсем моим, но которое я принимала, потому что понимала, что его боль — это тоже результат моих решений, моей неуверенности, моего внутреннего ужаса перед самой собой.

— Макс, подожди… — я сделала шаг к нему, но он не двинулся с места, только напряжённо выжидал, не отводя от меня взгляда. — Я… это не в тебе дело, понимаешь?

Я не знала, как объяснить, не знала, как подобрать слова так, чтобы он не подумал, будто он сделал что-то неправильно.

Мне стало горько от осознания того, что я сломанная, испорченная, что не могу нормально ответить на его чувства, что даже самое бережное, самое заботливое отношение, которое он мне давал, не способно было преодолеть эту пропасть во мне.

Я видела, что он хочет что-то сказать, что, возможно, хочет возразить, но вместо этого он только тяжело выдохнул, проводя ладонью по лицу, будто пытался стереть с него всё, что только что между нами произошло.

— Я знаю, — наконец сказал он, но в его голосе не было облегчения, не было той привычной уверенности, с которой он обычно говорил. — Я знаю, Лиана.

Он замолчал на секунду, а затем резко отвёл взгляд, словно не хотел, чтобы я видела то, что сейчас читалось в его глазах.

— И будь он… проклят! — стиснув зубы, выдохнул Макс, и в его голосе звенела такая ярость, что я вздрогнула.

Это был не просто гнев. Это была боль, горечь, бессилие, срывающееся наружу, несмотря на все его попытки сдержать себя.

Он быстро шагнул в сторону, будто не доверял себе, если останется рядом со мной, будто ему требовалось пространство, чтобы справиться с тем, что внутри него бушевало.

— Лиана… — он снова повернулся ко мне, в его взгляде было отчаяние, но и решимость. — Я разобьюсь, но помогу тебе, понимаешь? Не сейчас, не когда ты носишь этого малыша… но позже… когда ты будешь готова.

Я не успела ничего сказать, но он шагнул ближе, почти умоляюще глядя на меня.

— Мы справимся и с этим, — твёрдо сказал он, словно пытался внушить мне эту мысль, заставить меня поверить в то, что это возможно.

Я верила. Хотела верить. Опустила голову, упираясь лбом в сильное плечо. Будь что будет….

29

Я и сама не заметила, как пролетел ноябрь. В начале декабря домой вернулась мама, а вот бабушка, собрав свои вещи, поспешила от нас съехать. Весь этот месяц наши с ней отношения становились все более натянутыми и сложными. Я не могла понять, почему моя бабушка, которая всегда и во всем меня поддерживала и давала мудрые советы, внезапно стала мне далекой и чужой. Нет, вслух она не настаивала на аборте, ничего мне вообще не говорила про ребенка, но в ее глазах я явственно читала горечь неодобрения. Все наши попытки поговорить оборачивались тяжелыми недоговорками и недопониманиями. Порой мне казалось, что во всем, что произошло с нашей семьей она винит меня. Или не меня, но Макса и Наталью, хотя они единственные протянули нам руку реальной помощи.

Университет я не бросила, но и особого рвения к учёбе не проявляла, ограничиваясь только теми лекциями, семинарами и лабораторными, которые были действительно необходимы. Я старалась не привлекать к себе внимания, не задерживаться на факультете дольше, чем требовалось, и к моему огромному облегчению, Роменского мне удавалось видеть лишь изредка, в основном на его лекциях.