От выстрела до выстрела (СИ) - "AlmaZa" - Страница 6

Через несколько минут не состоявшийся родственник, поправляя мундир, вышел, вызванный гвардейцами.

— Петя! Какая неожиданность! В такой час ты здесь! Что привело?

— Не знаешь ли ты как мне найти Шаховского?

Дмитрий заметно насторожился, приподняв плечи, чтобы лицо плотнее спряталось за воротник от морозного воздуха.

— Зачем он тебе?

Зачем! Скрывать задуманное Пётр не собирался, но и не хотел никому говорить заранее, боясь, что что-то сорвётся, не получится, и будет выглядеть он пустобрехом, наивным юнцом, наводившим суету, но не сумевшим ничего предпринять. По молчанию, однако, Нейдгард сам обо всём догадался.

— Ты что же, не выкинул из головы ответной дуэли?

— Нет.

— Брось, Петя, Мишу не вернуть, а ты сам можешь пострадать…

— Просто скажи мне, где я могу найти Шаховского? — упрямо повторил студент.

Поняв, что его не переубедить — раз уж за три месяца не пропал пыл мщения! — Дмитрий медленно покачал головой:

— К счастью, здесь ты его не найдёшь.

— Почему?

— Я удивлён, что ты не знаешь.

— О чём? — чередой своих пытливых, нетерпеливых вопросов Пётр сам себе показался каким-то ветренным и глуповатым мальчишкой. Поэтому перестал выпаливать из себя их.

— Шаховской за дуэль сослан служить на Кавказ.

— На Кавказ⁈ — вопросительное восклицание всё-таки сорвалось. В голове всё пошло кругом: чётко составленный план лопнул, подобно мыльному пузырю. Как он мог не узнать? А откуда бы? В университете совсем другая жизнь, студенческая, не военная, никого знакомого больше из Преображенского он не имел. Отец наверняка был в курсе, но они с ним, обмениваясь письмами, не затрагивали болезненной темы: смерти Михаила. Да и Александр вряд ли интересовался дальнейшей судьбой Шаховского.

— Да, видишь, он уже наказан, — надеясь, что это утешит и утихомирит Столыпина, Дмитрий мягко улыбнулся, — получить Пятигорск вместо Санкт-Петербурга — стремительное падение!

Пятигорск. Вот он где. Сорок лет назад там же стрелялся и был убит его знаменитый родственник, троюродный брат Михаил Лермонтов. Секундантом у него был их общий двоюродный дядя, Алексей Столыпин, первый красавец Петербурга, которого ненавидел сам император Николай. Неужели судьба любит так шутить, что повторяет историю снова и снова? Расстояние не остановит! Сколько дней пути до Пятигорска? Говорят, проложенная не так давно железная дорога ходит почти до него. Нет, в одну сторону будет недели две хода, зимой-то уж точно. Он никак не успеет за рождественские вакации обернуться туда и обратно. Неужели придётся ждать до лета? Шаховской теперь уже никуда не денется, война на Кавказе давно кончена, убить его вперёд Петра никто не сумеет. Разве что человек с таким характером нарвётся на какую-нибудь дуэль раньше прибытия Столыпина.

Петру было не страшно не вернуться на учёбу вовсе, если бы его убили — мёртвые сраму не имут. А вот если выживет и пропустит несколько дней лекций — это будет стыдно и некрасиво.

— Да, стремительное, — с задержкой кивнул студент, как бы соглашаясь с Нейдгардом.

— Вот и не будем больше к этому возвращаться. Скоро Рождество Христово, давай думать о светлом. Едешь домой на праздник?

— Нет, останусь в Петербурге, позанимаюсь лучше, чем тратить время на дорогу, — но мысли всё равно подразумевали дорогу до Пятигорска, которая не укладывалась в отведённые свободные дни.

— Тогда, может, ещё увидимся! Я тоже в Москву, к родителям, не еду.

— А Ольга Борисовна?

Дмитрий сдержал понимающую улыбку, чтобы не смутить брата покойного товарища.

— Она, конечно же, тоже остаётся здесь. Во дворце по поводу рождественских торжеств уйма дел, кто отпустит фрейлину? Да и она сама, думаю, предпочтёт остаться при дворе, чем ехать в московскую скуку.

