Измена. Предательство (не) прощается - Вуд Марина - Страница 2

От её наглости мой рот несколько раз беззвучно то открывается, то закрывается.

— Нет, — отвечаю я, оглядываясь на свои окна, в которых горит свет. — В дом я вас не пущу. Здесь говорить будем, — кутаюсь в пуховик поплотнее, но ноги в тапочках начинают изрядно так подмерзать.

— Рассказывать, что у нас Андрюшей любовь, я не буду, — самодовольно заявляет она. — Лучше сами посмотрите и убедитесь, — она протягивает сквозь решётку свой телефон.

Я опускаю глаза на экран и смотрю видео, на котором мой муж спит в чужой постели. Камера переворачивается, и я вижу лицо этой самой девицы.

— Андрюша, — трогает она его за плечо. — Пора вставать. Твой обед уже закончился.

— Пять минут, — сонно бурчит мой муж и отворачивается в другую сторону.

С усилием воли я отрываю взгляд от экрана и с ужасом смотрю в глаза все той же девице.

Не могу в это поверить! Нет. Это же мой Андрей. Как он мог со мной так поступить? Как он с нами мог так поступить?

В какой-то момент мне удается взять себя в руки.

— Ты думаешь, что удивила меня? – спрашиваю я и сама не узнаю свой голос. — Знаешь, сколько у него таких? И каждая думает, что она единственная и неповторимая. И каждая ждет, что он уйдет.

Девица начинает растеряно хлопать глазами.

— Он меня любит, — дергается её голос.

— Он всем это говорит, милая. Что любит, что самая лучшая, что больше он таких никогда не встреча. Беги ты от него пока не поздно! — я сама нахожусь в шоке от своих слов, но они льются их меня настоящим потоком. — Всех вас он просто имеет, а любит он свою семью, — говорю и сама себе не верю.

Не любит. Когда любят – не предают. Когда любят – не изменяют. Когда любят – берегут и ценят.

— Но я… я беременная от него! – вскрикивает она.

— Беременна? — дрожащим голосом переспрашиваю я.

— Да, — резко отвечает она. — У меня, между прочим, уже третий месяц, а вы заставляете меня стоять на морозе! Если с моим ребенком что-то случится – это будет на вашей совести!

Я чувствую, как ноги будто подкашиваются. Стараясь сохранить хотя бы внешнее спокойствие, хватаюсь за дверной косяк и вглядываюсь в лицо этой девушки, которая уже не пытается казаться уверенной. Сейчас она выглядит просто растерянной, будто и сама не понимает, зачем пришла сюда, зачем все это говорит.

— Ты… ты хочешь, чтобы я пожалела тебя? — шепчу я, чувствуя, как обида и гнев накатывают волной, но голос предательски дрожит. — Ты пришла сюда — ко мне, к его жене, к матери его ребёнка — чтобы… чтобы рассказать о том, что у вас будет ребенок?

Она вздрагивает, её руки нервно обхватывают живот. Видимо, моё замешательство, мои слова её ошеломили не меньше, чем её признание потрясло меня.

— Я… не знаю. Мне просто... мне нужно, чтобы он принял решение. Чтобы он выбрал. Я устала ждать и молчать, — говорит она, и в её голосе слышится боль. — Мне нужно было понять, кто вы для него. Чтобы знать, смогу ли я вообще ему верить. Он говорит, что любит меня, а потом уходит к вам. Разве это любовь?

Моя злость вдруг меркнет, уступая место странному опустошению. Неужели мы обе в одной лодке? У обеих из нас одна и та же боль? Я вспоминаю, как Андрей оправдывал свои задержки на работе, как отмахивался от моих вопросов. Слишком знакомые слова, обещания, которые я слышала в последнее время.

— А если бы он ушёл? Ты уверена, что тогда всё было бы по-другому? — спрашиваю я, глядя ей прямо в глаза. — Любовь — это не прятки и не обещания, что он скажет всем, кто ты для него на самом деле.

Её губы дрожат, а глаза начинают блестеть от слез. В этот момент она кажется мне совсем юной, как будто она всё ещё живет мечтами, в которых Андрей — герой, который спасёт её.

— У меня больше никого нет, — шепчет она, и её голос звучит так глухо, что я едва разбираю слова. — А он обещал заботиться обо мне и о нашем ребёнке. Сказал, что мы будем вместе, что он... он это делает ради нас.

