"Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ) - Ясный Дмитрий - Страница 112

Теперь повоюем! Запомните вы, гады, мои «белые колготки»! На всю жизнь запомните! Мы тут вам, сраные воины Аллаха, Сталинград вместе с Брестской крепостью вперемешку организуем! Ух, сколько адреналина у меня в крови! Аж из ушей льется! Короче, бой до смерти последнего противника. Потому что сдаваться мне ну вот никак нельзя, я как бы совсем не готов к групповому изнасилованью с тройным проникновением. Да и дела у меня еще на этом свете.

«С именем Аллаха Милостивого, Милосердного! Господь наш! Даруй нам от Себя милосердие и укрепи нас им и защити от зла и устрой для нас в нашем деле прямоту — облегчи нам путь, который приведёт нас к совершению таких дел, которые Ты любишь, и мы станем идущими прямым путём. Да возвысится величие Твое! Нет божества иного кроме Тебя!».

Закончив короткую молитву, Ильяс осторожно выглянул из-за угла дома Мирзы, двоюродного дяди по отцу и тут же дернулся обратно, втягивая голову в плечи. Щеку больно резанула каменная крошка, выбитая пулей. «У, проклятые дети Иблиса! Как метко стреляют, шайтаны!».

Ильяс покосился в сторону Хаджи Ага. Храбрый воин и верный друг, лежал с краю дома, вытянувшись во весь рост, бледный, прерывисто дышащий, зажимая одной ладонью дырку в бедре, а другой простреленное плечо. Грязные тряпки, что он прижал к ранам, давно пропитались кровью. Ильяс скрипнул зубами — проклятые гяуры не давали вынести раненого, метко стреляя по смельчакам. Вон там лежит Руслан, там Шамиль, воткнулся головой в плетень. Он умер в позе недостойной воина Аллаха, но умер достойно. И кто их убил? Кто? Порождение грязи, испорченное семя Иблиса — женщина! Ведьма!

Ильяс видел эту русскую шлюху лишь мгновение, но ему хватило разума, чтобы тут же упасть в пыль и, не поднимая головы отползти за дом. О, Аллах! Сколько было ненависти в ее взгляде! Холодной и расчётливой, подконтрольной, не застилающей багровой пеленой взгляд, не мешающей ей целиться. Уберег тогда святой Исраил, отвел пули, только вжикнуло над головой, тут же громко застонал за спиной Ильяса раненный Ваха. Не уберегся он. Шейха Джамала тоже не уберег пророк Исраил, лег шейх на землю, безвольно раскинул сильные руки, выронил саблю предков в пыль. И брата его, Усмана, пророк не уберег — очередь в живот получил брат шейха, не осторожно выскочив прямо на русского. Шайтан-пулемет у воина Иблиса оказался в руках, с заколдованными пулями, что не пронзали плоть насквозь, а били в грудь, ломая ребра, кости, разрывая в кровавые клочья тела воинов.

Ильяс вновь выглянул за угол и опять еле успел спрятать голову — винтовочный выстрел прозвучал как щелчок кнута для глупой овцы, что отбилась от стада. У, шайтан! Ильяс погрозил неверным кулаком, благоразумно не показываясь стрелку, огляделся, примеряясь, как ему лучше отойти вглубь аула — перелезть через высокий плетень или перебежать до овчарни? Ага, Шамиль вон тоже решил перебежать и сейчас лежит совсем мертвым в серой пыли и мухи ползают по его спине. Ильяс прислушался — где-то на окраине аула еще изредка стреляли, сухо били револьверы, басовито бухали винтовки и раздавались редкие очереди ручного пулемета, словно кашляла больная собака, но Ильяс чуял, что это так, стрельба на отходе и добивание раненных, гяуры все же взяли верх.

Ильяс скрипнул зубами, сплюнул густой слюной пополам с кровью. Где он успел выбить зуб, так и не вспоминалось. Когда мчался на своем чалом жеребце и вдруг неожиданно почувствовал, как летит на землю, а его верный конь валится на бок, хрипя и дергая оторванной ногой? Или, когда он почти уже ворвался в дом, на ходу полоснув кинжалом по шее светловолосого коммуниста, и вылетел обратно, спиной вперед, узрев медленно поднимающийся ему на встречу ствол пулемета? Или это произошло во время взрыва гранаты? А, какая разница, где он потерял зуб! Сейчас бы жизнь не потерять, это сейчас не смелые слова говорить за две ночи перед налетом на красных, когда к ним по вечеру приехали двое, прячущие свои лица, пули слова храбрецов не слышат! Да, тогда Ильяс посмеялся бы над глупым человеком, сказавшим ему, что через две ночи он будет молить Всемилостивого о спасении, бросит умирать брата и друга и будет до дрожи боять всего лишь женщины. Самки! Дырки промеж ног, не способной ни на что, как только рожать детей от воинов гор! Посмеялся бы и даже не стал даже резать — зачем убивать сумасшедшего, извергающего своим поганым ртом дикую ложь? Не зачем, его и так Аллах наказал, лишив разума.

