Я - твое наказание (СИ) - Юнина Наталья - Страница 28

— На самом деле, я так же подумал.

— Да?

— Чехарда.

— Что?

— Вот и я спрашиваю, что я сейчас услышал и что такое экорше?

— Ты, да чего-то и не знаешь? — хмыкаю в ответ на удивленное выражение лица Вадима. — Экорше головы — это гипсовая модель головы человека без кожного покрова с открытыми мышцами. По этой фигуре студенты и самоучки изучают пластическую анатомию, чтобы передавать на холсте реальные черты лица.

Если до этого момента на его лица были озадаченность, после смененная на удивление, тот сейчас там полный загруз.

— Ты не могла подготовиться к выставке. Это спонтанный поход. Откуда ты знаешь такие слова?

— Я с детства занималась рисованием. Достаточно долго. Мне это жуть как нравилось и в общем-то неплохо получалось.

— Может, я снова плохо читал твою биографию, но там не было указано, что ты заканчивала художественную школу.

— А я и не заканчивала. Просто занималась с учительницей по изо. Она была нашей соседкой. Было удобно — никуда не надо ездить и платить. Ну как бы не совсем бесплатно. За мясо, яйца и молоко.

— И насколько хорошо ты умеешь рисовать?

— Не знаю. Я года три уже ничего не рисую.

— Разонравилось?

— Нет. Просто после школы некогда было. А сейчас…, — а действительно, что сейчас? — Как-то и не думала об этом. Рисование занимает слишком много времени, а у меня сейчас в приоритете русский с твоим «одеть» и «надеть» и английский. Надо же меньше тебя позорить в будущем.

— Ты меня удивила.

— Чем?

— Да так. Кстати, что там с учебой? Время поджимает. Мне еще нужно договориться, чтобы тебя оформили с февраля, а это требует усилий. Ты выбрала университет?

— Чуть позже скажу. Сразу по приезду домой.

— Значит, ты ничего не решила. Насть, ты должна…

— Не надо этого делать.

— Ты о чем?

— Не надо давить на меня своим возрастом и авторитетом. Я в принципе никому ничего не должна.

— Я на тебя не давлю. Всего лишь хочу, чтобы ты поступила в университет. И не теряла время.

— Я тебя услышала. А можно уже что-нибудь некультурное, Вадим Викторович?

— Что именно, Настенька?

Да он издевается, что ли? Четвертый день проходит, а мы поговорили на жизнь вперед и посетили все, что только возможно. Нет, в этом есть своя прелесть, но приставать ко мне кто будет? Сам привез в один номер на двоих и сам…ничего не делает. Как это понимать?

— Я не знаю. Ты мужчина, ты и предлагай.

— Мне бы хотелось услышать, что некультурного хочется именно тебе.

Так, стоп. Это что он сейчас делает? Вынуждает сказать, что я хочу, чтобы мы наконец занялись сексом? Да у меня язык не повернется такое сказать.

— Ну?

— Карусели, — кто-нибудь отрежьте мне язык. — Я хочу на каруселях. Покататься в смысле.

— А ты, оказывается, та еще экстремалка, — усмехаясь произносит Вадим.

Пожалуй, пора и вправду отрезать себе язык. Ну кто ж знал, что зимой работают не какие-нибудь легкие детские карусели, а колесо обозрения.

Вот уж чего я не планировала, так это морозить себе пятую точку. И ладно бы надела нормальные брюки с кофтой, так ведь снова платье в надежде на…черт знает что.

— Ты точно не хочешь в уборную?

— Сто процентов.

— Ты не бойся, я доведу тебя до кабинки и буду караулить как девочка девочку, — вот ведь гад. Стоит и лыбится.

— Ты мне до конца дней будешь припоминать туалет?

— Да нет, ну что ты, малыш. Со временем все забывается.

— Ну, спасибо.

Кабинка колеса обозрения оказывается лучше, чем себе можно представить. Радует не только тот факт, что мы оказываемся в ней вдвоем, но и то, что она обогреваемая. Хотя и за это не стоило переживать, учитывая, что есть плед, которым мне тут же накрывает ноги Вадим.

Как ни странно, никакого страха я не испытываю. Вечерний город с высоты завораживает своими огнями и масштабами. Красиво. Что-то в этом есть романтичное.

