Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 3

Я в сердцах сплюнул.

— Нам здоровые казаки нужны Фролка, а ты их не бережёшь.

— Да, как мне их уберечь, когда они меня не слушаются!

Я посмотрел на брата и вздохнул.

— Ладно! Разберёмся! Пошли к людям!

Казаки, что встречали, стояли на берегу и ждали. И среди них виделись знакомые лица.

— Сотники! Марков, Трохин, Кабызда, Люлька! — крикнул я, ступая на вдруг ударивший в ступню берег. — Качка, мать её! Соберите своих десятников и в круг! Прямо сейчас! Здорово, братцы!

— Здорово, атаман! Привет, атаман! Здрав будь! — послышалось радостная здравница от встречающих нас казаков.

— Как живёте-можете?

— Живём, как можем! — ответил старший Потап.

— Здрав будь, Потап! Не распустил своих товарищей? Не разучились они саблей крутить?

— Твою школу забудешь, — рассмеявшись, проговорил Потап, видимо, вспомнив Измайлово. — Ночами снится!

— Проверю, проверю завтра на утренней зарядке. Или расслабились тут, без атамана? Вольница?

Я тоже разулыбался, увидев ещё знакомые лица.

— Рад вас видеть, братцы, — с искренним чувством высказался я. — Живы, чертяки. Распугали калмыков?

— Распугали, атаман, — крикнул ещё один казак.

— О, Ванятка! — крикнул я. — И ты здесь⁈ А что не на Волге?

— Зацепило стрелой меня. Да, тут почти все подраненные.

— А-а-а, госпиталь у вас тут? Тяжёлые у вас есть?

Ванятка, казак лет тридцати коротышка с растрёпанными волосами и в длинной рубахе без пояса, который он держал в руках, без штанов и босый, посмурнел.

— Уже нет тяжёлых… Помёрли…

— Понятно. А мы лекаря привезли английского. Зря, что ли?

— А, и хорошо, что привезли. Лечить есть кого! У меня рана не заживает уже третий месяц.

Ванятка сунул вперёд левую руку, перевязанную выше локтя почти чёрной от грязи тряпкой.

— Да-а-а… — вздохнул я. — Учить вас ещё и учить… Пошли в круг.

Пошли… Вошли в ворота и продвинулись к центру двора. Десятников вокруг меня встало много. Сотники стояли поодаль. Их я в круг не звал.

— Вот, что, братцы. Слушать меня! Если увижу, что кто-то пьёт сырую воду, сниму с десятка и понижу жалование. Воду варить и пить только такую. Прежде, чем что-то совать в рот, руки мыть с мылом. Если кто в десятке заболеет, пеняйте на себя. Запорю вас! Вы меня знаете. Услышали все?

— Услышали, атаман. Услышали. Знаем, атаман!

— Эти, вон, тоже знали, да видимо, забыли. Грязные ходят, как свиньи.

— В такой реке не помыться, — сказал кто-то.

— Правильно говоришь! А они её сырую пьют!

— Тьфу, — сплюнул снова я, а сам подумал. — Плохое место для городка выбрали. Другое надо искать.

— Устраивайтесь на постой!

Десятники разошлись.

— Теперь вы, — позвал я сотников. — Вода здесь плохая. Её отстаивать в бочках, кипятить и только тогда пить.

— Ты постоянно говоришь нам об этом, Степан Тимофеевич, — недовольно скривившись, буркнул Люлька, казак-сотник, пришедший на Дон из Запорожья. — Мы же не мальки!

— Повторяю и буду повторять, — спокойно произнёс я. — А вам надо слушать и исполнять. Нет? Вот Бог, а вот порог. В сотниках никого не держу. Особенно говорливых. Это мои казаки, а вы мои командиры и на том целовали кресты.

— Да, мы ж за тебя, Степан. Сказано же! — так же спокойно, как и я, произнёс Никола Кабызда.

— Спрашивать с вас за воду буду строго. Вы все про кровавый понос знаете не понаслышке. И теперь знаете, почему от воды люди умирают. Остальное всё по плану. Привал трое суток. Организовать дежурства совместно с городовыми казаками. Приступайте.

Все разошлись.

— Суров ты, брат, — произнёс Фрол. — Я так не могу. А у тебя, как так получается, ума не приложу?

— Ага, — подумал я. — Покомандовал бы ты цехом на судостроительном заводе в Ростове-папе десять лет, научился бы «людями руководить». Особенно, когда денег на зарплату не хватает.

