Меченый. Том 1. Второй шанс (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 20

Это тоже правда, комсомол на излете его существования я еще застал в прошлой жизни и успел повариться в этой среде некоторое время перед тем, как все рухнуло. И в том, что это поколение не будет вставать в атаку на вражеские танки со словами «коммунисты вперед», я был уверен на сто процентов. Коммунисты — передовой отряд строителей нового общества на Земле за шестьдесят лет нахождения у власти выродились в класс бюрократов, отстаивающих в первую очередь свои узко-шкурные интересы. Нет, опять же имелись среди них — среди нас, не знаю могу ли я себя причислить к коммунистам по убеждениям, а не по наличию партбилета — имелись вполне достойные и идейные люди, но вот массово…

Я почему за того же Гришина держусь, а не отправляю на пенсию всю эту пресловутую геронтократию? Потому что Виктор Васильевич — кремень, к нему вопросов по идеологии быть не может, трудяга и бессеребренник, который всю жизнь отдал служению стране, пусть не идеально, но так как он это дело разумел. И тоже самое можно сказать про большинство «дедов» условно 60+. Ну а следующее поколение, пришедшее за ними, поколение того же Горби — оно уже подточено гнилью, а поколение еще более молодых — двадцатилетних и тридцатилетних — уже совсем гнилое. Не коммунистическое, а скорее полукапиталистическое, и продадут они страну так быстро, что даже моргнуть не успеешь. Что, собственно, в реальной истории и случилось.

К середине 1980-х годов многие партийцы уже вполне осознанно и не стесняясь — не с трибуны, конечно, самоубийц там не было, но в личных разговорах, вполне — начали ставить вопрос о возможности передачи «нажитых непосильным трудом» богатств следующему поколению в наследство. То есть происходил процесс формирования нового «дворянского» класса, расслоение общества на элиту и быдло. Такой себе 1917 год наоборот — там сформировался и начал бороться за свои права пролетариат, тут сформировалась и начало бороться за свои права бюрократическое-дворянство. И то, что последнее продолжало числиться коммунистами, ничего по большому счету не меняло.

Был у меня еще в прошлой жизни знакомый, встречался с дочерью второго секретаря обкома партии. Для меня молодого только-только начавшего движение по институтской комсомольской линии это было где-то на уровне небожителей, и какое же было попервой охреневание — по-другому и не скажешь — от ее жизненных воззрений. Девочка-студентка еще ничего в жизни не добившаяся считала людей вокруг натуральным быдлом, какие там коммунистические идеалы, о чем вы говорите!

— Как будто ты сильно веришь в коммунизм, — фыркнула Раиса, картинно закатив глаза. И вот не уродливая ведь женщина и не старая, ухоженная, в конце концов я сюда из куда более возрастного тела «переселился», должен пятидесятилетнюю жену молодухой воспринимать. Ан-нет, какое-то инстинктивное неприятие к ней идет, даже удивительно. — Что у тебя кстати с Эдиком произошло, с чего вы поругались? Мне Нанули звонила, говорит муж на тебя сильно обижен. Ты ему должность главы МИДа обещал, но обманул.

— Какой из него Министр Иностранных Дел? — Возмутился я. Даже не знаю, чему больше, тому, что грузин не смотря на конкретный отказ все равно пытается пролезть наверх без мыла, или тому, что к данной операции подключилась жена. — Он двух слов связать не может, что он там напереговаривает!

— С каких пор ты стал таким принципиальным? — Жена отставила чашку с недопитым чаем в сторону и внимательно посмотрела на меня как будто изучая заново. — Всегда же сам говорил, что личная верность важнее деловых качеств, что подбирать людей нужно по собственной выгоде, и что именно благодаря такой стратегии ты и сумел стать тем, кем стал. А сейчас вдруг Шеварнадзе оказался не такой, а то, что за ним все грузины стоят ты не подумал, что это и деньги левые, которые можно потом потратить с пользой и голоса в ЦК? Какой смысл ссориться с целой республикой из-за каких-то там принципов?

