Рокки, последний берег - Гунциг Томас - Страница 5

Была середина дня. Фред налил себе бокал вина: «Шато Борегар» 2016 года, это был хороший год, климатические условия идеальные. С бутылкой в руке Фред вышел на террасу и устроился на полотняных подушках дивана. Солнце ласково гладило щеку; он пригубил вино, думая о Франции, о Бордо, о виноградниках и винограде. На приклеенной к бутылке этикетке виднелась картинка: красивый замок на вершине холма. Что сталось с этим замком? Стоит ли он еще на холме? Скорее всего, нет. А вместо виноградников, должно быть, теперь лишь кучи пепла. На обратной стороне бутылки было написано: «Виноградники шато Борегар богаты историей, уходящей корнями в XII век. В то время рыцари-госпитальеры владели этой землей и возделывали ее. Им мы обязаны прославленным крестом тамплиеров — нашей эмблемой. Пять веков спустя семья Борегар построила здесь замок. Наследники поместья из поколения в поколение улучшали качество наших вин, которые сегодня признаны одними из лучших в Помроле».

Фред отпил еще глоток; вкус вина напоминал ему о канувшем мире.

Он снял кроссовку с отклеенной подошвой, достал из кармана тюбик и принялся чинить.

Элен

Фильм кончился, и Элен встала. Леонардо умер, Роза бросила колье «Сердце океана» в темные ледяные воды Северной Атлантики. Сценарий был закольцован, и глаза Элен, как всегда, наполнились слезами. Она расплакалась еще в конце фильма, оплакивая смерть молодого человека, его мужество и самопожертвование, душераздирающий конец этой любви и прощание старой женщины с прекраснейшей историей в ее жизни, но оплакивала Элен и себя саму, и то, чем стал сегодня мир, и то, чем стала она: жалким созданием, никому больше не нужным, никем не любимым, ни для кого не желанным.

Она задумалась, какой сегодня день. Будний или выходной? А какой месяц? Элен даже не была уверена, какой год, она давно потеряла счет.

«Допустим, сегодня понедельник, пятое октября», — подумала она. И представила себе свою прежнюю жизнь в понедельник, пятого октября: она надела бы костюм от The Kooples или комбинезон от Comptoire des Cotonnier. Элен предпочитала эти бренды более роскошным типа «Диор» или «Шанель», которые ассоциировались у нее с вульгарными девицами, состоящими при русских олигархах. Но, может быть, она надела бы пару кроссовок «Баленсиага». Наряд получился бы чуточку нескладный, чуточку мятежный, чуточку punk (это слово она употребляла где надо и где не надо). Она села бы в свой «BMW iX3» и поехала на работу, включив Франс Галль на стереосистеме Harman Kardon, которой была оборудована машина. Исполненная победоносной энергии, она подпевала бы, подхватывая слова: «Держись, докажи, что ты есть, ищи свое счастье, держись, этот мир эгоист, слушайся сердца, держись, он не твой, этот мир, сразись, держись». Потом она приехала бы в офис. Элен руководила отделом visual marketing в крупной консалтинговой компании. Была талантливым руководителем, и ее за это уважали. Она хорошо зарабатывала, но работала не ради денег, деньги у нее всегда были, она выросла, купаясь в них, а с тем, что зарабатывал ее муж, богатство озаряло ее жизнь так же щедро, как солнце озаряет мир. Она работала, потому что любила свою работу! Работала, потому что у нее был талант, а талант, она знала, это «не только дар, но и ответственность» (она слышала эту фразу во время тимбилдинга, который вел коуч по личностному развитию). Она буквально творила чудеса: ей удалось, например, превратить допотопную крохотную фабрику по производству тапочек на веревочной подошве в продвинутый бренд. Пришлось сменить логотип, название сохранили, сыграв на идее, что новое — это хорошо забытое старое; она добилась сотрудничества со знаменитым японским мангакой, заполучила в партнеры певицу Анжель, которая дала концертное турне в тапочках, и они стали продаваться миллионами. Вот на какие чудеса была способна Элен. Вот что она бы делала, если бы был понедельник, пятое октября, в том прежнем мире, который не должен был кануть.

