Путешествия на край тарелки (СИ) - Назарова Ольга - Страница 10

Но вернемся к индо-пакистанскому противостоянию в Праге. Штаб индийских сил находится на маленькой улочке Миковцовой, уходящей вбок от Белеградской; штаб пакистанцев — на Ружовой, рядом с чайной и парикмахерской. На Миковцовой — забегаловка под названием «Гималаи», на Ружовой — забегаловка «Халяль». В первой предлагают индийскую кухню, во второй — пакистанскую. Так как до 1947 года «индийское карри» поглощали во всех частях тогдашней Британской Индии, то это одна и та же кухня. В Праге основные бои ведутся за то, кто лучше это карри приготовит. И никаких бомб.

Меню в обоих местах практически одинаковое. Бхуна, палак, виндалу, самоса, масала, паратха, мадрас и, конечно же, карри. Стоит все примерно одинаково и дешево. Качество — выше всяких похвал. В «Халяле» к самосе подают райту. В «Гималаях» — жгучий томатный соус. У индусов вегетарианское карри чуть получше. У пакистанцев — незабываемый палак и каких-то постимпрессионистических цветов масала. Зато у индусов соленый ласси поинтереснее. И, конечно же, самое главное: не буду говорить, где не допросишься свинины и пива, а где начисто отсутствует говядина. Борьба идет тем серьезнее, чем меньше различий между сторонами. Это вам не жалкие контры пельменной и пиццерии.

Чем больше общего в кулинарии, тем очевиднее разница между двумя народами. Район Праги, где расположен «Халяль», все более приобретает арабо-турецкие черты: в конторе менял-левантийцев пахнет кебабом из забегаловки «Стамбул» напротив (как раз через ту самую улицу Политических узников). В магазине на углу, слава Аллаху, можно найти халву, чатни и долму. Настоящий Ближний и Средний Восток, притом что упирается он в Иерусалимскую улицу, на которой стоит огромная расписная синагога. Как водится на нынешнем Востоке, присутствуют и русские (они клубятся у пивной в Бредовском дворе), и британцы (British Council в том же доме). В самом начале в «Халяле» было очень интересно. Изумительная, какая-то хирургическая чистота. Кафель на полу, сверкающий раздаток. На одной стене надпись восточной вязью «Аллах Акбар» на урду. На другой стене висел телевизор, в котором показывали «Аль-Джазиру». Много картин, изображающих будни пакистанских крестьян и нарисованных в том самом стиле, в котором в журнале «Юность» в 1970-е годы изображали трудовые будни узбекской молодежи. За одним из столиков сидела кучка смуглокожих мужчин и оживленно дискутировала на каком-то специальном пакистанском языке. Позже к ним присоединился еще один, менее смуглый, с другими чертами лица. Компания перешла на пакистанский английский, и стало ясно, что они на чем свет стоит поносили Америку и Британию. За стойкой можно было разглядеть маленькую дверь и живо представить, как там на кровати, опутанный трубочками гидролизного аппарата, лежит бен Ладен, которого западные простаки ищут в Вазиристане.

В «Гималаях» поначалу все было очень по-индийски. На стенах танцовщицы крутили тяжелыми бедрами и круглыми животами, запах карри мешался с благовониями, хозяин-индус командовал столь же индусской официанткой. Здесь было грязновато (слава Кришне, не как в Индии!), темновато, но очень мирно. За столиком сидели британцы-экспаты и в ожидании заказа попивали из банок чешское пиво. Ждать пришлось довольно долго — быстрота и четкость движений явно не считаются здесь особенными достоинствами. Впрочем, и посетители не выказывали нетерпения, ведь что есть время? — Ветерок, колышащий покрывало Майи…

С тех пор прошло несколько лет. В «Халяле» убрали телевизор с «Аль-Джазирой», завели официантку-дагестанку и официанта-чеха, маленькая дверь в стене все время приоткрыта и за ней можно углядеть упаковки «Кока-колы» и «Бон-аквы», а в зале иногда можно увидеть жену хозяина, листающую местные русскоязычные газеты. У индусов сменилось несколько чешских официанток, причем каждая последующая знала английский хуже предыдущей. К хозяину «Гималаев» повадился ходить приятель-земляк; они часами сидят за скверно вытертым столиком и пьют чай с пончиками из «Донатс». Но еда так и осталась превосходной — и там, и там. Значит, на центральноевропейском фронте без перемен.

Можно было бы еще рассказать историю одного пакистанца, который работает официантом в местном еврейском ресторане, да в другой раз.