Эх, Иблис и проклятые Всеблагим Аллахом дети его, нечистые шайтаны, как же все хорошо началось и как погано закончилось! Шейх Джафар, умный вождь и великий воин, сразу же послал троих воинов убить «красных» на гряде, что стреляли из пушек по своим же. Глупые гяуры что-то не поделили между собой, но смелым воинам ждать не хотелось, пока они поубивают друг друга, да и много ли чести в том, чтобы просто добить врага?

Но Дауд и его нукеры не справились и снаряды проклятых начали ложиться посреди храбрецов, унеся жизни воинов. Шейх, разъяренный неудачей Дауда, отправил еще воинов, но ярость плохой советчик и когда последним взрывом разорвало братьев дяди Джамала Вадуда и Амирбека и племянника его Инала, он скомандовал атаковать дом. Тогда-то он и отдал тот плохой приказ не убивать эту русскую суку, а брать ее живьем. Ошибся шейх, проклятый вложил в его уста эти слова, вот и умер он от ее руки. И многие умерли. Шайтан это, а не женщина. Не может человек так быстро двигаться, так метко стрелять. Не может внезапно то замирать на месте, то резко подаваться назад, уходя от пущенных в ее сторону пуль. Не может, не глядя посылать пули в смельчаков за ее спиной и тут же скрываться за стенами, нет у нее глаз на затылке! Ильяс сам стрелял в нее несколько раз и ни разу не попал, зато она попала во многих. А ее глаза! Это не глаза, а глубокие колодцы наполненные ненавистью, смертью, презрением. Не воинами, мерзкими насекомыми, что водятся в одежде, считала их эта тварь.

У, дочь шайтана! Ильяс раздраженно махнул рукой, еще раз сплюнул, прочел еще одну короткую молитву, перезарядил винтовку и револьвер, поправил одежду. Прощай, брат Хаджи Ага! Ты смело бился и Аллах будет милостив к тебе. Ну, а Ильясу нужна его жизнь для дальнейшей борьбы с неверными.

Высунув руку с револьвером за угол дома, он произвел несколько неприцельных выстрелов в сторону «красных» и рванул с места, не разгибаясь, к плетню. Но не добежал, что-то сильно ударило его по ногам, небо и земля несколько раз поменялись местами, каждый раз, больно ударяя по телу, а потом он увидел перед собой ствол винтовки и рассветший огненный цветок на дульном срезе.

— Ну и зачем ты его убил, Ли? Может быть, мы от него что-то бы узнали, а то пока те двое очнутся… Если вообще очнутся. Эх, командира их я зря пристрелила, хотела же ниже взять! Черт!

— Этот бандит был вооружен, госпожа. Он мог нанести вам рану.

Вот и весь ответ, ни раскаянья, ни сожаления. Мой Ли все больше начинает напоминать моего прежнего самурая без страха и упрека. Он переменился, изменился, сбросил с себя маску. Все также молчалив и строг, на лице прежнее равнодушное выражение человека, готового умереть в любую минуту. За меня. Против всех. Но есть и плохоее в нем. Как-то он не очерствел, а закаменел, стал безжизненен. Улыбаться совсем перестал, в глазах пустая пустота. Подвалы товарищей так на него подействовали или он сам себя так настроил, вбив себе в голову, что он должен любыми путями исполнить великую задачу по осуществлению моей безопасности? Поэтому и абрека убил, перестраховщик. Или не поэтому, а по тому, что тот мог что-то рассказать? Я с подозрением посмотрел на Ли, затем мотнул головой — ну к дьяволу эти дурные мысли, так, недолго, и себя начать подозревать!

Уловив мой взгляд, Ли сапогом повернул ко мне лицо убитого, сказал:

— Госпожа, этот человек убил Федора Келлера. Того «красного» солдата, что к вам в тюрьму приходил и подбирал нам седла, вы помните? Который вам понравился.