Перевожу взгляд на Вадима. Сейчас он кажется мне каким-то безумно красивым, хотя в нем ничего не изменилось. В голове тут же возникают сомнения из-за завтрашнего переезда за город и посещение этого пафосного места с кучей незнакомых мне людей. Даже не знаю, что меня больше страшит: возможность облажаться и опозорить Вадима или тот факт, что там наверняка будет эта идеальная умница и красавица Саша.

— А твои однокурсники там будут?

— Какие однокурсники?

— Из санатория. Олег и Саша.

— Скорее всего, да.

— А твоей Веры там не будет?

— Она не моя. И с какой стати ей там быть? Она не чья-то жена.

— Ну да, любовница.

— А знаешь кто там будет точно?

— Мой отец?

— Нет. Горский старший и младшенький Артемка. И давай договоримся сразу на берегу: ты не должна с ним контактировать. Вообще. Не подходить и даже не здороваться. И еще. Что бы ни случилось, не совершать глупости.

— Ты о чем сейчас?

— О любых глупостях. Договорились?

— Только если не делать глупости относится к нам обоим.

— К нам.

— Тогда договорились.

— Ну и славно. Как тебе наша некультурная программа?

— Хорошо, — тихонько произношу я и тут же кладу голову на плечо Вадима.

Не сразу понимаю, когда все меняется. Я так расслабляюсь на непривычной высоте, что пропускаю момент, когда под пледом, которым укрыл мои ноги Даровский, оказывается его рука. Точнее на моей коленке. А вторая приобнимает меня за плечо.

Я понимаю, что он хочет сделать, когда его рука вклинивается между моих сведенных ног и проходится по внутренней стороне бедра. Это же безумие чистой воды. Кабинки стеклянные. Нас же видят другие отдыхающие!

— Не видят, — шепчет мне на ухо, чуть прикусывая мочку.

Я точно свихнулась, раз позволяю себе такое безумие в общественном месте. И тут до меня доходит. Руки!

Черт, если я сейчас спрошу его «А ты руки мыл?», вероятность того, что Вадим скинет меня с этого колеса обозрения возрастет в стократ. Правда, с еще большей вероятностью он до меня вообще больше не дотронется, ляпни я такое вслух.

Ладно, все же как-то в кино занимаются этим, когда захотят. Даже грязными, а мы хотя бы чистые. А что касается рук, Даровский вообще чистюля. Он в туалете был. Всяко их вымыл. Плевать — четко решаю я. Чуть развожу ноги и его ладонь тут же накрывает мой лобок, а пальцы начинают ласкать меня через ткань кружевного белья.

Страх, смешанный с неконтролируемым желанием бежит по венам, разгоняя кровь бешеными толчками. Становится невыносимо жарко. Так и хочется сорвать с себя дурацкий плед. Но до меня только сейчас доходит, для чего где-то достал его Вадим и укрыл меня.

Еще чуть-чуть и я буду позорно ерзать на сиденье, насаживаясь на пальцы Вадима. Кто бы мог подумать, что я такая. Прикусываю губу, чтобы не дай Бог не издать ни звука, но это, черт возьми, не помогает. То ли почувствовав, что я сейчас опозорю нас на всю столицу какими-нибудь звуками, Даровский закрывает мне рот поцелуем, немного отвлекая от ощущений внизу. Но тут же прерывает его, касаясь губами шеи. Обжигает горячим дыханием кожу и вдруг его рука замирает.

— Хочешь, чтобы я продолжил? — шепчет мне на ухо. Чего-чего? Мне это не послышалось? — Насть? — нет, он совсем конченый спрашивать меня такое сейчас?! — Если хочешь, так и скажи. «Вадим, дай мне кончить». И если хочешь заняться сексом, то я тоже жду от тебя твоих озвученных желаний. Давай, малыш. Ну?

— Я хочу…

— Что? — блин! Ну почему это так трудно произнести?! — Ну что ж, я терпеливый. Подождем, когда захочешь.

И… резко убирает руку, вызывая одновременно недоумение и злость. Между ног все так ноет, что в пору выть!

— Надо уметь не только препираться и дерзить, но и нормально говорить, Настюш. И озвучивать свои естественные желания. Не — не — не, ноги не сводить и руками себя не трогать…

Глава 22

Стараться делать вид, что ничего не произошло и мне не хочется кое-кого прибить, оказывается легче, чем притворяться вовлеченной в чтение, когда эта бородатая скотина щеголяет перед тобой в одном полотенце, обернутым вокруг бедер. Выглядит он так, как будто не душ принимал, а окунулся в бочку с чем-то запрещенным, поднимающим настроение.