Русь. Строительство империи 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 21

— Искра вон под замком лежит, а ты новых змей в дом тащишь…

Я ухмыльнулся, не сдержавшись. Ее забота была понятна, но иногда она перегибала.

— Не в дом, Милава, — ответил я. — До стен только.

Она фыркнула, но промолчала, шагнув к очагу.

— Княже, — вбежал рыжебородый дружинник, — там это… очнулась сталбыть… Искра.

Глава 11

Я стоял у входа в комнату Искры. День клонился к вечеру, солнце лениво цеплялось за горизонт, бросая длинные золотые полосы на землю, но сюда, свет почти не доходил. Я поправил плащ на плечах — не от холода, а от какого-то смутного чувства, что грызло меня с утра.

Искра. Дочь Огнеяра. Заманила меня в ловушку, а потом оказалась в лапах варягов. Что она знает?

Дружинник — рыжий парень с веснушками, который топтался у двери, — шагнул в сторону, пропуская меня. Его звали, кажется, Вторяк, или как-то так, я не запомнил, слишком их много стало в последние дни. Он кашлянул в кулак, кивнул на тяжелую дубовую дверь, перетянутую железными полосами, и пробубнил:

— Там она, княже. Сидит себе, как каменная. Ни слова не сказала.

Я хмыкнул, глядя на него. Лицо у него было простое, честное, но в глазах мелькала тревога. Боится он ее, что ли? Или просто не знает, как с бабой в цепях обходиться? Я махнул рукой, открывай. Дверь скрипнула и медленно отворилась.

Я шагнул внутрь. А в дальнем углу, у стены, сидела Искра. Спина прямая, как у девки, что гордо вышагивает на торгу, но плечи ссутуленные, будто тяжесть какая на них легла. Волосы, что раньше вились прядями, теперь спутались, падали на лицо грязными космами. Я остановился в паре шагов от нее, скрестив руки на груди, и молчал, давая ей самой начать. Но она даже головы не подняла. Просто сидела, уставившись в пол, будто там, в трещинах, было что-то интереснее.

— Ну, — сказал я наконец, когда тишина начала давить на уши. — Долго молчать будешь, Искра? Или язык тебе варяги отрезали, пока тащили?

Она не шевельнулась. Только пальцы ее, лежащие на коленях, чуть дрогнули — еле заметно, но я уловил. Жива, значит. И слышит. Я шагнул ближе, присел на корточки, чтобы заглянуть ей в лицо. Глаза были опущены, ресницы длинные, темные, как уголь, бросали тень на щеки. Лицо бледное, почти белое, только под глазами темные круги, словно ночь сама в них поселилась. Красивая она была, даже так, в грязи и цепях, — не отнять. Но сейчас эта красота казалась мне холодной, как лед на реке в зиму. Я ждал, что она хоть что-то скажет, хоть слово выдавит, но губы оставались сжатыми, будто зашитыми.

— Сфендослав, — бросил я, решив зайти с другой стороны. — Ты с ним была заодно. Что он задумал? Куда сбежал после того, как мы ему ладьи пожгли? Говори, Искра, мне надо это знать.

Тишина. Она только чуть повернула голову — не ко мне, а в сторону, к стене. Я стиснул зубы, раздражение поднимается откуда-то из груди, горячей волной заливает шею. Хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть, выбить хоть слово. Не потому, что жалко ее было, а потому, что понимал: силой тут ничего не взять. Она не из тех, кого сломать можно криком или кулаком. Огнеярова дочь, как-никак. Упрямая, как ее отец, что до последнего плел свои интриги против меня.

— Печенеги, — продолжил я, выпрямляясь и отходя на шаг. — Лагерь их пустой остался. Это твоя работа? Или Сфендослава? Ты с ними была заодно, когда меня в ловушку тянула? Молчишь, значит, да? Ну, молчи. Только учти: молчать можно до поры. А потом оно само вылезет, когда поздно будет.

Она снова не ответила. Даже не моргнула. Просто сидела, как каменная, будто меня тут и не было. Я смотрел на нее сверху вниз, на эту неподвижную фигуру в углу, и вдруг понял, что злюсь не только на нее. Злюсь на себя. Зачем я вообще сюда пришел? Думал, она расколется, как орех под молотом? Или надеялся, что в глазах ее увижу хоть что-то — вину, страх, ненависть? А тут пустота. Как в колодце, из которого воду вычерпали до дна.

