Генеральный попаданец 2 (СИ) - Коруд Ал - Страница 31

К тому же фатальным решением, определившим неудачные пуски H-1, был отказ от проведения стендовых огневых технологических испытаний первой ступени ракеты. Конечно, это была не блажь Королева. Из-за своих габаритов, длина 105 м, почти втрое больше гагаринского «Востока» и в десять раз тяжелее, создаваемые лунные ракеты невозможно было транспортировать, поэтому собирали ракету прямо на Байконуре, где в голой степи был построен завод — филиал самарского «Прогресса». Стенды для наземных огневых испытаний первой ступени пришлось бы строить там же — ни средств, ни времени на это уже не было. В 1965 году, оказавшемся для Сергея Павловича последним, мы отставали от американцев в лунном забеге минимум на два года.

Следующие одна за одной аварии ракетоносителя Н-1 забили последние гвозди в крышку гроба советской программы. Будете смеяться, но схему резервирования двигателей, подобную использовавшейся на Н-1, применит в будущем Илон наш великий Маск на первой ступени его космического флагмана, сверхтяжелой системы SuperHeavy/Starship. Илон Маск взял также на вооружение многопусковую схему дальних пилотируемых экспедиций на Луну и Марс, обсуждавшуюся Королевым с коллегами. Предполагается сначала вывод на земную орбиту транспортной платформы-танкера и наполнение его топливом несколькими рейсами Starship. А затем уже старт межпланетного корабля с запасом этого топлива с орбиты.

Частое объяснение: СССР проиграл лунную гонку потому, что для лунной ракеты выбрали крайне неудачную схему. Мол, 30 двигателей первой ступени — это очень много, «синхронизировать» их работу при тогдашнем уровне электроники было бы невозможно. Да и вероятность отказа из-за их огромного количества росла. Во-первых, никакой трудности «синхронизации» тогда на самом деле не было: число камер сгорания и сопел в ракетах Р-7/«Союз» — три десятка. На каждом сопле нужны одновременное зажигание и устойчивая работа, иначе ракета рухнет. Ракеты семейства Р-7 имеют не меньше точек зажигания, чем первая ступень Н-1. Несмотря на это, они спокойно совершили 2800 вылетов — рекорд в человеческой истории, который даже SpaceX побьет только в 2030-х годах.

На самом деле, 30 двигателей были сильной стороной советской лунной ракеты. Дело в том, что в 1960-х реально надежных мощных двигателей ни у кого не было: все расчеты показывали, что отказы будут. Именно чтобы их компенсировать, первая ступень Н-1 получила 30 двигателей — из-за чего была мощнее, чем у «Сатурна-5». Смысл «избыточности» был в том, что при неисправности четырех из 30 двигателей при старте Н-1 могла вывести свою полезную нагрузку в космос. При отказе даже одного из пяти F-1 «Сатурн-5» неизбежно упал бы. Этого не случилось, благо он летал всего 13 раз. Но вспомним: первые 24 полета «Шаттлов» подряд тоже прошли без катастроф. Что не помешало им дать больше погибших, чем любой другой носитель в истории.

Так что вопрос отставания скорее не технический, а организационный. Еще года три назад можно было решиться продолжить гонку, но нынче поздно. Для меня предельно ясно, что прекращать этот бардак надо именно сейчас. Руководство я страной или нет? Это мое право и обязанность принимать тяжелые решения. Побеждать везде и всегда невозможно. Это аксиома. Мой решительный настрой сидевшим здесь людям известен. И они с ним категорически несогласны! Горят энтузиазмом, черти! Это все равно радует. Но бушующую в гениях энергию стоит направить в требуемое русло.

— Товарищи, мне тяжело об этом говорить, но проект изначально шел ошибочно. Кто виноват, искать не будем. С себя я также часть вины не снимаю. Мы изначально упустили одну важную вещь, — ведущие конструкторы уставились на меня. Кто с надеждой, кто с иронией. Уже наслышаны, что Ильич может выкаблучивать такое! — У семи нянек дитя без глаза. Почему в США под проект для пригляда со стороны государства создали Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства? А мы при всей нашей любви к урегулированию и всевозможным комитетам прошли мимо, — сейчас на меня поглядывают с нескрываемым любопытством. Потому что я говорю о косяке со стороны ЦК и Совмина.