— У меня есть цель, и ты её знаешь, — сказал я. — Пошли в избу. А с водой надо что-то решать. Там дальше в сторону Дербента есть хорошие и чистые реки. Что там не поставили городок?

— Пробовали. Там Сукрай-шевкал хозяйничает. Ни шаху Персии, ни османам не подчиняется. И нам не дал ставить городок у ручья. Хорошая там вода. Даже набирать не даёт. Поставил пост и не даёт.

— Сукрай-шевкал? Это кто такой?

— Тарковский правитель. Он хозяин земель от той реки, на которую ты указал, и почти до самого Дербента.

— Так может, э-э-э, его сначала сломим? — заинтересовался я.

— Крепко сидит в горах. Там, говорят, у него со всех сторон родники льются. Они охраняют их пуще зеницы ока. Ни османы, ни персы не могут сломить.

— Да? — удивился я. — Интересно. Ну, ладно. Посмотрим. Сначала с воеводой царским повстречаемся. Там видно будет.

Я прикинул по «карте», что «сформировал» у себя в голове, и понял, что это именно то место, на которое у меня чешутся руки. Мы с друзьями останавливались на берегу Каспия именно у той речки, про которую я сказал Фролу, а он сказал мне. А та река протекала в горах мимо городка с каким-то замысловатым названием, похожим на «Степанокерт». Что-то типа «Карамурза-керт». И — да, местные говорили про огромный, по их словам, родник. Что такое «огромный родник», я не представлял и особо не обратил на их слова внимание. Друзья ещё что-то рассказывали про те места, но я толком не слушал. Мы загорали и отдыхали на море, катаясь на большом трёхпалубном катере, и отдых был шикарен. Не до того мне было. А зря. Бог, как я сейчас понял, не даром даёт тебе жизнь. За всё надо платить. Да-а-а…

Скоро запахло из казанов жаренным мясом, луком, морковью, чесноком, другими специями… Варили плов. Много плова. Я не скупился. Денег хватало. Что их солить, что ли? Оттого ко мне в команду шли не только с Дона, но и из дальних деревень и городков. Из-под Новгорода шли, когда узнавали, что люди Степана Разина хоть раз в месяц, но едят плов. На запахи в Измайлово поначалу сходились со всей Москвы люди, и нищие, и обычные горожане. Просто понюхать, ибо на сам остров не пускали никого. И нищих тоже не привечали. Без корки хлеба не оставляли, но и не потчевали.

Те черносошные семейства, чьих кормильцев казаки забили до смерти во время бунта, переехали на проживание в Измайловскую деревню, а потом они все поголовно записались в холопы. Бабы-вдовы «переженились» на казаках. Сначала греховным браком, а потом и церковным. Но это было после.

Крестьян я не обирал. Еды нам с казаками хватало. Ловили рыбу, били зверя, птицу, выращивали овощи. Выжгли поруба, на которых заготовляли древесину, под посевы. Одного участка хватало, как говорили крестьяне на три-четыре года. За это время тот участок, что под паром, должен был зарасти кустарником и иной древесной порослью. О так по кругу. Урожай на гари получался богатый. Я, в первый раз увидев пшеницу и рожь, стоящую стеной, сквозь которую собака пробежать не могла, сам остолбенел.

И никакие удобрения не были нужны. Хотя под картошку рыбу крестьяне клать продолжили и следующий урожай ожидался лучше, так как всю мелкую картошку мы поели, оставив самую крупную. Вместо удобрений мы использовали мочевину, которую приказал собирать с каждого семейства и выделил специального человека с телегой и большой бочкой.

Крестьяне, привыкшие собирать селитру, не роптали и собирали «удобрение» и «жидкость для размягчения древесины» исправно. Более тяжёлый продукт пищеварения собирать я не рискнул, но рекомендовал крестьянам сваливать его в компостные ямы и пересыпать торфом, который добывали на местных и Яузовских болотах.

Царь Алексей Михайлович удивился, когда я попросил его дать мне разрешение на землях, не пригодных к пашне, добычу торфа. Торф, между прочим, и в эти века горел и весьма досаждал москвичам.

— Зачем тебе этот «торф»? — спросил государь.

— Но ведь он дымит! А если его выкопать, туда соберётся вода, а значит и гари не будет.

— Э-э-э… Тебе это зачем? Се — земли чужие. Тебе не отойдут.

— Ты, главное — разреши, государь. Даже не разреши, а прикажи сделать в тех землях проотивоогневые полосы. Не… Противопожарные рвы.