Послесловие второе. Этический комментарий: мучительный вопрос

Все началось несколько лет назад. Доктор посоветовал употреблять продукты с минимальным количеством консервантов, стабилизаторов и искусственных красителей. Иными словами, внимательно изучать этикетки на предмет частоты употребления на них страшной заглавной буквы Е в сопровождении пугающих трехзначных чисел — чем больше число, тем хуже. Как тут не стать прилежным читателем надписей на баночках и коробочках, который, как параноик (или как тайный агент Онищенко в Чехии), проводит долгие часы в супермаркете, пытаясь разобрать тайные коды разрушения здоровья, этот «Мене, текел, фарес», оттиснутый мельчайшим шрифтом (наверняка, специально, чтобы никто ничего разобрать не смог)? А ведь когда-то, в блаженной стране, в блаженные времена, то немногое, что было, было наинатуральнейшим; бутылочное пиво кисло на третий день после розлива, свежее масло водилось только на рынке, но зато масло, которое «задумывалось» на прилавках гастрономов, никаких злокозненных Е в своей природе не содержало и не могло содержать. В СССР химия существовала для потенциального отравления капиталистических супостатов, а не для актуального — собственных граждан. А сейчас даже в водке, этом символе чистоты помысла и реализации, можно обнаружить какую-нибудь подлую примесь.

Кругозор читателей этикеток расширился — даже тех, кто в школе по химии имел твердую и гордую двойку, считая, что «валентность» — это сразу четыре валета на руках при игре в дурака. Истинный читатель всегда возьмет свое, так погрузимся же в эпистемологию этикеток, попутно извлекая из этого занятия моральный урок.

В пражском магазине «Маркс-энд-Спенсер» продают английский джем. Можно сколько угодно (и отчасти справедливо!) говорить об убожестве британской кухни, но все, что связано с завтраками, у островитян хорошо обдумано. Джемов и конфитюров британских плохих не бывает. Марксоспенсеровские — одни из лучших, из относительно дешевых, конечно; нет-нет, это не скрытая реклама, наоборот, здесь открыто высказываются прямые суждения (никогда не покупайте в «Маркс-энд-Спенсер» соус для пасты!). Так вот, с некоторых пор завтраки с тостами, намазанными джемом из магазина, название которого, воля ваша, не будет больше поминаться, не только ублажают вкусовые рецепторы, но и повышают моральную самооценку завтракающего. На банке оного продукта можно прочесть — Made with Fairtrade sugar. Четырьмя словами на русский не переведешь, «изготовлено с честноторговым сахаром» не скажешь. Fairtrade — всемирная программа, в рамках которой продукты «стран третьего мира» попадают в наш обиход с гарантиями, что при их производстве не применялся рабский или детский подневольный труд и что изначальными поставщиками были самые настоящие крестьяне, а не какие-то мультинациональные акулы капитала. И с крестьянами обошлись по-честному. Как говорили в одной из первых постсоветских (или позднесоветских?) реклам: «Пьем турецкий чай за мир и дружбу».

Итак, хотя бы некоторые этические сомнения и метания решены самым волшебным образом. Нас больше не бросает в дрожь, когда телевизор показывает рои африканских мух, облепивших обтянутые кожей живые скелеты. И при чтении статей о детском рабстве. И когда мы узнаем, что, платя 50 долларов каждый месяц, можно выучить и прокормить неведомого ребенка в Непале. Нет, теперь западный человек может быть спокоен — каждое утро он принимает участие во всемирной борьбе за справедливость, во всеобщем спасении мира. Насколько двусмысленен этот этический выверт зажравшегося обывателя? Что скажет здравый смысл? А вот что.

В Великобритании мода на «местные» биологически чистые продукты питания приводит к тому, что наиболее идейные подданные Короны втридорога покупают картошечку и капустку на местных же специальных рынках. То есть они специально едут на машине на рынок за этими картошечкой и капусткой, которые, в свою очередь, были привезены огородниками — тоже на машинах. В результате на каждую картофелину или вилок в среднем сжигается во много раз больше бензина, чем при поставках супермаркетами крупных партий «нечистых» овощей и фруктов. Идеологически чистое — то есть без химических удобрений и пестицидов — произрастание злаков и плодов земли побуждает фермера расширять посевные площади, например за счет соседнего леса. Наконец, система Fairtrade консервирует ущербное, убогое сельское хозяйство беднейших стран со всеми его прелестями. Голодные, бесправные, истребляемые эпидемиями и гражданскими войнами люди не имеют отношения к нашим попыткам задешево (и за их счет) спасти свою душу. В позднем Средневековье можно было купить индульгенцию и несколько поправить свое посмертное резюме. Сейчас, чуть приплачивая за джем с «честно» произведенным и купленным сахаром, мы пытаемся несколько заглушить совесть — точнее, те из нас, которые еще мучаются интеллигентским желанием «помочь народу». Только теперь этот «народ» живет за тридевять земель от нас, и европеец не напишет, как когда-то Анненский: