"Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ) - Ясный Дмитрий - Страница 18

Свежий вихрь неимоверного восторга, смеха и непрерывного радостного щебетания окружил меня. Я рассеяно слушал сестричек и млел. Правильно говорят — детей любят, внуков обожают, а в правнуках души не чают. Для меня болтушки-хохотушки не только сестрички, но и праправнучки, так что сами понимаете размеры моей любви к ним и моё состояние полного счастья, до умилительно-глупейшей улыбки на лице.

Хрип мегафона, громкий щелчок по белому металлическому конусу и усилитель голоса недовольно хрипит прокуренным женским контральто:

— Товарищи родители! Папы и мамы! Просим вас подойти вместе с детьми к афишной тумбе! Вещи с собой не берите! Товарищи родители….

Ага, никто не возьмёт. Все так и оставят без присмотра чемоданы фибровые, подписанные химическим карандашом, и другие дерматиново-клеенчатые вместилища зубных паст, маек с носками и домашних пирожков. Гудящая толпа колыхнулось туда-сюда, и потекла к тумбе сперва тонкими ручейками, а затем грозным селевым потоком. Я подхватил свою, сшитую из прочного брезента сумку и зашагал вслед людской волне.

Мегафон вновь хрипло откашливается словами:

— Сайкин Витя — третий отряд! Автобус под номером пять! Харитоновы Света и Игорь — второй отряд. Автобус под номером…..

Ну, вот и начался долгий и муторный процесс собирания в кучу мам, пап и их стрижено-заплетённых отпрысков для пересчитывания их по головам и облавному загону в пышущие жаром металлические коробки автобусов. Вон они стоят, рыжие обшарпанные чудовища без кондиционеров, с рессорами от телег и двигателем, работающим только на обогрев атмосферы. Со скользкими, резано-рваными дерматиновыми сиденьями с вырванными кусками поролона я уже смирился, но вот с манерой водителей грызть семечки, болтать с кондуктором, крутить верньеры приемников и одновременно рулить этим позором советского автопрома никак не могу. Поэтому, после окончательного озвучивания какой отряд едет в каком именно газенвагене, я разыскал свой автобус с надписью на куцей картонке «Дети» и устроился у окна посередине салона. Хоть какая-то гарантия безопасности.

Мама и сестрёнки махали мне руками, улыбались, пытались, громко крича, досказать что-то важное и жизненное необходимое, что они не успели мне сказать ранее. Я смотрел на них и счастливо улыбался.

Самые обычные проводы, когда все ощущают в себе непреодолимую необходимость высказаться напоследок, намахаться руками и обязательно задушить в объятьях провожаемого сына или дочь, ибо они покидают обожающих его родственников на неимоверно долгий срок — чуть более пары недель.

Рыжий «ЛиАЗ — 677» рыгнул сизым выхлопом и дёрнулся, сдвигая свою воняющую бензином тушу с места. «Он сказал — поехали», а я взмахнул рукой, выбивая из пальцев соседа коробок со спичками и коротко ударяя его локтем под дых.

М-да, весело начинается моё путешествие к пионерским кострам и линейкам — один альтернативно одарённый подзуживает другого поджечь бант у соседки впереди, другой, не задумываясь, достаёт спички. А к концу смены они убьют поваров и сожгут лагерь?

— Васнецова! Я к тебе обращаюсь, Васнецова! Вот скажи мне, ты на самом деле родственница великого русского художника или я ошибаюсь?

— Да, Олег Юрьевич. То есть, нет, не родственница.

Писклявый голос конопатого худосочного существа с пионерским галстуком на тонкой шее сверлом входит в уши и добавляет ещё немного к головной боли, уже захватившей лоб и медленно ползущей к вискам. Чаша гнева переполняется, и голос старшего пионервожатого наполнен ядом и безысходной горечи:

— Так какого же чёрта, Оленька, ты рисуешь стенгазету, вместо того, что бы размещать по палатам ребят своего отряда?!

Голос к концу фразы превращается в рык, и Оленька испаряется в открытой настежь двери веранды.

— Ну, вот как с такими кадрами работать? Впрочем, кого я спрашиваю…..

