Соль под кожей. Том третий (СИ) - Субботина Айя - Страница 7

— Ты в порядке, Валерия? — Он быстро проводит по мне взглядом, от которого хочется закрыться, потому что даже в этих совершенно безумных обстоятельствах, я не могу не думать о том, что у меня синяки под глазами, опухшие ноги и отросшие корни волос. — Кровь…?

— Все хорошо, — мотаю головой. — Узнай как Марина. Там… В общем, к тебе могут быть вопросы.

Бросив на меня последний взгляд, Вадим исчезает в коридоре. Моя голова рефлекторно поворачивается следом, потому что смотреть на его широченную спину — это что-то про мой личный фетиш. И тут же затылком чувствую пристальный взгляд Шутова.

Слишком резко отворачиваюсь, пытаясь скрыть «следы преступления», из-за чего на секунду темнеет в глазах.

— Вы трахаетесь — сквозь звон в ушах слышу его спокойный, абсолютно бесцветный голос.

— Нет.

— Строго говоря, это не был вопрос, Лори.

— Мы не трахаемся! — выкрикиваю на эмоциях. Звон в ушах усиливается, где-то внизу живота появляется раздражающая тупая боль.

Отбиваю руку Димы, когда он пытается помочь мне удержать равновесие.

Боль усиливается, но ко мне хотя бы возвращается зрение и слух.

— Ты ни хрена не знаешь о моей жизни, Шутов! — ору. Это худшее, что можно было сделать в такой ситуации: моя подруга истекает кровью, в доме полно незнакомых людей, испуганный ребенок и мужик, от одного вида которого у меня случается бешенство матки. Нужно просто заткнуться и молчать, отложить выяснение отношений до более удобного случая, но даже в моей идеальной плотине есть изъян, и называется он: «уже просто по хуй!» — Ты бросил меня! Ты просто меня бросил! А теперь появляешься как снег на голову, весь такой модный и с красивой улыбочкой, и думаешь, что все обо мне знаешь?! Знаешь что, Шутов? Ни черта ты обо мне не знаешь!

Последние слова я слышу как будто издалека, словно их произносит не мой рот, а какая-то другая женщина, чье присутствие я успела пропустить.

Я же никогда так не истерю.

Я — кремень.

Я само здравомыслие во плоти.

Была.

Несколько минут назад, до того, как на пороге чужой квартиры воскресло мое прошлое, с которым я так долго и так болезненно прощалась.

Мои ноги подкашиваются. Я знаю, что должна быть сильной и не расклеиваться, что сейчас абсолютно точно не то время и не то место, чтобы корчить из себя трепетную барышню. Но что делать с ногами, которые просто как будто ломаются пополам? И ужасной болью в животе, от которой хочется выть.

— Лори? Обезьянка?

Голос Шутова тоже какой-то далекий и глухой. Я провожу языком по пересохшим губам, пытаюсь сказать, что со мной все в порядке, что это просто передоз нервов, но из моего рта не раздается ни звука.

— Лори, что с тобой?!

Я чувствую его прохладные ладони на своем лице.

Я бы эти тонкие длинные пальцы узнала с закрытыми глазами, почувствовала кожей.

«Зачем ты вернулся? — вертится у меня на языке. — Зачем ты вернулся… так поздно?»

— Сюда! — орет Шутов, обнимая меня одной рукой, а другой легко перехватывает за плечи, потому что меня безобразно развозит слабость.

Как будто в теле вообще не осталось костей.

— Да, блядь, кто-нибудь!

Далекие шаги, женский голос. Кажется, та самая медсестра, которая хотела напоить меня каким-то лекарством. У него был едкий запах и судя по всему, она снова сует его мне под нос. Потом просит Шутова закатать мне рукав.

— Нет, — еле-еле ворочаю языком. Я беременная, кто знает, что она собирается мне вколоть и как это отразится на моем маленьком «чужом»?

— Это просто успокоительное, — она настойчиво пытается воткнуть иголку мне в плечо.

