Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович - Страница 64

Словно в ответ на мои слова первые ряды солдат нового стоя начали рассыпаться под натиском врага. Не было у вчерашних посошных ратников, имеющих боевой опыт лишь в осаде Царёва Займища, достаточно стойкости, чтобы выдержать напор опытных наёмников, прошедших горнило ни одной военной кампании, закалённых и спаянных в единое целое дисциплиной и кровью. И что хуже всего, у наших солдат в первых рядах не было никакой защиты — только толстые тегиляи, да у одного-двух на шеренгу кольчуги, которые так и вовсе почти не спасали от удара пикой. Немцы же из первых рядов почти все могли похвастаться кирасами, отчего нашим солдатам приходилось совсем уж солоно. И уже никакие окрики и мат осипших офицеров не могли остановить рассыпающуюся баталию солдат нового строя.

Я не винил никого. Ни умиравших сейчас под немецкими пиками, ни тех, кто бросал оружие и пытался сбежать, ни пытающихся остановить их офицеров, которые делали просто невозможное. Но они не могли совершить чуда. Баталия разваливалась на глазах.

Признаться, я ждал этого куда раньше. Не рассчитывал на то, что солдаты нового строя в первом же полевом бою справятся с опытными немцами. Однако они простояли куда дольше чем я мог даже мечтать. И теперь осталось дождаться атаки гусар. А она должна быть. Обязательно! Не сможет удержаться Якуб Потоцкий, не пропустит такую шикарную возможность одним ударом рассеять весь фланг, открывая немцами дорогу практически в тыл баталиям Делагарди. И гусары не подвели!

Во вражеском стане запели рожки, и сотня крылатых гусар начали медленный разбег, чтобы зайти во фланг рассыпающейся баталии. Всё верно. Они легко сомнут и рассеют стрельцов, даже прикрытых рогатками. Те вовсе боя не примут, поспешат в лагерь, под более серьёзную защиту. Тогда гусарам никто не помешает обрушиться на фланг и без того рассыпающейся баталии солдат нового строя, смять, растоптать конями, нанизать на копья. Всё как они любят.

— Коня мне, — велел я и обернулся к Хованскому. — Ты, Бал, снова в стане остаёшься, проследи, чтобы Валуев с Паулиновым всё проделали как надо. Ну и ежели что, сам знаешь.

Я оставлял в лагере опытного военачальника Хованского, потому что только у него достанет авторитета и местнического ранга, чтобы принять командование в том случае, если со мной что-то случится в бою.

Мне подвели злющего гусарского аргамака, прежде принадлежавшего Зборовскому. Я с конём справился, хотя и не был уверен в своих силах до конца. Однако надо показывать себя, а потому придётся рисковать. Снова и снова. Время такое, за слабаком или просто осторожным человеком не пойдут. И перед глазами у меня пример моего царственного дядюшки, который, несмотря на весьма активные действия во время свержения первого самозванца, после начал юлить и пытаться угодить всем и сразу. А потому царём оказался слабым, и потерял доверие даже ближайших союзников, вроде обласканного рязанского воеводы Ляпунова. С ним остаются только братья, которые понимают, что сама жизнь их зависит от наличия на троне царя Василия и никого другого. Включая, собственно говоря, и меня.

— Дворянство! — выкрикнул я, доставая палаш — такой же трофей Клушинской битвы, как и аргамак, на котором я сидел. — Шагом, гусарам наперерез, пошли!

И две сотни детей боярских последовали за мной. Ещё сотня рейтар ударят с другого фланга. Надеюсь, трёхкратного преимущества над врагом на хватит. Очень надеюсь!

Первыми на гусар налетели рейтары, дав слитный залп из пистолетов почти в упор. Ляхи ощетинились копьями, пустили коней в галоп. Потоцкий как будто и не знал о таком же точно манёвре в Клушинской битве. Они купились на один и тот же трюк. Дважды. В такую удачу поверить было сложно, если бы я не видел этого своими глазами.

Гусары пустили коней в галоп, догоняя отчаянно удиравших, не принявших боя рейтар. И подставили нам фланг для атаки.

— Дворянство! — едва не срывая глотку, заорал я, вскинув палаш над головой. — Галопом! Вперёд!

