Русь. Строительство империи 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 46

Глава 23

Утро под Новгородом выдалось сырым и холодным. Туман стелился по земле, цеплялся за частокол, будто паутина, а я стоял у шатра, щурясь на серую мглу. Руки сами тянулись к топору — точить его, что ли, от безделья? В лагере было шумно: ополченцы копошились у костров, варяги Такшоня чистили оружие, а где-то вдали фыркали лошади, перебирая копытами мокрую траву. Две недели осады вымотали всех, но я знал: Сфендослав не сдастся, пока его башка на плечах. Этот гад хитер, как лис, и зубаст, как волк. Ночью его выродки опять не сунулись — видать, почуяли, что мы теперь не просто добыча, а зверь с когтями. Частоколы, рвы, самострелы наготове — я превратил лагерь в крепость. Но все равно нервы звенели.

Из тумана вынырнули двое. Я напрягся, пальцы сжали рукоять топора, но тут же разглядел: Веслава, вся в дорожной грязи, шагала впереди, а за ней плелся какой-то тощий пацаненок с посохом в руке. Она подошла, глянула на меня своими глазищами и кивнула, дело есть. Пацан остановился поодаль, пялился в землю, будто там золото зарыто. Я выдохнул, отпустил топор и шагнул к ней.

— Ну что, Веслава? — буркнул я, голос еще хриплый со сна. — Бояре ноют, что Сфендослав им пятки щекотать будет?

Она ухмыльнулась.

— Не ноют, княже. Торгуются. Говорят, скинут Сфендослава с трона и тебе Новгород на блюде поднесут. Но хотят пять лет без дани и оброков. Чисто жить, как князья, пока ты там Русь под себя гнешь.

Я присвистнул, скрестил руки на груди. Пять лет без податей? Это ж не просто наглость, это мордой в грязь меня ткнуть решили. Новгород — жирный кусок, богатый, с купцами да мехами, а они хотят на халяву под моим крылом греться? Нет, братцы, так не пойдет. Я прищурился, глядя на Веславу, а в голове уже крутились мысли, как их прижать.

— Пять лет без дани и оброков? — переспросил я, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. — Это они что, с головой посорились? Я им город от Сфендослава отобью, а они мне кукиш вместо серебра? Не-е, так дело не пойдет. Пусть подумают еще разок.

Она пожала плечами, будто ей все равно, но я видел, как уголок губ дрогнул.

— Они говорят, без этого не рискнут. Сфендослав их в узде держит, а ты пока только обещаешь.

— Обещаю? — я фыркнул. — Я не обещаю, я делаю. Полоцк взял, Переяславец взял, Киев под носом у Ярополка держу. А они мне тут торг устраивают, как на базаре? Ладно, вот мое слово: даю им пять лет, но подати и десятинный сбор не убираю, а режу вдвое. И то, смотри, какая щедрость — я ж не купец, чтоб милостыню раздавать.

Веслава кивнула, задумалась на миг, а потом повернулась к пацану, что топтался сзади.

— Слышал, малец? Скачи обратно, передай боярам: князь Антон дает пять лет с податями и десятиной пополам. Пусть решают быстро, а то князь ждать не любит.

Мальчишка дернулся, будто его пчела ужалила, кивнул и рванул в туман, только посох в руках мелькнул. Я проводил его взглядом, пока он не растворился в серости, и повернулся к Веславе. Она стояла, скрестив руки и смотрела на меня с каким-то странным прищуром — то ли одобряет, то ли выжидает, что дальше скажу. А я молчал, прикидывая в уме: если бояре клюнут, Новгород мой, а если нет — придется стены ломать. Но ломать их с Сфендославом внутри — это как медведя в берлоге голыми руками брать. Хитрость нужна, а не только топор.

— Думаешь, согласятся? — спросил я, наконец, глядя ей в глаза.

— Может, и да, — отозвалась она. — Они Сфендослава до дрожи боятся, а ты им хоть какой-то шанс даешь. Но торг этот — проверка. Хотят понять, гнешься ты или нет.

— Гнусь? — я усмехнулся, хлопнул себя по груди. — Это я-то? Да я скорее дуб сломаю, чем перед ними на колени встану. Пусть знают: князь Антон не кланяется, он берет. А они пусть решают, на чьей стороне им теплее будет.