От слов сидящей напротив за столом женщины враз повеяло каким-то отвратительным холодом. Могильным. От той самой могилы, в которую вся страна и начала сползать. Опять же ради справедливости я сам — человек абсолютно большую часть жизни проживший при капитализме, — к коммунистической идее относился с огромной осторожностью. Скепсисом даже, в конце концов, кто вообще знает, что такое коммунизм, если его никто так и не построил? С другой стороны и альтернатива, которую я видел собственными глазами, совершенно не нравилась. Такая вот дилемма…

Нет, можно попробовать пойти по реальному пути Горби, потихоньку свернуть на капиталистические рельсы и жить дальше не в Советском Союзе, а в Российской империи, если конечно получится все национальные республики за собой удержать, может быть даже и не так плохо получится. Вот только мечта о чем-то больше… О тех самых яблонях на Марсе, об обществе будущего, как с ней быть? Забавно, как шестьдесят лет жизни при совершенно оголтелом капитализме могут сделать из человека большего коммуниста, чем «природные» последователи Маркса-Ленина.

— Ссориться все равно придется, — с определенным напряжением произнес я, разговор этот мне нравился все меньше и меньше, — я планирую начиная с 12 пятилетки перераспределить структуру расходом на снабжение населения. А то разве дело это, когда республики живут припеваючи, ни в чем не нуждаются, а в российской глубинке население вынуждено часами в очередях стоять чтобы хоть что-то в магазине раздобыть. Очевидно, многим это не понравится.

— Миша, что с тобой? Тебя по голове не били? Ты понимаешь, чем это все закончится? Тебя снимут, и твои друзья из российских обкомов тебе не помогут, таким решением ты отвернешь от себя всех. Ты что на пенсию захотел, я на такое не согласна, мне нравится ездить в Лондон и покупать красивые вещи на Бонд-стрит, а не в ГУМе. — В голосе жены послышалось искреннее возмущение.

— А людей, русских людей, которые вынуждены на шестьдесят третьем году советской власти колбасу по талонам отоваривать, не жалко⁈ Это же позорище! Почему грузины, которые нихрена не делают, могут жрать в три горла, а русские, на которых держится вся экономика страны, живут хуже всех?

— Да насрать на пролетариев, — а вот тут я уже услышал совершенно отчетливое отвращение, видимо Раиса Максимовна большой проблемы в ухудшении жизни людей не видела и более того, себя к этой самой «народной общности» даже близко не причисляла. — Мы тридцать лет наверх пробивались не для того, чтобы всех в мире осчастливить, а чтобы самим хорошо пожить. Тебе пятьдесят четыре, еще лет двадцать можно спокойно наслаждаться своим положением, чего тебя в вдруг накрыло желанием осчастливить всех вокруг. У тебя своя семья есть, сделай хорошо мне, сделай Ирине хорошо, внучка у тебя маленькая, может быть еще будут внуки! Представляешь, что будет со всеми нами, если тебя «по-плохому» уйдут?

— Не уйдут, я сам кого хочешь уйду, — добавил в голос побольше уверенности, которой на самом деле не чувствовал.

— Ну ладно, а деньги ты как будешь добывать? Или тебе твои друзья-русаки что-то притащат? Так они сами нищие как церковные мыши, крутится не умеют, на зарплату живут, а тоже лезут к приличным людям, — я на секунду подумал, что было бы, если бы этот разговор кто-то «слушал» и «писал», а потом в стиле будущего слил в сеть. Это была бы реальная бомба, жена генсека не считает соотечественников за людей, и измеряет их возможностью «занести». Чудесно, просто чудесно. — Ты, кстати, не собираешься никуда лететь в ближайшее время, я бы развеялась, пробежалась бы по магазинчикам. И кстати деньги от тех самых неожиданно ставших неугодными тебе грузин-бездельников мне бы совсем не помешали.

Пришлось нырять в память Горби и «вентилировать вопрос» насчет «левых» денег. Ответ, пришедший из глубин чужой памяти, не порадовал — деньги были. Горби действительно не стеснялся брать в том числе и валюту за помощь в кадровых решениях и вообще за все, что только можно. Всплыла даже кличка главы ставропольского крайкома, о которой сам Горби знал, — Мишка-пакет. Мол только с пакетом можно заходить к этому человеку, иначе никакие вопросы решены не будут.