Со мной были только прошедшие кошмар трёх конных атак под Клушином. Их едва набралась две сотни, слишком уж велики были потери в тот день. Среди них и Граня Бутурлин, скакавший со мной стремя в стремя. С другой стороны прикрывал верный Зенбулатов, смотревшийся рядом со мной комично. Сам невысокий и конёк его татарский тоже невысок, как будто карла для смеху на собаке рядом с богатырём скачет. Ну или Соловей-разбойник, ведь очень уж лихо Зенбулатов свистеть умеет, что и продемонстрировал только что, выдав трель на зависть Одихмантьеву сыну. А вот старший родич Грани Михаил с перешедшими ко мне от самозванца дворянами, нужен в другом месте.

И тут кто-то из моих людей, прошедших Клушино вспоминает боевой клич, который я невольно пустил по войску.

— Руби их в песи! — И ему тут же отвечают. — Вали в хуззары!

И с этим боевым кличем мы врезались во фланг гусарами.

Они не успели развернуться, от их копий не было никакого толку во враз образовавшейся тесноте. Гусары отшвыривали их, выхватывали сабли и концежи. Рейтары как можно скорее остановили коней и почти сразу присоединились к нам. Я услышал, как сквозь привычные русские крики и «Руби их в песи!» прорывается «Hakkaa päälle!». Шведы не оставили нас, да и французские с английскими наёмные кавалеристы — тоже.

В иных обстоятельствах сотня гусар могла бы сломить и трёхкратно превосходящего врага. Вот только они сами создали себе такие условия, где едва ли все их преимущества сошли на нет.

Мы рубились отчаянно, но недолго. Я даже как следует палашом поработать не успел. Обменялся с каким-то гусаром парой ударов, прежде чем его достал Зенбулатов. Низкорослая татарская лошадка его отличалась удивительным бесстрашием и никогда не отступала при виде здоровенных польских аргамаков. Ещё один гусар был без шлема, лишь в шапке, и это решило ему судьбу. Кажется, я его одного в тот день достать и сумел. Клинок палаша легко отбил в сторону гусарский концеж, а следом я обрушил на его голову могучий удар, разрубив её почти до челюсти. Гусар свалился с седла, а передо мной показалось новое перекошенное лицо, почти скрытое наносником шлема. И снова звенит сталь, снова мы обмениваемся ударами, но это достал как из-под земли выскочивший Делавиль. Французский рейтар ловко орудует тяжёлой шпагой, как кажется не лучшим оружием для конного боя. Но в умелых руках опытного бойца оно ничуть не хуже моего тяжёлого палаша или гусарского концежа.

У меня появилось время поглядеть по сторонам. Конная схватка почти окончена. Почти все гусары перебиты или отступают к своему лагерю. Сопротивляются лишь те, кому отступление не светит, приходится драться до последнего, не из-за знаменитого шляхетского гонора, а просто чтобы продать жизнь подороже. Этих добьют или полонят, о них можно не думать. Сейчас надо развивать атаку покуда ляхи не опомнились.

— Делавиль! — выкрикнул я, надеясь, что командир рейтар рядом. — Делавиль, ко мне!

Он появился почти сразу, как и во время схватки, как будто из-под земли вырос вместе с конём, доспехом и окровавленной шпагой.

— Собирай рейтар и размягчите немцев Вейера, — велел ему я. Он и сам знал, ждал только команды. — Хаккапелиты пускай тем же займутся. А как немцы посыпятся, лагеря Потоцких ваши.

Он кивнул в ответ и умчался собирать людей. Чем скорее он сумеет поддержать нашу наёмную пехоту против вражеской, тем скорее его люди вместе с финнами доберутся до богатых лагерей братьев Потоцких.

Ну а нам надо взять стан Дорогостайского. Тоже отличный приз.

— Дворянство! — вскинул я окровавленный палаш. — На стан Дорогостайского, рысью! Пошли!

И мы ринулись прямо на не особенно укреплённый почти пустой ляшский осадный стан.

Пока сражение шло по моему замыслу, и от этого становилось страшновато. Слишком уж легко нам всё сегодня удаётся.

* * *

Над бывшим лагерем предателей-запорожцев теперь реяло одно знамя вместо нескольких. Стяг московитского царя с широким малиновым кантом с золотыми квадратами по углам и многочисленными фигурами и Девой Марией с младенцем Иисусом на коленях. Никаких казачьих знамён над ним больше не было.