Драконьи булочки (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 13

И Оран всегда встает рано. Пекарня открывается в восемь, покупателей надо встретить свежим хлебом, только что из печи, а не вчерашними остатками. Это старая традиция.

При мысли об Оране мне сделалось тепло, хотя в старых домах на пустошах всегда гуляют сквознячки, как ты их ни утепляй. Душу наполняло предвкушение чего-то очень хорошего. До весны было еще далеко, но казалось, что сейчас со мной именно она. Обнимает теплыми крыльями, отрывает от земли и впереди только радость и свет.

Я привела себя в порядок, напевая старую песенку о трубочисте и барышне, нашла в сундуке теплое платье, которое носила еще в школе, и решила, что сегодня же выберу время и схожу к швее. Надо принарядиться. Надо выглядеть не просто приличной дамой, но леди.

Внезапно я поняла, что хочу прихорашиваться и наряжаться не просто так. Я снова делала это не только для себя, но и для кого-то.

Когда-то я пыталась стать первой красавицей столицы для Кевина – ровно до тех пор, пока его мамаша не сказала: “Сколько ни наряжай корову, она все равно не станет ланью”. Кевин при этом хихикнул, и с тех пор мое желание быть светской звездой как отрезало. Я, конечно, наряжалась по последней моде, как и желал Кевин, но не потому, что сама этого хотела – просто так было надо.

А теперь…

Подниму и уложу волосы вот так, вокруг головы. И не косами, как принято на пустошах, а изящно переплетая пряди так, чтобы создавалось ощущение легкости, воздушности и изысканного стиля. В столице прической знатных дам занимаются куаферы, но когда не хочешь ждать и сидеть в кресле несколько часов, то используешь расческу с чарами.

Вот так проводишь по волосам – и они покрываются искрящейся серебряной пылью. Через несколько мгновений она развеивается, волосы приходят в движение и вскоре у тебя голова не провинциальной растрепы, а настоящей дамы, хоть сейчас на картинку в модный журнал.

Закончив с прической и положив зачарованную расческу на подпитку от артефакта, я спустилась на первый этаж. Оран уже допивал чашку кофе, а Элли хлопотала у плиты, снимая с огня сковороду с яичницей и колбасками. На пустошах всегда едят сытно, это вам не столичный завтрак с полупрозрачным тостом, каплей джема и апельсиновым соком для стройности тела.

– Выглядишь… – Оран помедлил, подбирая слова. – Потрясающе!

Я улыбнулась. Невольно подумалось, что он давно никому не говорил комплиментов – а еще, что я ничего о нем пока не знаю. Как он жил, с кем дружил, что ему нравится, кроме кондитерского искусства, в кого был влюблен – ведь Оран не мальчик, он наверняка уже кого-то любил.

Впрочем, ничего. Постепенно разберемся. Если верить сказкам, в истинной паре нет лжи – и со временем я все о нем узнаю.

Мне хотелось узнавать. Не из любопытства – из желания стать ближе к Орану.

– Спасибо. Ты всегда встаешь так рано?

Оран кивнул. Допил кофе.

– Да. Пока придется и тебе. В пекарню будем ходить вместе, – произнес он. – Все должно успокоиться. Улечься.

Элли горестно вздохнула, шустро орудуя лопаточкой и перекладывая яичницу на тарелки.

– Вы думаете, милорд, что покушение повторятся?

Домовичка освоилась моментально: она смотрела на Орана как на моего мужа, а не как на гостя.

– Конечно, – кивнул Оран. – Надо быть настороже.

– Ужасно! – воскликнула Элли и ушла к печи.

Завтрак был выше всяких похвал. Оран ел аккуратно и быстро – сказывались воспитание и опыт скитаний, когда надо съесть краюху хлеба, чтобы ее не отняли или не выбили из рук для смеха. Я смотрела на него – изящные руки музыканта, привычно сосредоточенное лицо, взгляд, направленный куда-то в глубину, а не в мир – и ни о чем не думала. Просто любовалась человеком, который сидел напротив, и это было так спокойно, так чисто и правильно, что хотелось петь.

– Насчет твоего проклятия, – сказала я, когда Оран опустошил тарелку. – Почему ты думаешь, что истинность может его разрушить?

