Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 27

— Во, мля! — проговорил я и осушил кубок с нарзаном. Не хрена себе!

— Вот так-то, брат мой персидский Стёпушка. И теперь ты, дружище, вряд ли отвертишься от Персидского престола.

— Чего вдруг? — удивился я.

— А ты дочитал до конца? — хмыкнув, спросил царь.

— Не-е-е… Ебёна муха! — вырвалось у меня, когда я скользнул глазами по последнему абзацу письма.

'А ежели так случиться, что ты не приедешь, брат мой Исфандир Араси, мы будем считать, что тебя в Московии держат против твоей воли, ибо не можешь ты не приехать ко мне, к брату твоему, когда я умираю и лежу на смертном ложе.

— Пи*дец! — сказал я, сглотнув, вдруг ставшую тягучей, слюну. — Вот зачем он писал по тысячи узбекских воинов. И узбеков они могут призвать ещё не одну тысячу, если захотят идти на нас войной.

Мы с царём переглянулись.

— Послы в Москве? — спросил я.

Царь кивнул.

— Надо с ними встречаться и срочно отправлять назад с моим письмом.

Царь покрутил головой.

— Думаю, они без тебя не поедут. Почему-то мне так кажется.

— Да, это… Не хочу я в Персию, — воскликнул я чуть громче, чем хотелось, и на нас обратили внимание царские сотрапезники, сидящие за соседним столом, и давно напрягающие слух.

— Тихо ты! — прошептал царь. — Тут думать надо! Всё! Ешь, давай!

Мысли мои хаотично бились внутри черепной коробки, а аппетит пропал совсем.

— Млять! Что-то я уже наелся! — недовольно бросил я и продолжил, всё больше раздражаясь. — И зачем ты мне это письмо подсунул⁈ Потом нельзя было⁈

— Э-э-э… Да, кто ж думал, что там так… Э-э-э… Жёстко. Полагаю, что у послов ещё одно письмо для меня припасено.

Я глянул на царя и понял, о чём он говорит.

— Думаешь, у них на руках имеется ультиматум?

— Вполне возможно. Их посольство уже насчитывает около двух сотен человек, а это уже считается «большим посольством». Исмаил-бек — великий посол по пустякам не ездит. Он приезжал, крайний раз, два года назад. Привозил письмо шаха о том, что на Сунженский городок напали люди Аббаса, но без его воли. В письме было и слово о беспошлинной торговле…

— Да-да-да… Помню-помню, — пробормотал я, почти не слушающий царя, а занятый обдумыванием ситуации в которую меня загнала моя «мягкая», млять, дипломатия и переписка с шахом.

Аббас в письмах часто удивлялся моей разумности и моим успехам на Ахтубе и Кабарде. Его послы и купцы часто гостили у меня, следуя за мной, буквально, по пятам. За десять лет мы написали друг другу много писем. У меня, допустим, их скопилось штук пятьсот, если не больше. Я даже завёл специальную книгу, куда записывал, о чём писал я, и о чём писал Аббас, ибо в письмах смысла имелось чуть. Судя по всему Аббасу не с кем было поделиться наболевшим и вспышками здравого смысла в мраке алкогольного беспамятства.

— Чёрт! — вырвалось у меня. — И что делать?

— Тихо! — с мольбой в голосе произнёс царь. — Встретимся с послами, обговорим дату твоего отъезда.

Я с тоской посмотрел на царя.

— Не надо.

Царь пожал плечами.

— Только очень серьёзный повод может удержать тебя здесь. Или смерть близкого тебе человека, или…

Я ошарашенно глянул на царя.

— Или что?

— Или твоя запланированная заранее женитьба. Ты не планировал, случайно?

— Окстись, государь! Какая женитьба? У меня и избранницы нет.

— С такими, как у тебя наложницами, её и не будет, — хмыкнул Алексей. — Слышал я про твои грешные утехи.

Я покраснел, но быстро отмахнул от себя воспоминания о наложницах.

— Не о том думаешь, государь. Какая сейчас свадьба?

— Как какая? Ты же не хочешь в Персию. Объявим о твоей женитьбе на… Допустим на младшей моей сестре Татьяне… Э-э-э… Или Софье… Да любую бери, что по нраву…

Я вылупил глаза на царя.

— Ты это про своих сестёр говоришь?

Я помотал головой, словно сбрасывая морок.

— Это, чтобы я, взял в жёны твоих сестёр?

— Не сестёр, охальник, — рассмеялся царь, — а сестру. А ещё лучше — дочь Марфу бери в жёны.

Наверное я выглядел смешно с раскрытым ртом, потому что сидящие за соседним столом весело заржали, тыча в меня пальцами.

— Смейтесь-смейтесь, — успел подумать я, прежде, чем смог промолвить. — Сдурел, что ли?

— А что, в августе ей пятнадцать стукнет. Вот и объявим, что сразу и свадьба. А до этого много дел у тебя: сватовство, новый дом поставить надо в Кремле, по монастырям проехаться, подарки развезти, чтобы молились. Никак нельзя далеко ездить. А после женитьбы на моей дочери, какой ты наследник Персии? Ты член моего рода. Ну съездишь в Персию с великим посольством, но и всё. Шах Аббас сам от своих слов откажется. Хе-хе…

Я сидел и молча лупал глазами, уставившись в миску с обглоданной лебединой ногой. Слуги, видя нашу беседу с царём подойти опасались. Глянул на служку и он, метнувшись, выхватил тарелку из-под моих рук, опершихся на стол.

За соседним столом стихли и напряглись. Поднявшись со стула, я повернулся к царю и поклонился.

— Спасибо, государь, за оказанную честь, — сказал я так, чтобы никто кроме государя меня не слышал. — Если ты серьёзно, конечно…

— Ха! Ты считаешь, что такими словами шутят? — нахмурился царь.

— Прости меня, государь. Это я в себя прийти не могу. То право наследования персидской короны, то женитьба на Марфушке. Я же её и не видел, почитай. Сколько ей? Лет пять было, когда я совсем уехал на Ахтубу? Не стар я для неё?

— Самый возраст для воина. Тебе тридцать шесть?

— Ну…

— Ну и ну… Хороший, говорю возраст для женитьбы. Есть, что всем предъявить. Никто не упрекнёт меня в том, что выдал свою кровинушку первому встречному. И о твоём наследовании перскидской короны объявим завтра же, как и о предстоящей свадьбе. Пусть персы сами на себя пеняют. Ты завтра к полудню присылай сватов и сам приходи. Вот послы, хе-хе, всполошатся…

— Да, уж… — я покрутил головой, не веря в происходящее.

Никогда даже не пытался подумать о том, чтобы попытаться «так» приблизиться к царскому трону. Из истории я знал, что дети женского пола царей не выходили замуж.

— А что не Евдокию? — вдруг спросил я, встрепенувшись, имея ввиду старшую дочь Алексея Михайловича, которой уже исполнилось шестнадцать лет.

Царь удивлённо посмотрел на меня.

— Хочешь, бери Евдокию, — сказал государь, пожимая плечами. — Почему-то на ум пришла Марфуша. Тиха Евдокиюшка так, что и не видно её, и не слышно.

— Она меня больше знает. Играли с ней в Измайлово на горках, помнишь?

— Так она тебя и вспоминает всё время. Спрашивает про тебя. Даже письма перечитывать заставляла. Где ты им приветы передаёшь и зайчонком её называешь.

— Ну, да, — вспомнил я. — Точно! Я же ей шапку с ушками сшил, как у зайца.

— Вот она и помнит до сих пор. И парсуну твою тайно хранит в сундуке рядом с письмом твоим, в котором ты поздравлял её с пятнадцатилетием.

Царь стукнул себя по лбу ладонью.

— Вот я дурень! Так, она же сохнет по тебе, а я чуть было беды не наделал. Вот ведь дурень!

Царь аж подскочил на своём стуле и стукнул ладонью по столу.

— Завтра же венчаем. И нечего ждать. А то патриархи приедут не до того будет.

— Какой, — «завтра»? Озверел, государь⁉ У меня и одёжи жениховской нет.

— Э-э-э… Завтра, это я так… Завтра сватовство. Потом приготовления к свадьбе. А дворец я тебе свой подарю. Что в Измайлово. Я там всё равно редко теперь бываю. А там пыль, плесень…

Я посмотрел на царя недоумевающе.

— Но сейчас там чисто. Недавно прибрали. Меня ждут. Вот и приедем, ха-ха, свадебку сыграем. Измайлово снова тебе отдам. Всё равно не справляется с ним воевода Пушкин. А ты со своими казаками там как раз будешь.

— Мля-я-я… Я уже к Ахтубе привык, — прошептал я, чуть не плача. — Там река и море рядом, горы на Кабарде… Теперь мне здесь сидеть, что ли?

Я понял, что Алексей Михайлович, замужеством своей дочери на наследнике Персидского престола, расширяет потенциальные границы своей империи. Да и женить хоть одну свою дочь на достойном её избраннике выпал шанс. Ведь не выходили дочери царей Российских замуж потому, что не было им на Руси равных. Не по чину, так сказать. Не выходить же им замуж за царских холопов, как называли себя теперь бояре и бывшие князья? А инородные отпрыски не спешили менять свою веру на православную. Отдавать же дочерей замуж за рубеж со сменой веры, было невместно.