— У нас каждый головной, главный или генеральный конструктор выступает с собственной концепцией развития космонавтики, исходя из своих возможностей и личных, субъективных, воззрений. Разработкой единого перспективного плана на десятилетия вперед занимаются разве что редкие энтузиасты. Думаете, я не ведаю о ваших тайных надеждах? Почему они не представлены на Совете или мне напрямую? Чего мы вечно боимся? Бюрократии? Так, ее по итогу и получили в неимоверных масштабах.

Предлагаемые государственными головными организациями планы рассматриваются сначала в вышестоящем министерстве — Минобщемаше, в Генштабе и Центральном управлении космическими средствами, что подчиняется Главкому РВСН, затем в ЦК КПСС, в аппарате Совмина — Военно-промышленной комиссии. После согласовывания с десятками министерств утверждаем решением Политбюро и Совета министров. Финансирование по этим планам из госбюджета каждый участник работы получает отдельно. Даже не знаю, как такую кривую систему назвать — «государственный феодализм»?

Главконструкторы застыли после моих откровений, Королев щиплет подбородок. Обычно он двигатель подобных собраний, но сегодня непривычно тих и задумчив. Еще бы: оказаться на грани жизни и смерти, а затем осознать, что его детище проигрывает. Умный человек обязательно сделает остановку и задумается. Это мне и нужно. Хватит пинками загонять себя в будущее. Заканчивается такое хреново.

— Будем создавать свое агентство, Леонид Ильич?

— Обязательно! Надо к тому же како-то разграничить военный космос и научный. Понимаю, что вы все зачастую работаете на два фронта, потому стоит хорошенько подумать. Во-первых, нам необходим работающий комитет, возможно, при Совете Министров, что будет получать сверху плановые задания, финансирование и отвечать за все. Под его руководство уже отдаются ведущие предприятия. Считаю, что в ближайшие годы надо окончательно разграничить заводы, работающие на армию и гражданский космос.

Челомей дернулся:

— Это будет непросто.

— Понимаю, кооперация неизбежна. Но хотя бы по основным задачам и выходящему продукту. Уровень секретности никто не снимает.

Сидевшие задумчиво переглянулись. Первый дельные мысли предлагает.

Королев сухо поинтересовался:

— Кто будет заказчиком?

— Сам комитет или как мы его там назовем. Но для планирования следует создать отдельный орган. Это, во-вторых. Я бы даже его назвал так — «Комиссия запредельного планирования». С участием ученых, конструкторов, военных и энтузиастов.

Серьезные доселе люди заулыбались, кто-то скромно хохотнул. Черток, появившийся ниоткуда, съехидничал:

— А что, название очень даже правильное! В сороковые запредельным были даже мысли о том, что в космос отправится человек.

Улыбавшиеся доселе конструкторы и ученые вмиг посерьезнели, осознав реальность происходящего. Королев подытожил их мнение:

— Версия принимается, как рабочая.

Я кивнул:

— Третьим я предлагаю создание при Совете Министров и Академии Наук постоянной комиссии по изучению космического пространства. Пусть туда поступают предложения от наших институтов, министерств, изобретателей. Пусть даже непрофильных, везде хватает людей талантливых и заинтересованных. А также вырабатывается основная стратегия. Не то мы порой не знаем, за что хвататься. Вот и за Луну взялись лишь потому, что американцы туда с головой залезли.

Глушко обидчиво произнес:

— Зря вы так. Кто о таком не мечтает?

Я поднимаю голос:

— Товарищи мечтатели! Не вы же доселе действовали последовательно? Сначала суборбитальные пуски, потом орбита. Собачки, затем человек. На планеты по уму пока и автоматических станций достаточно. Что такого сделают на поверхности Луны американцы, что не смогут роботы? У нас ведь готовятся к полету «Луноходы»?