— Ладно. Сиди тут, раз тебе так нравится. Только не думай, что я тебя забуду. Ты мне еще пригодишься, Искра. Живая или мертвая — мне без разницы, но пригодишься.

Я шагнул к двери, а на пороге обернулся, думая, что она наконец-то решится что-то сказать, но нет. Она просто подтянула колени к груди, обхватила их руками и уткнулась лицом в них, спрятав глаза. Словно отгородилась от меня этой позой, как стеной. Я пожал плечами. Не хочет говорить — ее беда. У меня дел хватает и без ее упрямства.

Вторяк у входа выпрямился, увидев меня, и вопросительно кивнул — мол, что дальше? Я махнул рукой, показывая, чтоб закрывал дверь.

— Стереги ее, — буркнул я, проходя мимо. — Еды дай, воды. Но глаз не спускай. И если заговорит — сразу ко мне.

Он кивнул, защелкнул засов. Я направился обратно.

Возвращается тепло от очага, который трещал в горнице. Милава мелькнула где-то у стола, гремя горшками, но я не стал ее окликать. Голова гудела и мысли путались. Искра молчит. Сфендослав сбежал. Печенеги пропали. А теперь еще эти венгры. Слишком много всего.

Я вышел на крыльцо терема, вдохнул холодный вечерний воздух. Небо уже темнело, звезды проступали сквозь облака. Внизу, у стен, горели костры дружины, слышались голоса — кто-то точил топор, кто-то пел что-то тоскливое, про реку да девку, что ждет у воды. Я оперся о перила, глядя на этот маленький мир, который я сколотил своими руками. Переяславец держится, но надолго ли? Искра знает больше, чем показывает, я это чую. Но как ее разговорить, если она даже смотреть на меня не хочет? Ладно. Пусть сидит.

Я спустился с крыльца терема, и холодный ветер тут же ударил в лицо. Площадь встретила меня гулом шагов и скрипом телег. Дружинники таскали мешки с зерном, что привезли днем из Совиного, Степа орал на кого-то, требуя быстрее шевелиться, а у старого дуба, который рос у входа в княжий сад, маячил Добрыня. Его борода топорщилась на ветру, глаза щурились, пока он следил за суетой. Я направился к нему. Вид у него был усталый.

— Княже, — прогудел он, когда я подошел. — С обозом управились. К походу готовы, да только ненадолго.

Я кивнул, глядя мимо него на дружинников, которые складывали мешки у стены. Восемь сотен человек — мои да Ярополка — это сила, но без припасов и оружия она растает, как снег под солнцем. А теперь еще венгры с их Такшонем. Полторы тысячи воинов не пойдут со мной за просто так. Им нужно золото, и нужно сейчас, чтобы задаток скрепил наш шаткий союз.

Увидев Степу, я позвал его.

— Мне нужен гонец. Надежный. Такшоню отправим, пригласить надо его на небольшой пир завтра вечером.

Степка кивнул, но в глазах его мелькнуло то ли сомнение, то ли тревога.

Золото завтра уйдет к Такшоню. Теперь его ход. Даст клятву — будем бить Киев вместе. Нет — придумаю, как его прижать. Но без венгров мне не обойтись, это я понимал ясно, как день.

— Княже, — раздался голос Степы за спиной. Я обернулся. — Припасы уложили. Завтра кузнецов созову, пусть самострелы клепают. Но снарядов для катапульт нет. Не успеем за два дня.

— Думай, Степа, — бросил я, шагая к нему. — Пусть готовят днем и ночью. Нам до Киева долго идти. Отправишь нам обозом.

Он кивнул и ушел. Я посмотрел ему вслед, потом перевел взгляд на терем. Свет из окон падал на землю мягкими желтыми пятнами, внутри гудели голоса — Милава, поди, опять хлопотала, ругая всех, кто под руку попадется. Я усмехнулся про себя. Надо было зайти, поесть, отдохнуть, но ноги сами понесли меня к старому дубу. Я остановился под ним, положил руку на шершавый ствол, чувствуя, как дерево отдает тепло, что накопило за день. Мысли крутились в голове, как осенние листья на ветру.

Ладно. Гонец ушел, дело сделано. Теперь ждать завтра Такшоня в гости, а там дам задаток и уговорю дать клятву. Я оттолкнулся от дуба, бросил последний взгляд на темные стены Переяславца и пошел к терему.

Перед глазами высветилось уведомление: