Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович - Страница 46

— Не об этом ты хотел поговорить со мной, Кристер, — оборвал его я. — Говори, что нужно?

Не стал бы он распускать солдат, чтобы о бронях для них поговорить. Тем более что и говорили-то мы по-немецки, а потому никто в строю ничего понять не смог бы.

— Вследствие бескормицы и тяжкого военного труда, — не глядя мне в глаза, проговорил Сомме, — рана моя открылась. Я не могу и дале справляться с обязанностями, и хотел бы просить вас, генерал, отпустить меня на Родину для дальнейшего лечения.

Он не привык чувствовать себя слабым. Не желал проситься домой, словно мальчишка, переоценивший собственные силы. Однако рана, полученная им в бою у Александровской слободы, оказалась более тяжёлой и спустя даже столько времени не давала ему покоя. Ну и тяготы осады усугубили страдания, видимо, настолько, что сил его не осталось.

— Я могу задерживать тебя, Кристер, — заявил я. — Конечно же, возвращайся домой и поправляй здоровье. Если захочешь вернуться на службу, всегда приму.

— Благодарю, Михаэль, — ответил он.

Оба мы знали, что в следующий раз может встретиться на поле боя уже как враги. Эта мысль тяготила Кристера, однако и дальше воевать с открывшейся раной он уже не мог.

— Я сумел подготовить какое-то количество унтеров из русских, — снова начал докладывать он, но я жестом остановил его.

— Набери подходящих людей из ополчения, — сказал я, — и передавай дела тому, кого выберет Делагарди.

Сомме ничего говорить не стал, только кивнул в ответ. Мне жаль было расставаться с таким толковым командиром, как он, тем более что лучше него никто не обучал посошную рать, превращая её из почти бесполезных в бою ополченцев в настоящих солдат. Таких, кто сможет выстоять в поле хотя бы против польских панцирных хоругвей, а это уже немало.

Это была первая моя потеря, но не последняя, к сожалению.

Войско стояло в Царёвом Займище несколько недель. Сидевшие в осаде солдаты отъедались и поправляли здоровье. Унтера и офицеры из наёмников за обещанную лично мной дополнительную плату натаскивали солдат нового строя. И все мы ждали подкреплений и припасов из Москвы. Однако царь не торопился слать их, и я уже начинал думать о том, чтобы и правда выступать с теми силами, что у меня есть. Долго торчать в Царёвом Займище я не мог — каждый день моего промедления стоил жизни осаждённым в Смоленске.

И всё же я не торопился, ждал обоза почти до конца июля. К тому времени войско пополнилось двумя полнокровными полками солдат нового строя, вооружённых сделанными в Царёвом Займище пиками. В каждом полку по пять сотен человек. Пускай и в лаптях зато все в одинаковых кафтанах, прямо как стрельцы. Они вполне уверенно выполняли приёмы и упражнения с длинной пикой, да и правильно ходить тоже научились. Дело было только за стойкостью, но тут никакие учения и муштра не помогут. Надо в настоящем деле побывать, уж оно покажет что они собой представляют.

Воевода Валуев, который из-за раны и от голода обезножил, смог встать в строй спустя две недели. Вместе с Паулиновым князь крепко взялся за обучение пушкарей, и не раз из пушечного двора доносилась их громогласная брань. И не скажешь, что один думный дворянин, хотя и не самого высокого в местническом ранге пошиба, а второй — пустоземец, живущий считай за счёт казны. Не ровня они были друг другу, и Валуев мог попросту приказать Паулинову делать что велено, а тот вынужден был бы подчиниться. Но нет воевода ругался со старым канониром, доказывая свою правоту, и нередко, куда чаще чем могло бы показаться, ему это удавалось. Паулинов был немолод, консервативен, однако не был он дураком, и мог принять чужое мнение.

— Что у нас с нарядом? — спросил я, инспектируя пушечный двор.

— В полном порядке наряд, князь-воевода, — доложил Валуев. — Пушки вычищены. Картузов здешние бабы нашили столько надо и ещё два раза по столько же. А вот пороху и ядер маловато будет. Ежели станем выбивать Жигимонта из стана, так и вовсе, почитай, нет.

— В Смоленске запасы порохового зелья да ядер велики, — встрял Паулинов. — Ежели с городом снестись, так оттуда можно взять.

