Нарисую себе счастье (СИ) - Красовская Марианна - Страница 9

— Нормально все, отстань.

— А вот и не отстану. А ну как вас посреди поля сердечный приступ хватит? Что тогда?

Мужчина только шумно вздохнул, ничего не ответив.

— Поберечь себя надобно, Казимир Федотович. Хотя бы ради сестры. Вы у нее один остались. Опора и защита.

— Ой да заткнись уже. Зануда. Помолчи и за дорогой следи.

Я шмыгнула носом сердито и крепче вцепилась в поводья. Дурацкая повозка и лошадь тупая! Не слушает меня совсем! Руки уже болят… И ноги промокшие озябли.

Поняв, что я не справляюсь, Казимир забрал у меня поводья, а я надвинула поглубже картуз, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах. И его мне было жалко, и себя. Только-только все налаживаться начало, а этот… совсем себя не бережет! Вот же валенок!

— Что ты там бормочешь?

— Говорю, что все это никуда не годится. Вот помрете вы, и что мне делать дальше? Где работу искать?

— Ну ты, Маруш, и наглец! — хохотнул Долохов. — Только о себе и думаешь. Пока не помру, не бойся. До зимы точно протяну.

Его шутка меня нисколько не успокоила.

Глава 7. Помощник

К тому времени, как мы приехали в усадьбу, Долохову стало лучше. Встретившая нас Ольга ничего не заметила. Мне предложили остаться ночевать, но я, помня о матушке, наотрез отказалась. Ну и что с того, что стемнело? А вдруг Ильян не накормил ее? Или ей стало хуже? Не хочу потом всю жизнь себя виноватить.

— Да что ты за упрямец! — злился на меня Казимир. — Куда я тебя через лес отпущу? А вдруг волки?

— Волки так волки, — пожимала я плечами. — Найдете другого художника, делов-то. От меня все равно никакого прока.

— Вот что, дурачок. Я завтра отдыхать буду, и ты на завод не иди. Ночуй у меня, а поутру я Ермолу велю тебя отвезти. Ничего с твоей матушкой за ночь не сделается.

Я заколебалась. Предложение было хорошее. Маме и в самом деле заметно помогали травы, выписанные Пиляевым. Она меньше кашляла и вполне способна была поесть самостоятельно. А ехать на бричке… это заманчиво. Легче и быстрее, чем ножками бежать. К тому же — выходной! Это очень славно! Проведу его с семьей! В доме давно полы помыть надобно да окна, слазаю и на чердак за соломой — избу утеплять скоро. Решено, остаюсь ночевать!

Меня представили слугам. Ермола я уже знала, а экономка Устина помнила меня. Еще при доме жила дочка Ермола и Устины Прося, девица бойкая и болтливая, примерно моего возраста. Она меня и проводила в настоящую гостевую комнату с маленькой уборной. Моему восторгу не было конца. Тщательно вымывшись с душистым мылом, я забралась в свежую, пахнувшую цветами постель и тут же уснула. Уж с чем-чем, а со сном проблем у меня никогда не было, к тому же жизнь моя стала настолько утомительной, что я засыпала порой даже в бричке на ходу.

А наутро Казимир Федотович изволил меня огорошить.

— А с чего ты взял, Маруш, что у тебя выходной? — удивленно спросил он, разбудив меня стуком в дверь на рассвете. — Я сказал, что на завод не поедешь. Так я тебе другое дело найду.

— Так матушка же, — заикнулась я.

— Верно. Но не буду же я Ермола только ради твоей матушки гонять? Сейчас быстро кофий пей и поезжай. Домой заедешь, посмотришь, что к чему там — и в Большеград.

— Чего? — поперхнулась вареным яйцом я.

Завтракали мы с ним вдвоем прямо на кухне. Сестрица его Ольга еще изволила почивать. А мне же и лучше, побаиваюсь я эту барышню. Как взглянет строго, так у меня мурашки по спине.

— В Большеград письма отвезешь на почтамт. Потом в Университет заедешь, дам тебе список книг. Да спроси, нашли ли они мне грамотного инженера, я давно просил. И будь человеком, заедь в обувную лавку. Купи новые ботинки, на эти смотреть тошно. Словно ты мне не помощник, а оборванец какой-то.

— А я вам помощник? — донельзя изумилась я.

— С этого утра — он самый. Парень ты толковый, старательный. Будешь мои поручения выполнять.

— А эскизы как же? — расстроилась я.

— Не переживай, я тебе продыху не дам. И рисовать успеешь тоже.