— Я… мог бы поздравить её как-то с Рождеством? — ухватился Пётр за весьма зыбкий повод. Надуманный, притянутый. Сам это почувствовал, но отступать и не думал.

— Мог бы, почему нет?

— Дело в том, что… я не знаю, где и когда могу её встретить. Ко двору просто так не попадёшь.

Нейдгард подумал с минуту, пока вдруг не вспомнил:

— А! Завтра они должны ехать из Аничкова в Зимний…

— В котором часу?

— Что-то около пяти или шести пополудни[1]. Прости, точного времени не знаю.

— Ничего, я подожду.

— Хочешь, я могу передать ей письмо с поздравлениями? — предложил участливо Дмитрий.

— Я подожду, — повторил Столыпин.

— Ну, как знаешь!

Они простились, и Пётр поспешил обратно к Невскому, чтобы успеть на какую-нибудь из последних конок[2] до Васильевского острова. Отсутствие Шаховского и испорченные планы на дуэль скрасились ожиданием завтрашнего дня, когда он мог увидеть ту, что не видел с самых похорон брата, его невесту. Нет, если он будет продолжать думать о ней, как о невесте Михаила, то не сможет перешагнуть черту, за которой мечты воплощались в реальность. Ольга Борисовна больше ничья не невеста. Она свободна в своём дальнейшем выборе. «Это-то и пугает» — подумалось Петру, ведь выбрать она в таком случае была вольна кого угодно. Кого-нибудь более знатного, богатого, смелого.

В ожидании конки помимо него уже стояла девушка, судя по одежде, простенькой и непритязательной — курсистка из семьи разночинцев, какая-нибудь провинциалка, подрабатывающая гувернанткой или учительницей, чтобы снимать комнатёнку в подвале и сводить концы с концами, пока получает образование. Она стала коситься на него, что Пётр почувствовал как бы боковым зрением. Знакомы они быть не могли — он подобных знакомств в столице не заводил, — так что, скорее всего, это было обычным любопытством. Но что в нём может быть любопытного? Одиннадцать вершков роста[3]? Этим разве что он от других и выделялся по своему разумению.

Время текло медленно, и вынужденное стояние как бы отгородило их от движущегося и людного проспекта. Вдруг девушка спросила:

— На кого учитесь?

Пётр повернулся к ней, посмотрев в молодое, но взрослое лицо, нёсшее печать самостоятельности и забот о жизни. Было в нём и ещё что-то, чего он сразу понять не мог. То, что он студент, было ясно по форменному мундиру, который он носил. Это было вовсе не обязательно, многие студенты, особенно заигрывающие с народовольцами или либеральными идеями, предпочитали носить рабочие пиджаки, демонстрируя поддержку бессословности, равенства и свобод, иные и вовсе облачались в красные косоворотки. Но Петру, как сыну военного, это виделось расхлябанностью, неаккуратностью, и в форме ему было привычней: начищенные застёгнутые все до единой пуговицы, ни пятнышка на сюртуке и штанах, предельный порядок в одежде.

— На агронома, — ответил он и подумал: «Прилично ли девушке поздним вечером вот так первой обращаться к незнакомцу?».

— Разбираетесь в земельном вопросе? — деловито спросила она.

— Надеюсь разобраться, когда закончу университет.

Девушка улыбнулась, но в улыбке этой, лишённой природного очарования, не было той невинной женственности, которая прельщала Петра. Только прямая, слишком откровенная готовность к общению, сближению, чёрт знает ещё к чему.

— Куда направляетесь?

— На Васильевский.

— Я тоже! Будем попутчиками.

Пытаясь не показывать, что ему это не по душе, Пётр осторожно заметил:

— Вы так неожиданно заговорили со мной…

— О, вас это смутило? — догадалась она, глядя с превосходством. Ей нравилось, что он смущён, а она ни капли. — Вы, должно быть, ещё не привыкли к петербургской жизни. Откуда вы?

— Оттуда, где девушки считают безнравственным первыми заговаривать с мужчинами.

Курсистка засмеялась звонче:

— Нравы у каждого времени свои. Сейчас новые наступают. Эмансипэ[4], понимаете?

— Вполне.

— Женщина должна стать свободнее.

— Свободнее от чего? — уточнил Столыпин.

— От условностей, которые не довлеют над мужчинами. Мы тоже хотим получать образование, как это можно женщинам в Швейцарии. Работать, получая за это не меньше, чем мужчины.