Оран мимолетным движением дотронулся салфеткой до губ. Откинулся на спинку деревянного стула, который сколотил мой прадед.

– Потому что обретение истинной пары это благословение Господа, – ответил он. – А богословы говорят, что оно разбивает все оковы, наложенные смертными.

– Ты знаком с богословием? – удивилась я.

Обычно драконы занимаются делами и деньгами, а не умственными изысканиями – от них дохода не получишь. Но Оран кивнул.

– Получил степень доктора философии, учился в университете святого Франциска, – ответил он. – Мой бывший дом владеет несколькими крупными музеями, и я готовился стать директором одного из них. Нужно было соответствующее образование.

– Музеями? Какими, например?

– Например, Генеральным музеем Минарского королевства, – ответил Оран, и я едва не присвистнула. Это была подлинная сокровищница минувших эпох. Чего там только не было – картины, статуи, мумии, драгоценности, посуда, мебель, мощи святых. И все поистине бесценно.

– Я всегда считала, что он государственный, – пробормотала я. Оран едва заметно улыбнулся – драконы всегда накладывают лапы на сокровища. Вот и музей присвоили, не объявляя об этом народу королевства.

– Уже много веков нет. Директором я не стал, но не жалею об этом. Ну что, нам пора идти.

Я кивнула, мы поднялись из-за стола, и в это время в дверь торопливо застучали.

***

Оран отстранил меня, прошел к двери и открыл.

Весь дом озарился светом, словно в нем вспыхнуло маленькое солнце. Но я даже не успела испугаться: почти сразу же сияние угасло, выпуская золотую птичку – та трепетала крылышками над протянутой ладонью Орана, открывая и закрывая длинный тонкий клюв.

– Быстро же, – пробормотал он, и птица пропела глубоким мелодичным голосом:

– Оран Боллиндерри, изгнанный из своего дома, проклятый, лишенный чести! Дом Боллиндерри узнал об обретении тобой истинной пары. Это во многом меняет отношение к тебе, но не отменяет его. Для отчета и доказательств тебе надлежит предстать перед советом драконьих домов, предъявить цепь истинности на коже и предоставить подробнейший рассказ об обретении. Подписано: Клив Боллиндерри, глава своего дома.

Птица умолкла, сложила крылья и опустилась на ладонь Орана, закрыв глаза. Я замерла, забыв обо всем. Рассматривала птичьи перья – новейший способ артефакторной связи, еще не всем доступный даже в столице. И вот птичку прислали в нашу глушь, чтобы отдать Орану распоряжения.

Великие и сиятельные драконы снизошли до изгнанника с приказами.

– Лихо командует Клив Боллиндерри, – негромко сказала я. Оран усмехнулся. Кивнул.

– Он мой дед. Четыреста пятнадцать лет, крепко держит дела дома в руках и не собирается их разжимать.

Мне сделалось холодно. Получается, Оран должен вернуться в столицу – а я, конечно, поеду вместе с ним. Пекарня временно останется без булочек и круассанов.

Его могут простить! Эта мысль вспыхнула в голове ярче прилетевшей птички-посланницы. С Орана могут снять проклятие, он снова сможет оборачиваться и летать! Он снова будет свободен. Станет не печь круассаны в пекарне на пустошах, а займет место директора Генерального музея, как и хотел когда-то!

– И… наверно, тебе пора собираться, – сказала я. – Вернее, нам пора.

Оран со вздохом прошел к вешалке. Обулся, надел пальто – я потянулась за ним. Он подал мне пальто, мы вышли в зимнее утро, похрустывающее морозцем и безмолвное. Птичку Оран держал в руках.

– И не подумаю никуда собираться дальше пекарни, – отрезал он. – И мы уже задержались. Пойдем быстрее.

– А как же приказ? – удивилась я. – Тебе же велено предстать перед советом!

Оран презрительно фыркнул.

– И не подумаю, – повторил он. – Меня прокляли и изгнали. Я ничего не должен своему дому. Пусть отдают свои приказы кому-то другому. Я не собачка, которой они могут командовать.

Птичка завозилась в его руке.

– Напоминаю: ответ должен быть получен от тебя сегодня, – пропела она.