Она хмыкнула, чуть улыбнулась, видать ей мой настрой по душе. Весава — она такая, любит, когда железо в голосе звенит. А смотрел, как редеет туман и чувствовал, как внутри что-то шевелится — предчувствие, что ли? Бояре, Сфендослав, Новгород — все это как котел кипящий, и мне туда руку сунуть надо, чтоб свой кусок вытащить. Но пока я ждал, как пацан до города доскачет, пока бояре там бороды свои чешут, решая, продать мне Сфендослава или самим с ним гореть. Время тянулось медленно.

Лагерь вокруг оживал. Ополченцы таскали дрова, кто-то точил болты, где-то Добрыня орал на какого-то растяпу, который болт не туда зарядил. Такшонь прошел мимо, глянул на меня, скалясь, как волк, но ничего не сказал — видать, по моей физиономии видно, что я не в настроении. А я все стоял, смотрел в сторону Новгорода, где стены едва проступали сквозь мглу. Сфендославу долго на троне не сидеть. Я должен это ему обеспечить.

Туман к полудню разошелся и Новгород проступил вдали — каменные стены и угрюмые башни.

Весава наконец отлепилась от частокола, шагнула ко мне.

— Есть у меня новости из города, не для чужих ушей.

Я кивнул, сунул топор за пояс и махнул ей в сторону шатра.

— Пошли, расскажешь. А то тут Такшонь пялится, будто я ему добычу должен с рук скормить.

Мы зашли внутрь, полог за нами упал, отрезав шум лагеря. В шатре было тепло — угли в очаге тлели, бросая красные отблески на стены. Я плюхнулся на скамью, Весава осталась стоять, скрестив руки. Она молчала с минуту, будто слова подбирала, а потом заговорила, без лишней воды.

— В Новгороде неспокойно, Антон. Сфендослава хотят скинуть, и не просто хотят — зубы об него точат. Бояре, купцы, даже часть дружины шепчутся, что он им горло пережал. Но вот беда: каждый раз, как заговор зреет, он его в корне рубит. Зачинщиков находят мертвыми — то в реке всплывут, то в тереме с ножом в спине. И никто понять не может, как он их вычисляет. Будто духи ему шепчут.

Я хмыкнул, почесал бороду. Духи? Нет, не духи. Это Вежа, система, которая и у меня в голове сидит. Сфендослав — носитель, как я, и, видать, не жалеет очков влияния, чтобы шпионов да предателей выкупать у нее. Умный гад, ничего не скажешь. Я глянул на Веславу, прищурился.

— Духи. Ну-ну, — протянул я, усмехнувшись. — А я-то знаю, откуда у него такие уши. Он не колдун, Веслава, он просто знает, где вести брать. И платит за это щедро, видать.

Она нахмурилась, шагнула ближе, голос ее стал резче.

— Ты про что, Антон? Думаешь, он может все занть? Как волхвы?

— Не думаю, знаю. Он знает, где нож точат, кто шепчется. Потому и жив до сих пор, что заговорщиков раньше времени вырезает. Умен, собака, и хитер.

Веслава замолчала, уставилась на меня. А я смотрел в угли. Сфендослав с Вежей — это не просто князь с дружиной, это зверь с двумя головами. Одну рубишь — вторая кусает. И если он так шустро заговоры давит, то бояре ему не просто не доверяют — они его до смерти боятся. А страх — штука скользкая: толкает и к бунту, и к покорности. Я глянул на Веславу, кивнул ей.

— Дальше. Что бояре думают? Почему мне Новгород сдают, если он их так прижал?

Она выдохнула, присела на край скамьи, пальцы ее забегали по колену — нервничала, хотя и не показывала.

— Они сдают, потому что надежды нет, — начала она тихо. — Сфендослав их душит: подати поднял, купцов обирает, дружину свою над ними поставил, как псов. Говорят, он недавно двоих бояр на пиру зарубил — прямо за столом, за то, что косо глянули. А потом их семьи в поруб кинул, чтоб другим неповадно было. Народ шепчется, но молчит — боится. А бояре… они верят, что ты их вытащишь. Но не верят, что заговор удастся. Слишком часто он их ловил.

Я кивнул, потер виски. Картина ясная: Сфендослав правит страхом, а страх — это цепи крепкие, но ржавеют они быстро, если хозяин зазевался. Бояре хотят бунта, но дрожат, что он их опять переиграет. И переиграет ведь — с Вежей-то в башке он как сокол над полем, видит все сверху. Я хмыкнул, представив, как он сидит в своем тереме, а система ему имена предателей на блюде подносит. Удобно, ничего не скажешь. Только вот я тоже не с пустыми руками — у меня своя Вежа, очки влияния, свои люди. И топор, который буйную головушку любому снесет, если до шеи добраться.