Рокки, последний берег - Гунциг Томас - Страница 12

После этого все пошло очень быстро. Назавтра они заказали в «Кумико», баре для упакованных студентов (музыка лаунж, приглушенный свет), по фирменному коктейлю (вермут Cinzano Rosso, битер Campari, имбирный эль Bundaberg и капелька кофейного ликера), он говорил о себе (все так же степенно), она говорила о себе (у нее кружилась голова). Он сказал, что мечтает однажды суметь уберечь свою семью. Это звучало допотопно, но мило. Что-то ей нравилось в его допотопности. Он отвез ее домой (у него был «мерседес» класса Е. Поймав ее взгляд, он сказал: «Я знаю, машина стариковская, это моего отца»), а когда автомобиль остановился у дверей ее дома, повисло классическое напряжение момента, когда оба знают, что сейчас что-то произойдет. И что-то произошло. Тоже классическое. Он поцеловал ее. Поцелуй был очень нежным. Чуточку робким. Скорее ласка, чем поцелуй. Потом Фред отстранился, словно хотел всмотреться в лицо девушки и убедиться, что она не рассердилась. И тогда она сама его поцеловала. В ее поцелуе было больше пыла, больше страсти. Потому что она слегка напилась, потому что он еще больше казался ей похожим на Тимоти Шаламе, потому что ей было хорошо в этой стариковской машине, потому что она знала, что, влюбившись в него, спасется от Евангелоса.

Она рассталась с Евангелосом по ватсапу на следующее утро: «Все кончено. Забудь мой номер пжлст» (без эмодзи). Разумеется, он не забыл. Сначала прислал сообщение: «КАК!!!!!!!!!», и еще: «ОТВЕТЬ СЕЙЧАС ЖЕ!!!!!», она не ответила, и он позвонил, раз, другой, бессчетное количество раз. Она не брала трубку. Он пришел к ней. Позвонил в дверь. Жал на кнопку звонка несколько минут. Кричал на улице. Сначала угрожал: «Ты не посмеешь! Я имею право на объяснение! Да кем ты себя возомнила??? Я никуда не уйду!!!», потом разрыдался: «Пожалуйста, не поступай со мной так! Посмотри, до чего я дошел! Посмотри, до чего ты меня довела!» Элен удивило собственное равнодушие к его крикам и слезам. Ей это даже доставило определенное удовольствие, как в зоопарке, она смотрела на мучения зверя за решеткой и даже могла постучать по прутьям, чтобы подразнить его. К этому приятному ощущению добавилось другое: она чувствовала себя больной, к которой внезапно вернулось здоровье. Ее равнодушие было признаком выздоровления. Она позвонила в полицию. Приехал наряд. Еванге-лос испугался и сбежал. На всякий случай она подала заявление о преследовании. И больше никогда его не видела.

Разумеется, член у Фреда был не таких невероятных размеров, как у Евангелоса, он занимался с нею любовью не так страстно, в его жестах не было того голода, она не чувствовала, что находится в зоне повышенной сейсмической опасности, не ощущала себя участницей первичной термоядерной реакции, в результате которой рождается небесное тело. С Фредом было тепло и нежно. Не то чтобы неприятно, но немного скучно. Как кататься на лодке по озеру. Да Фред и не был одержим сексом. Днем он проводил много времени, развивая свое дело, к вечеру уставал, открывал вино, которое долго выбирал в бутике в центре города, говорил с Элен о том о сем, о работе, о финансах, о букете вина, о технологии, о планах на отпуск, а потом включал телевизор и смотрел что придется, лишь бы разгрузить голову.

После рождения Александра и Жанны они пригласили няню, которая полностью взяла на себя быт и домашнее хозяйство, и Элен смогла посвятить себя карьере. Друзья и коллеги часто говорили ей, как это восхитительно — сочетать семейную жизнь и профессию, она скромно кивала и отвечала, мол, когда увлечен, все удается.