Она молча смотрит на меня, будто я лишила её последней опоры. Она не отвечает, только сжимает руки на животе, будто защищая своё ещё не родившееся дитя. И я, видя это, осознаю, что не могу бросить её вот так, несмотря на свою боль и разочарование.

— Заходи, — я делаю шаг вперёд и открываю перед ней ворота.

2

Настя

— Как твоё имя? — спрашиваю, когда мы заходим в дом.

— Светлана, — отвечает она.

— Света, значит. — снимаю себя пуховик и вешаю его на крючок. — И сколько же тебе лет, Света?

— Двадцать четыре, — отвечает она стоя у порога.

— Ну, что ты там стоишь, как неродная. Проходи. Располагайся. Чувствуй себя, как дома. Ты же за этим сюда пришла?

— Я думала, вы другая, — говорит она уже без той уверенности, чтобы была в ней раньше.

— Какая? — смотрю на неё с вызовом.

— Я думала, вы клуша тупая. У которой нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства.

— А разве я не такая? — развожу руки в стороны. — Вон, посмотри на меня. Сижу вся в борщах и котлетах. С ребенком сутками вожусь. Днями на пылесосе по дому катаюсь, пока мой муж раскатывает таких как ты.

Хлопает глазами.

— Что ты так смотришь на меня? Снимай, давай, свою шубку и пошли на кухню, — разворачиваюсь и иду в сторону кухни.

— Зачем?

Любовница моего пока еще мужа стоит у порога, видимо, обдумывая мои слова, не решаясь сделать первый шаг. Она явно не ожидала такого приёма. С лёгкой растерянностью сбрасывает с плеч свою шубу и всё-таки проходит вглубь дома. Я понимаю, что мой тон выбивает её из колеи, но мне сейчас нужна именно эта выдержка. Потому что иначе, я просто внутренне умру.

— Мужа будешь у меня отбивать, — бросаю через плечо. — Ты же за этим сюда пришла? — оборачиваюсь к ней, видя, что она всё ещё топчется на месте. — Не привыкла заходить в дом главной жены, да?

Она краснеет, но опускает глаза и молча следует за мной. Мы проходим в кухню, где на плите едва теплится огонь, оставшийся от моего незавершённого ужина. Дочка, к счастью, наверху в комнате. В глубине души я благодарна, что её нет здесь, не хочу, чтобы она слышала наш разговор.

— Присаживайся, — показываю на стул возле стола, куда обычно садится Андрей. — Рассаживайся, как полагается хозяйке.

Любовница неловко опускается на стул, словно боится, что я её выпровожу в любой момент. Я молча смотрю на неё, осознавая, что внутри меня кипит гремучая смесь обиды и отчаяния, которую надо куда-то деть.

— Так вот, — говорю я, доставая чашки и ставя их на стол, — у Андрюши нашего – гастрит. У него должно быть частое дробное питание. Ты должна следить за тем, чтобы он не ел ни жирного, ни жаренного.

— Я не знала, — отвечает она, медленно поднимая на меня взгляд.

— Теперь будешь знать. Ещё, ему надо вовремя принимать лекарства, особенно перед едой. Знаешь, какие?

— Нет… — Света смотрит растерянно, явно не понимая, куда я клоню.

— Тогда слушай и запоминай, — продолжаю, как будто объясняю какой-то важный урок. — Утром — таблетки для желудка. После обеда — ещё одна, она уменьшает кислотность. И никаких сладостей после шести. Он это обожает нарушать, но лучше бы тебе пресекать это на корню.

Света кивает, явно пытаясь переварить мои слова, но я чувствую, как её уверенность тает. Она начинает понимать, что на плечах жены — не только уютные ужины и совместные вечера, но и все заботы, которых за фасадом романтики не видно.

— С Андреем жить — не только по ресторанам ходить, — добавляю, делая глоток чая. — Жизнь с ним требует внимания и терпения, а не только этих розовых грёз, которыми тебя, вероятно, угощают за наш счёт.

— Но он ведь любит меня, — снова тихо произносит она, как будто пытается это убедить саму себя, а не меня.

— Может быть, — отвечаю я с лёгкой усмешкой, наливая чай в чашки. — Вот, подождем его и спросим.

Света сидит молча, лишь изредка поднимая на меня виноватый взгляд. Видно, что ей некомфортно, но всё же в ней теплилась надежда на его искренность. Я изучаю её лицо, пытаясь разглядеть то, что заставило Андрея влюбиться. Может, её наивность или её молодость, а может, просто её желание видеть в нём того, какого-то героя.