"Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ) - Ясный Дмитрий - Страница 90

— Точнее, голос. Мужской, очень строгий и совершенно не терпящий никаких возражений. Наверное, это генерал. Или адмирал.

Стилет неодобрительно покачал головой:

— Елена Александровна, ну какой это может быть генерал? Только вам, женщине, подобное могло прийти в голову. Не ходят генералы в атаки. А если и ходили когда-то, то все уже давно позабыто и навыки утеряны. Скорее, это жандармский ротмистр. Это их уровень, да и пострелять, некоторые из них, были совсем не дураки. Сталкивался я как-то, с подобными псами царизма, еле ушел тогда.

— Ну, значит это жандарм. Наверное, полковник. Ну вам виднее, Саша.

Стилет соглашаясь кивнул, поймал себя на том, что согласился не со своим, вздохнул, задумчиво посмотрел на собеседницу — м-да… Прошелся по комнате, ухватив по пути со стола стакан с чаем, сделал большой глоток.

— И когда вы в первый раз их услышали? Эти ваши голоса?

Доможирская словно ждала этого вопроса:

— Перед самой смертью Пантелеева, где-то за пару дней. Вначале очень испугалась, потом привыкла — руководить они мной не могут, только советовать. В церковь я идти побоялась, да и не похожи были голоса на бесов, Саша, скорее на голоса некоторых маминых друзей, давно умерших. Что-то неуловимо похожее. Шепот, тон… Помолилась, разумеется, символ веры прочла, и они вместе со мной читали. Так что… — Доможирская немного отодвинула друг от друга плотно стиснутые ладони — Я даже не знаю, что и думать. Наверное, я медиум? Ведь так называют таких людей? Что слышат голоса в своей голове.

— Да, так называют таких людей. Еще их называют душевнобольными, но это не наш с вами вариант. На сумасшедшую вы не похожи, скорее похож буду я, если вам поверю.

— Ваше право, Саша, верить мне или не верить. Голосам это безразлично. Мне тоже.

Доможирская ответила холодно и равнодушно. Закурила, стряхнула пепел в стакан — к чаю она так и не притронулась. Стилет на данный поступок не отреагировал, прохаживаясь по кабинету от двери к окну. Через некоторое время задумчиво спросил:

— А скажите мне вот что, Елена… — Стилет вернулся за стол, сел раскованно, заложив ногу на ногу и откинувшись на спинку стула, помедлил, закурил еще одну папиросу — А вы знали, что незадолго перед своей смертью, ваша мать, Мария Михайловна участвовала в каком-то таинственном ритуале?

— Нет. Если вы помните, в то время я гостила у тетки в Новгороде и о смерти мамы узнала из телеграммы. Да и не верила я никогда в эти тайные забавы матушки. Хотя вот сейчас, начинаю задумываться. Сами понимаете, возникли неожиданные причины.

— И правильно делаете, Елен, что задумываетесь. Нет дыма без огня, и ваша мама была очень непростой женщиной. И тетка ваша, Светлана Юльевна, представляете, вот ведь совпадение, тоже состояла в «Ордене Духа». Том самом, Новгородском. Она была знакома с Гурджиевым и Блаватской, как и ваша мать. Только не врите мне, что вы этого не знали.

— Знала. Только мама всегда старалась оградить меня от этого, не подпускала близко. Все говорила, что у меня особая судьба и мне ненужно пачкаться в мирской грязи и участвовать в их ритуалах. Мол мне не нужна известность в тех кругах, многие из знакомых могут не выдержать искуса. Не знаю какого именно, маменька всегда уходила от ответа на этот вопрос. Да и папенька очень не одобрял ее занятия.

— Ваш отец был умным человеком, Елена Александровна. Что ж…

Стилет отдернул манжету, посмотрел на наручные часы, массивные, на толстом кожаном ремешке:

— Времени у нас не так много, как хотелось бы, поэтому примем как данность, что вы медиум, голоса вам помогают и советуют, и приступим к более насущным делам. К миру духов и прочей ерунде мы вернемся, с вашего разрешения, завтра, вечером, за ужином. Вы не против, Елена Александровна? Отлично. Теперь, напомню вам ваши слова: «Что бы доказать верность Советской власти я готова на все!». Вы говорили такое?