Жизнь текла мирно, гладко, без малейших шероховатостей. Было приятно так жить, но где-то в тени спокойствия притаилась мысль, повергавшая ее в ужас: неужели так и будет до самого конца? До старости. До смерти. И это называется жизнью? Здоровый дух в здоровом теле, не знающем ни в чем недостатка, не ведающем никакой боли. Ей случалось вспоминать Евангелоса и его невероятных размеров член. Когда она мастурбировала, он вставал перед глазами, всплыв со дна ее памяти, как всплывает на поверхность из глубин океана капля нефти. Она поискала Евангелоса в соцсетях, нашла его страницу. Он был production planner в агропромышленном секторе (она толком не знала, что это значит), постил редко: афиша прощального концерта Coldplay, фотография мезе (с комментарием «Живем! (эмодзи, пускающее слюнки, эмодзи огонь)»), селфи с женщиной (низенькой коренастой брюнеткой), держащей на руках девочку лет трех-четырех. При мысли, что он может заниматься любовью с другой, сердце Элен кольнула ревность. На работе некоторые мужчины к ней клеились, но ей они были неинтересны. Однажды вечером, немного перебрав Château Montrose 2015 года — бутылку с гордостью открыл Фред, — она чуть было не написала Евангелосу. Была на волосок от этого. Даже начала набирать личное сообщение: «Привет…», но, испугавшись, стерла. Слишком многое она могла потерять: свое положение, свой брак, свою жизнь. Она поняла, что за все эти годы комфорта расслабилась, и ей уже были невыносимы неожиданности, осложнения, риск. Ее рассудок был больше неспособен справиться с такими вещами и с яростью отторгал малейшую возможность.

Вот тогда-то она полностью смирилась со своей жизнью и решила сделать все от нее зависящее, чтобы полюбить Фреда. Она заставила себя видеть в нем только хорошее (его доброту, его мягкий характер, его ум, его деньги) и не замечать плохое (его манеру есть, его разговоры, его член). Это помогло. Не совсем, конечно, но почти. Теперь она испытывала к нему нежность, какую испытывают к домашнему питомцу, снисходительную привязанность, что-то легкое и бестелесное, как невесомый шелк, но что-то — уже лучше, чем ничего.

Элен лежала на кровати, полузакрыв глаза, и, предаваясь воспоминаниям, призывала нежность, которая сохранилась в ней лишь в форме окаменелости. Она сосредоточилась на ней, мысленно подержала в ладонях, отогревая, совсем чуть-чуть, только чтобы вернуть к жизни.

Она почувствовала, что это помогает. Слабенькая эмоция едва уловимо затрепыхалась, энцефалограф худо-бедно реагировал. Добилась Элен немногого и не знала, сколько времени продержится, надо было пользоваться моментом.

Она встала и спустилась в гостиную.

Спускаясь, Элен цеплялась за слабенькую эмоцию. Она была хлипкой, едва проснувшейся, любая противоположная эмоция могла унести ее вдаль, как порыв ветра цветочную пыльцу.

Если это произойдет, она не станет просить помощи, отвращение пересилит, оно будет так сильно, что она предпочтет сепсис.

Надо сосредоточиться.

Фред так и сидел за столом на террасе, в бутылке оставалось меньше половины. Он, кажется, был слегка пьян. Она представила себе его тягучий голос и нечистое дыхание.

Стоп!

Нет!

Сосредоточься!

Нежность… Снисходительность…

Она открыла застекленную дверь. Фред наверняка ее услышал, но не обернулся.

Было тепло, градусов двадцать, она была в джинсах и футболке, ласковые лучи солнца пригревали лицо, в воздухе пахло водорослями и солью, плеск волн мерным мощным дыханием окутывал атмосферу, действуя как аюрведический настой.

Она заговорила:

— Фред!

Сколько времени она с ним не разговаривала? Несколько дней, может быть, неделю, в последний раз пришлось сказать ему, что разошелся стык в душе. Он решил проблему.

Фред обернулся и посмотрел на нее. Он изменился, осталось лишь воспоминание от симпатичного брюнета, который поцеловал ее в машине миллион лет назад, до Тимоти Шаламе ему теперь было далеко. Волосы его поредели, и в них было много седины. На лице проступили морщины, придавая ему горькое выражение, свойственное тем, кто давно не знал счастья.

Она сосредоточилась.

Собралась с силами.

Это был критический момент.

— Ты мне нужен, — сказала она.

Ей удалось! Удалось превозмочь отвращение. Теперь будет проще, подумалось ей.

Она изложила ему, в чем дело: зуб (нижний, коренной, справа, заболел сегодня утром, надо бы, конечно, посмотреть, но она уверена, что это оно самое, кариес), объяснила, почему бессмысленно закрывать глаза на проблему или тянуть время.