— Так нам ляхи и дадут провести такой обоз, — усмехнулся я. — Не слепые они и не дураки. Но ежели прижмёт, так и у Шеина будем брать с риском.

— От царя нет вестей? — спросил у меня Елецкий.

— Пока никаких, — кивнул я.

Следующий вопрос так и повис в воздухе, невысказанный. Слишком уж невесёлые перспективы он перед нами рисовал.

* * *

А в то время, когда войско Скопина-Шуйского стояло у Царёва Займища, на Москве шла настоящая битва между его родичами — князьями Шуйскими. Они сидели в личных покоях царя, куда никому кроме братьев его хода не было. Лишь самые доверенные слуги Василия IV прибирались здесь, да расставляли для него и царёвых братьев кушанья да вина на столах. Потому как долго шли у них споры, редко соглашались друг с другом Дмитрий с Иваном. Старший же, царь Василий, предпочитал помалкивать, слушать как братья препираются, а после объявлять им своё решение, с которым оба могли не соглашаться, однако и спорить не смели.

— И пущай побил Мишка ляхов, да не добил их, — хулил князя Скопина Дмитрий Шуйский. — Не стал преследовать Жолкевского, а засел в таборе, да и сидел там, покуда гетман сам не ушёл.

— Доносят, что гетман следующим утром уже ушёл, — напоминал ему Иван Шуйский, прозваньем Пуговка, младший из царёвых братьев. — Куда же за ним по ночи гнаться?

— Жолкевский чай прошёл ночью к самому нашему табору, да и ударил, — настаивал Дмитрий, — а Мишка не решился.

— То после битвы было, — возражал Иван. — Кони приморены, люди уставшие. Не след ему было пускаться в погоню. У ляхов, поди, и кони заводные были, чтоб удирать сподручней.

— Может и так, да не след Мишке так заноситься после победы-то, — зашёл с другой стороны Дмитрий. — Медлит он, стоит под Займищем, шлёт сюда слёзницы, просит людей да припасу. А у нас вор в Калуге сидит, да казаками обрастает, силу набирает, пока Мишка мешкается.

— Вот и надо ему послать людей, да припасу, чтобы поскорее выступал к Смоленску, бить Жигимонта, — настаивал Иван. — Он желает, чтоб я к нему воеводой поехал с тем подкреплением, так и славно. Я с ним не во вражде, как ты, Димитрий, авось, при мне-то он и раскроется, ежели и правда враг он нам.

— Не верю я, что Миша враг, — неожиданно проговорил царь Василий. — Вся Москва была его после того, как он молитвами патриаршими от смерти спасся. Захоти он, и мог бы как я в последний день Гришки-самозванца войти в Кремль, да скинуть меня с престола. А тебя, брат, в подвал, а то и сразу на плаху отправить.

— Хитёр он да ловок… — начал было Дмитрий, но царь остановил его жестом.

— Довольно хулить его, Димитрий, — отрезал Василий. — В злобе своей на него ты обо всём позабыл. Быть может, тебе в Суздаль, в вотчину нашу отправиться, отдохнуть там.

Это была весьма жестокая шутка, потому что из Суздаля лишь недавно ушёл воровской воевода Александр Лисовский, и как доносили оттуда, в городе осталось целыми лишь семьдесят восемь дворов. Отправляться в разорённую вотчину, куда в любой момент могли нагрянуть ляхи, литвины или сторонники засевшего в Калуге самозванца, у князя Дмитрия не было ни малейшего желания. Это была бы даже не опала, а изощрённая казнь, напоминавшая о временах правления недоброй памяти Грозного царя.

— Бери стрельцов три приказа, — велел царь брату Ивану, — да припаса огненного побольше к пушкам и пищалям. И про съестной не забудь. Снаряжай большой обоз в Царёво Займище. Да наказ мой передай Мише, чтобы выступал на Жигимонта со всей поспешностью, как только подкрепление твоё получит.

— А мне при нём остаться или сдав людей да припас к тебе возвращаться? — спросил Иван.

— Оставайся при Мише, — кивнул ему царь. — Прав ты, Ваня, на тебя он зла не держит. И ежели есть у него что дурное на душе, так может и поверит тебе, а ты мне донесёшь.

— Клянусь в том, государь, — заверил брата князь Иван, — и крепкую клятву свою не нарушу. На том и крест целую.