— Да, говорила и от своих слов не отказываюсь.

— А если вам надо будет убить ребенка или беременную женщину? Разумеется, ребенка и женщину врага Советской власти?

Доможирова равнодушно пожала плечами:

— А разве это что-то меняет? Женщина, ребенок… Дети врагов, не дети… Да, если их будет много, то желательно использовать пистолет — у нагана слишком тугой взвод, а маузер слишком тяжел. Боюсь, рука устанет, придется поправки делать, а это перерасход патронов.

Стилет сразу не нашелся, что ответить, только молча крутил в пальцах гильзу от выкуренной папиросы. Потом подобрал слова:

— А не слишком ли цинично и наигранно, Елена Александровна? Не боитесь настроить против себя подобной жестокостью и откровенностью?

— Все возможно, Александр, но ведь вы хотели открытости и откровенности, не правда ли? И что вы хотели от меня услышать, что именно ожидали? Истерики, слез, мольбы уберечь от чаши сей, а может испуганного или гордого «нет»? Я ведь уже не та глупенькая Леночка, вы правильно заметили. Когда у тебя тут — Доможирская легко коснулась кончиком пальца виска — несколько проживших долгую жизнь людей, то трудно остаться прежней. А многие из них убивали при жизни. Как вы думаете, к живым они будут испытывать хоть малую толику добрых чувств или им важнее собственное, пусть и такое жалкое существование?

Вернулся я в камеру ближе к полуночи. Вымотанный, злой, усталый и голодный, будто и не ужинал. Сгорело все словно в топке. Высшая нервная деятельность требует море топлива. Особенно продолжительная и напряженная. Лгать так, что сам начинаешь верить во весь тобой несомый бред, чушь и ахинею как в святые истины, очень не просто. Тяжкий, каторжный труд. Многие ломаются, не выдерживают противоречий между реальностью и формируемым ими другим, отличным, пусть и мелочах, миром. Гораздо легче и проще признать, что все тобой утверждаемое ложь и пусть цена такого признания смерть, лишение свободы, позор и презрение окружающих, это наиболее часто выбираемый вариант. Тяжела ноша творца, а признался и уже не творец, так, овец заблудший. Пусть и сожженный на костре, заключенный под стражу или побитый ногами, но понятый — с кем не бывает, все мы не без греха — и чуточку прощенный. Принятый обратно в стадо на правах паршивой овцы. Вот так и еще одного, способного изменить реальность, не стало. Мухаммеда или Будды. А вера, даже размером с горчичное зерно, но неподдельная, истинная, творит почти все. Ломает реальность как ивовый прутик и кроит полотно мироздания без ножниц. Нужен пример? Пожалуйста — первое на планете государство рабочих и крестьян. Не поверили бы люди-человеки большевикам, и не вышло бы ничего. Не только не начинался бы раздуваться пожар мировой революции, а даже дымком бы не потянуло. Сгинул бы призрак коммунизма, даже не побродив по Европе, развеялся, как утренний туман. Поэтому верить нужно и необходимо. Во что угодно верить — в Бога или его отсутствие, загробную жизнь, параллельные миры, зеленых человечков, приметы и гороскопы, скорейшее повышение по службе. Ибо без веры человек обыкновенное животное. Разумное и поэтому вдвойне опасное. Нет веры — нет правил, нет ограничений. Законы? А что законы есть такое, если в них не верить? Черточки, буковки на листах бумаги, сотрясение воздуха на площадях при зачитывании. Если в них никто не верит, то разве возможен механизм их воздействия на мир? Нет, не прокрутятся шестеренки, шатуны-валы не сдвинутся с места, и молот наказания останется неподвижным. Мертворожденная вещь, вроде вечного двигателя. Что-то брякает, крутится, грозно гудит, пары испускает, а результата нет.

Поэтому я верил в то, что нес за ужином. Истово верил, иначе нельзя было. Определение несомому мной подобрать трудно, это выше бреда и пурги уровней на десять в охренной степени, поэтому обойдемся без маркеров. Но результат получен. Самовнушение сработало до внутреннего испуга и робкого прислушивания к себе — не зазвучат ли, в самом деле, в моей голове голоса? Что ж, подведем конечный итог — я отыграл свою роль на «отлично», «браво» мне и «бис». Сто выходов к публике на поклон.