Я кивнула неуверенно, размышляя, что Большеград знаю скверно, а с людьми чужими и вовсе разговаривать не слишком умею. Это я к Казимиру Федотовичу быстро привыкла, потому как он человек незлобливый, ко всем с терпением, а в Университет ехать… Ну что ж, со мною Ермол будет, чай не заблужусь.

— Вот тебе деньги на расходы и еда в дорогу. Если не успеешь — в городе переночуй, — наставлял меня Долохов. — Если непогода — не торопись. Угробишь мне бричку или кучера, прибью. Нет, из жалования вычту, и будешь пару лет работать за кусок хлеба.

— А лошадь, стало быть, можно? — фыркнула я. — Не серчайте, я шучу. Все сделаю в лучшем виде.

— По деньгам потом жду строгий отчет.

— Обижаете, Казимир Федотович! — надулась я. — Я не вор!

— Деньги счет любят, Маруш, запомни это, иначе так и будешь до конца дней отцовские ботинки донашивать.

Я кивнула: что есть, то есть. В этом, Хозяин, конечно, прав. Подхватила каравай хлеба, горшок со сметаной да половинку вчерашней жареной курицы и поскакала во двор Ермола ждать.

Доехали быстро. Я даже выспаться в дороге не успела. С матушкой все было хорошо, травы Ильян заварил вовремя. Мне родные обрадовались, признавшись, что встревожились не на шутку, когда я ночевать не пришла. Сказали, что Ильян уж на фабрику бежать собирался меня искать. Я объяснила, что теперь частенько пропадать буду. Хозяин мне доверяет письма разносить и прочие важные поручения выполнять. Все лучше, чем в мастерской красками дышать.

Братец тут же заявил, что и он мог бы — делов-то, конверты в почтовый ящик бросать, но я строго напомнила, что он еще мал. Его дела — избу вымыть и щели под окнами соломою заткнуть, вернусь — проверю. А коли ему скучно, так можно порося завести или курей. Тогда точно времени на нытье глупое не останется. Ильян тут же пропал. Вот был мальчишка — и нет его! Чудо великое сие есть!

На самом деле ему хотя бы было куда сбежать. Он дружил с местными мальчишками, то на рыбалку, то в лес с ними ходил, то яблоки воровать. Я вот с деревенскими сдружиться не смогла. Во-первых, девки тут неграмотные, но дюже болтливые. И разговоры у них только о парнях да о скотине. Мне скучно с ними. А во-вторых, только разговорами дело не оканчивается. Эти самые парни вечно крутятся рядом, норовят за косу дернуть да к забору прижать. Мне такое без надобности. Одного такого я поленом приложила еще при живом отце, а отец, узнав, добавил. С тех пор меня перестали на гулянки и посиделки звать, а я и радовалась. Матушка, кажется, раньше беседы с соседями вела, но в день, когда отец погиб, в ней что-то погасло.

Впрочем, и отцовы соработники мигом про нас позабыли. Никто нам не помогал, считая чужаками пришлыми. Ах нет, избу выкупить хотели, уверенные, что мы, белоручки, в город вернемся. Мы бы и вернулись, матушка, когда немного в себя пришла, стала свою родню поминать. Да только заболела потом…

Словом, деревенских я не любила. Но за звонкую монету тетка Марфа приносила теперь молоко, яйца, а когда и горшок с супом.

Я поцеловала в лоб матушку, гостинцы на стол выложила (курицу жареную, сметану да половинку каравая) и дальше поехала.

Вот такая жизнь мне нравилась! Ермол — мужик солидный и молчаливый. Меня от разговорами не донимал, правил осторожно, сильно не гнал. Я успела и выспаться, и по сторонам поглазеть, и обдумать свое новое положение, найдя в нем множество преимуществ.

Например, как же славно, что мне велено к Пиляеву заехать! Заодно попрошу, чтобы он матушку еще раз поглядел. Да и травы у меня заканчивались.

Мэтра мы нашли не сразу, дом его был пуст. Поспрашивали у соседей, узнали, что обедает доктор в “Хромом петухе”, туда и отправились. Пока ждали, успели и перекусить, и в новую прачечную забежать. Мне молодая хозяйка рубаху почистила и портки, и я мигом ощутила, что выгляжу почти приличным человеком. Еще я успела матери с братом пряников медовых купить, а там и доктор появился. Мне он, кажется, даже обрадовался, настоял, чтобы я с ним пообедала, долго спрашивал о здоровье матушки и остался доволен.