Олег Юрьевич Когтев прекращает вопиять в пустыне и, обводя взглядом присутствующих на веранде пионервожатых и отрядных воспитателей, мысленно вздыхает. Ни одной достойной его внимания фемины. Все некрасивые как на подбор, либо худые, либо толстые. Коротконогие, лица круглые как блин, глаза неумело накрашены и выражение их невероятно глупое. То ли дело смена прошлого лета! Рыженькая Танечка, само обаяние и виртуозная гасительница любых конфликтов. Красавица Людмила, предмет поклонения и подражания всех девчонок лагеря и непревзойденная затейница и выдумщица Гюльнара! Черненькая как уголь и такая же пылкая. Стоит только припомнить их встречу в кинобудке, а потом в кабинете директора лагеря, когда Сергеич умотал домой на выходные. Эх, вспомнить-то как приятно! Олег почувствовал, что вспоминает не только он, но и кое какая часть его тела и заёрзал на стуле.

— Так, что у нас ещё осталось по плану, девочки? Всех распределили? Хорошо. Оксана Ивановна, больных, вшивых и лишайных на смене нет?

Сушеная вобла в белом халате одарила его царственным взглядом и снизошла до ответа:

— Больных детей на смене нет, Олежек и разве состояние здоровья детей находится в ведение старшего пионервожатого?

Сучка. Змеиная улыбка и высверк очков в золоченой оправе и как добивающий удар процеженная сквозь тонкие губы следующая фраза:

— Знаете, Олежек, я всегда считала, что дело пионервожатого поднимать флаг на линейке, разжигать костры и петь возле них разные песни, а не измерение температуры у детей.

Дважды сучка. Ничего, ничего, придёт время. Сергеич тебя терпеть не может, в гороно тоже наслышаны о вашем величестве и будем надеяться, что это твое последнее лето, неуважаемая Оксана Ивановна.

Олег скривился, как от съеденной дольки лимона и выдавил из себя улыбку:

— Спасибо за ответ, Оксана Ивановна. Больше я вас не задерживаю.

Плохонький ответный удар, трусоватый, но вступать в открытый конфликт он пока не будет. Олег пододвинул к себе список с фамилиями, покусал кончик ручки: «Ровно тринадцать детдомовцев. Это не к добру. От детдомовцев и просто проблемы бывают, а в нынешней смене их ровно тринадцать. Чёртова нехорошая дюжина. Ещё к ним добавим ребят, напротив фамилий которых проставлены красной пастой галочки и можно смело начинать грустить. Все помеченные состоят на учёте в детской комнате милиции и среди этой хулиганистой компании целых три девочки. Девочки, это очень плохо. Даже не так, а так — очень, очень плохо. Их не выведешь на веранду ночью и не заставишь приседать, держа на вытянутых руках подушку. Их не отведёшь за угол и не отвесишь хорошего пинка по тому месту, которым они думают. Девочки — это проблема с большой буквы. А эти клуши, так называемые пионервожатые, способны лишь расплакаться и прибежать нажаловаться на непослушного им ребёнка. Дать пощечину зарвавшейся соплячке они просто не способны».

— Олег! Выйди сюда.

О, Сергеич! Явление грозного Юпитера народу. Олег поднялся из-за стола и, спускаясь по ступеням веранды, пытался предположить, что заставило директора лагеря и по совместительству небожителя спуститься на грешную землю.

— День добрый, Сергеич.

— Здоровались уже. Ты вот, что, Олег…..

Сергеич несколько секунд изучает переносицу Олега, потом отводит взгляд и спрашивает, смотря в сторону:

— Ты нигде, ничего не натворил, Олег? Самиздат свой читать никому не давал, ни с кем о нём не говорил по-пьяни? Не дрался?

— В смысле, Сергеич? Какой самиздат? Какие пьянки?

— Да без смысла! Иди-ка сюда, читатель!

Сергеич шагнул в сторону от выхода с веранды, пальцем поманил за собой. Когда они скрылись за разросшимися кустами, он ухватил Олега за нашитые на груди батника планки и зашипел-зашептал, нависая над собеседником:

— Мне оттуда звонили! — толстый палец, поросший жесткими чёрными волосками, проткнул синею пустоту неба — Понимаешь, Олег, оттуда! Спрашивали о тебе, что и как. Интересовались, какой у тебя моральный облик, почему ты не вступаешь в партию — твоё заявление я же ещё прошлой зимой подписал.

— И что? Что ты им ответил Сергеич? И отпусти ты меня!