Мой папа - миллиардер. Второй шанс бывших (СИ) - Лапина Анна - Страница 17

— Мда, — рычит Златогорский. — Творит Лапин, а отвечаю за его грехи я! Ну почему так?

— Ты не помог их найти, — продолжаю, с трудом сдерживая улыбку.

— Да не знал я, где они! — восклицает Никита и нервно стягивает с себя обувь. — И Тимур не хотел мне говорить. Вы же сами слышали! Я при вас на громкой связи звонил!

— Ты друг предателя, — дразню его с хохотом.

— Тогда его внучка — дочь друга предателя! — недовольно произносит. — Чего он ее тискает?!

— Потому что она, в отличие от тебя, нашу семью не обижает! — ворчливо кричит папа. — Не предает ее ради друзей!

— Да я тоже не обижал! — отвечает ему Златогорский. — Я вообще-то вашу внучку спас! Можно мне амнистию?

— Нет! — уверенно бросает отец, когда дверь за нашими спинами открывается, и дядя Рома с женой появляются на пороге.

Они тоже приглашены на наш небольшой семейный праздник.

— Никита, — Роман сразу протягивает ему руку для рукопожатия и тот в недоумении ее пожимает.

— Эмм... — с вопросом во взгляде обращается ко мне. — Но…

— Забудь, Никит, — хлопает моя мама его по плечу, выйдя встретить нас и дядю Рому с Лейлой. — У моего мужа старый компьютер в голове. Еще не прогрузилась информация о том, что ты прощен.

— За что прощен? — спрашивает дядя Рома, совсем не понимая происходящего.

— Саша злится на Никиту, что он не выдал Тимура, когда тот Лею украл.

— Так он же не знал, где они находятся, — логично заключает дядя Рома. — Я лично слышал, как Никита пытался выяснить и нам помочь. Но и Лапин не дурак, чтобы себя выдать. Я и не злился на Никиту.

— Информация в голове Саши еще не прогрузилась, — шепчет мама и подмигивает Никите. — Пойдемте к столу. И ты, Никита, проходи. Даже не обращай внимания на моего мужа. Сейчас информация обновится, и все будет хорошо!

Мы с сестрой хохочем над всей ситуацией. Папа у нас порой и правда тормозит. Мы уже привыкли в семье, но вот реакция новеньких нас всегда забавляет.

Это ведь столько причин поиздеваться над человеком.

— Рада, — Никита берет меня за руку и просит задержаться в коридоре. Дожидаемся, пока все уйдут, и Златогорский тихо обращается ко мне. — Я так не могу. Может, предложение я тебе пока не готов сделать, но вот роль твоего мужчины готов принять. Я именно так и представлюсь твоему отцу.

— Он тебя пугает?

— Удивительно, но да, — кивает головой и вздыхает. — Он смотрит на меня так… так, словно я мелкий чихуахуа, а он питбуль, который сейчас разорвет меня. Никогда такого не чувствовал ни перед кем.

— Сложно, наверное, быть чихуахуа, когда твоя девушка дочь питбуля, — бросаю с хохотом, не упустив возможности подшутить.

— Ой, зараза!..

— Сам выбрал, — восклицаю и кланяюсь ему. — Сам виноват, — подмигиваю и, повиливая бедрами, иду в сторону гостиной.

Семейный обед проходит спокойно, не считая папиных косых взглядов в сторону Никиты. Но ближе к концу отец понимает, что на Никиту, кроме него, никто не злится, и присоединяется к нашей команде. Даже руку на прощание Златогорскому жмет.

Думаю, не стоит рассказывать, сколько хохота было от всех присутствующих в этот момент.

Напряженный Никита и острожный папа. Картина не для серьезных и слабонервных людей.

Договариваюсь с мамой, что вечером я иду на свидание и прошу ее остаться с Женей. Она довольно быстро соглашается, но просит пока папе ни о чем не говорить.

Помню, когда мы только начали с Никитой встречаться в первый раз, папа был недоволен. Злился, что отправил меня для моей безопасности к мужчине, а тот воспользовался положением и его дочь закадрил.

Долго он на Никиту злился и безумно радовался, когда мы расстались. И лишь через несколько месяцев, когда живот стал виден, он впал в шок, поняв, что станет дедушкой и кто отец.

О Никите от него в тот месяц столько матов услышала, что, думаю, знай он — уши бы завяли.

Отправляем папу за молоком, и я в этот промежуток времени выскакиваю из дома прямиком в машину к Никите.

— Я говорил, что тебе идут платья? — хмыкает он, протянув корзинку с букетом. — Эти дольше не завянут, пока мы будем в театре. Так флористка сказала.

— Спасибо, — благодарю его, глядя на цветы. — А насчет платья, — поднимаю взгляд на Никиту. — После того, как больше месяца ты видел меня в одних лишь футболках и лосинах, мне все идет.

— Ну, лосины тоже нормально смотрелись, — не упускает он возможности сказать о своих мыслях. — Они так подчеркивали твои формы. Особенно когда стояла задом ко мне и…

— А ты только на это и смотрел! — восклицаю я, якобы обижаясь, но иного я от Никиты не ожидала. Он может быть спасающим всех рыцарем, но от своего главного инстинкта не отступает.

— Ну… на дочь и на них, — отвечает, не сдерживая своей улыбки. — А на что еще? Я смотрел на то, что мне нравится и что люблю. А твои формы, я всегда любил. И это не секрет.

— Балбес!

— К тому же, напомню, ты мне как-то подарила возможность на них смотреть, — напоминает он.

— Все забыть не можешь?

— Не могу, — бросает.

Остаток пути едем в разговорах о Жене и ее лечении. Может быть, мы и на свидании, но мы родители больного ребенка.

Окончательно помогло лечение или нет, можно будет судить лишь через год.

И ее здоровье для нас обоих важнее всего.

Никита выходит первым и, подав руку, помогает мне. Держа меня за руку, входит в здание театра. Внутри оживленно и красиво. Но как-то… слишком много людей. Даже слегка некомфортно.

— А на какой мы спектакль? — спрашиваю Никиту.

— Ну… там что-то про принцессу и королеву злую. Я точно не знаю, — дарит мне широкую улыбку. — Лапин посоветовал. Сказал, что его бабушке очень понравился, пока она была здесь. Они с мужем ходили, и оба в восторге остались.

— Л-ладно, — сдаюсь и оглядываюсь по сторонам.

Взгляд привлекает женщина в другом конце зала. Ее телефон направлен на нас, и, судя по всему, она нас снимает.

Беру Никиту за руку и увожу в сторону, недовольно поджав губы.

— Что случилось? — спрашивает он меня.

— Там женщина нас снимала, — раздраженно бросаю.

— Где?

— Там, — указываю ему подбородком, но ее больше нет. — Там была. Не вижу ее больше, — честно признаюсь.

Внешность у нее еще странная. На вид ей лет пятьдесят, может, больше. Но при этом лицо, как у злодейки какой-то. Сложно объяснить, что это значит. Противное и злое во всем. В чертах лица, в движениях, во взгляде.

— Ладно, — просит он меня с подбадривающей улыбкой. — Не переживай. Статью, если что, перекупим.

— А зачем снимать? — недоумеваю я. — Может, ты просто в театр пришел с подругой? Почему папарацци такие противные?

— Цена успеха, — вздыхает. — Я не люблю этого. Честно. Хотя за мной и охотятся, но это ужасно. Ничего спокойно сделать нельзя.

— Раньше такого не было, — поджимаю губы.

— Было! — восклицает он. — Просто ты не замечала. Да и в Москве система безопасности работает лучше, — оглядывается и рассказывает историю. — Меня как-то сняли в тот момент, когда я отравился и меня выворачивало. Зачем снимать и делать из этого статью, я вообще не понимаю. Я что, не человек и не могу отравиться?

— Ладно, — сдаюсь, но как-то все это странно, и мне не по душе.

И эта женщина… Совсем из головы не выходит!

Что-то с ней не так!

И не зря переживала, ведь стоило нам выйти из театра, как на нас почти сразу накинулись журналисты, что смутило даже Никиту, который сказал, что привык к такому.

Они задавали столько вопросов, что мы с Никитой толком ни одного целого не услышали. Один перекрикивал другого, стремясь узнать ответ именно на свой вопрос.

Схватив меня за руку, Златогорский затащил меня обратно в театр. Заведя в безопасное место, в один из углов, стал звонить своим людям.

— Не переживай, — ободряюще обнимает меня за плечи, заглядывая в мои испуганные глаза. — Я уже вызвал охрану. Они приедут и заберут нас.

— Почему они так? — не его, а скорее журналистов, спрашиваю, не понимая такого поведения.