Элен посмотрела на свое отражение в зеркале в ванной и показалась себе безобразной. Вот бы сходить к парикмахеру, он сделал бы ей каре с лохматой челкой: коротко спереди, бахрома по бокам, подлиннее сзади, как у Софи Марсо на Каннском фестивале. Теперь, когда ей приходилось стричься самой, волосы бесформенной массой падали на плечи. Фреду и Александру было проще: когда волосы отросли, включил триммер, и готово, но Элен не могла решиться на такое. Ей казалось, что, сбрив волосы, она утратит женственность, это значило бы смириться с тем, чем стала ее жизнь: совокупностью химических и физических явлений без всякого смысла. Она кое-как причесалась, натянула джинсы и свитер, валявшиеся в куче одежды, которая росла у кровати.

— Надо убраться, — сказала себе Элен, — и давно пора постирать.

Но она знала, что это так и останется благим намерением, потому что каждый раз, решив сделать что-нибудь полезное типа стирки, она тупо сидела на кровати и смотрела на царящий беспорядок, внезапно охваченная бесконечной усталостью, бормоча про себя: «Зачем?»

Спускаясь в кухню, она встретила Александра, который поднимался в свою комнату. Она не видела его уже несколько дней. Он все чаще уходил далеко от дома, возвращался ненадолго принять душ, взять еду и смену белья. Элен тревожилась за него: он почти не разговаривал и смотрел искоса взглядом бродячего пса, про которого не знаешь, убежит он или укусит.

— Привет, — только и сказал Александр.

— Все хорошо? — спросила Элен, но он уже скрылся.

Войдя в кухню, она увидела за большим окном Фреда: он сидел на террасе, с пустым взглядом. Он не видел ее. Тем лучше. Он захотел бы поговорить, а ей не хотелось, он завел бы речь о проблемах, связанных с домом, о состоянии запасов пищи и бытовой химии, о прогнозе погоды, ему постоянно надо было говорить, он не выносил молчания, это повергало его в ужас, как будто молчание было концом всего, а она просто хотела, чтобы он замолчал. Он замолчал только однажды, четыре года назад, когда произошло «событие». Молчал неделю, а потом его снова разобрало, и он говорил, говорил без умолку. Элен вставила капсулу Nespresso в кофемашину, она всегда пила один и тот же: Ispirazione Firenze Arpeggio. Этикетка гласила: «Нотки какао. Темная обжарка, плотный и сливочный». Она никогда не понимала, где, собственно, это какао темной обжарки и откуда в нескольких миллилитрах горького кофе плотность и сливочность, но привыкла к этому сорту. Жидкость потекла в крошечную чашечку, Элен выпила ее залпом.

И вдруг напряглась.

У нее заболел зуб.

Боль, подобная электрошоку, мгновенно прострелила коренной зуб до самой десны. Она зажмурилась.

«Нет, только не это! Только не зубы!» — билось в голове.

Боль не проходила, терпимая, но вполне реальная. Элен мысленно перебрала содержимое имеющейся на острове аптечки: полный набор обезболивающих (парацетамол, аспирин, ибупрофен), дезинфицирующие средства в разных формах (жидкости и гели), стерильные компрессы и бинты, пластырь, лупа и пинцет, антигистаминные, противорвотные, средства от поноса и от запора, гель от ожогов и, разумеется, антибиотики широкого спектра (эффективные при большинстве пищеварительных, мочеполовых, гинекологических инфекций, при отитах, ангинах, бронхитах, синуситах, сепсисе и всех прочих воспалительных процессах), заживляющий гель, жгуты (она толком не знала, как ими пользоваться), сиропы и таблетки от кашля на основе кодеина, морфий в разных формах (для орального приема и внутривенных инъекций, у нее несколько раз было искушение его принять «на пробу»), пластырь с фентанилом (с ним осторожней, некоторые наркоманы жуют его как жвачку, от этого умер певец Принс) и даже дефибриллятор («дефибриллятор автоматический наружный», она прочла по диагонали инструкцию несколько лет назад, выглядело не особо сложно, если только не психовать). Разумеется, в по-настоящему тяжелых случаях все это не поможет: рак убьет однозначно, при инсульте не будет обеспечен должный уход, при аппендиците исход почти наверняка окажется роковым… В их прежней жизни зубная боль была неприятной, но не страшной. Со своей медицинской страховкой, включающей стоматологию, они имели доступ к лучшим дантистам, а больной зуб при необходимости заменялся имплантом. Но здесь, на этом острове, если боль не пройдет, а усилится, его надо будет вырвать.