— Я… ребенок…

— Что? — Шутов прикасается пальцами к моему подбородку, и у этого простого движения какое-то магическое действие — в голове на секунду проясняется, откуда-то берутся силы, но я знаю, что это ненадолго. — Станислава в порядке, с ней все хорошо.

— Мой… — мотаю головой. — Мой… ребенок.

— Вы беременны? — наконец соображает медсестра. Мне кажется если бы она перестала пытаться одновременно и оказываться мне первую помощь, и строить Шутову глазки, это простой вывод пришел бы в ее голову гораздо раньше.

Ну вот, не успел он вернуться в мою жизнь, а я уже готова выцарапать глаза первой встречной женской особи только за то, что она находится на расстоянии метра от него.

— Я в порядке…. — В голове немного проясняется. — Пить хочу. Принесешь воды, Дим?

Мне так страшно смотреть ему в глаза.

Увидеть там… что? Злость? Раздражение? Отвращение? Его фирменное выражение лица, с которым он смотрел на меня каждый раз, когда я делала очередной идиотский шаг ему навстречу?

Лучше трусливо спрячу голову в песок, просто закрою глаза.

— Не вздумай терять сознание, обезьянка, — его спокойный голос где-то у меня возле уха. Едва ощутимое прикосновение колючей щеки к моей коже у виска. Инстинктивно хочется потянуться, потереться как кошке. — Или я тут все на хрен по щепкам разнесу.

— Обещаю не отключаться надолго, — пытаюсь пошутить.

— Вот ни хрена не смешно, Лори. Если с тобой что-то случится — я сдохну, это нифига не преувеличение. Так что будь хорошей обезьянкой, договорились?

— Шутов?

— М-м-м-м? — Вибрация его голоса пропускает под моей кожей двести двадцать вольт.

— Ты придурок, но я все равно скучала.

Но когда он встает и уходит, во мне появляется инстинктивное желание броситься следом, потому что где-то внутри моментально буйно расцветает страх, что Шутов снова исчезнет. Он же мастер проворачивать такие фокусы — исчезать из комнаты без окон и дверей. Нужно порадоваться, что я не в том состоянии, чтобы бегать, иначе точно бросилось бы вдогонку.

— Какой у вас срок? — медсестра ловко накручивает на мою руку манжетку тонометра.

— Шестнадца… — Я спотыкаюсь, потому что вспоминаю, что в последний раз была на осмотре несколько недель назад. — Восемнадцать недель.

Господи, уже восемнадцать.

Если верить разным форумам, на этом сроке меня уже должно начать раздувать как воздушный шарик, но на месте живота у меня все та же «доска», хотя мой красивый пресс, моя гордость, заплыл. Теперь мой живот выглядит как живот обычной худой женщины.

— Какие-то осложнения? Противопоказания?

Отрицательно мотаю головой. В это странно поверить, учитывая то, что буквально со второго месяца беременности (еще даже когда я о ней не подозревала) я чувствую себя буквально как жертва бесчеловечного эксперимента. Но я доверяю своему врачу и раз она говорит, что все мои анализы в норме — значит…

— Я бы рекомендовала проехать в больницу, — говорит медсестра, когда на экране тонометра выскакивает явно повышенное для моего возраста давление.

— Это просто нервы. — Меньше всего на свете я хочу, чтобы Шутов, не успев явиться, увидел меня разбитой и немощной, не способной расхлебать кашу, которую сама же заварила.

— На таких сроках угроза выкидыша очень высока, — очень правильным, я бы даже сказала, максимально «врачебным» тоном гнет свое медсестра. — Просто пару анализов, чтобы убедиться, что все в порядке.

— Обязательно покажусь своему гинекологу в ближайшее время.

— Нет, Валерия, — слышу совсем рядом голос, от которого у меня непроизвольно поджимаются пальцы на ногах, — ты поедешь к врачу сегодня.

Главное, не смотреть на него.

Сделать вид, что между нами прозрачная стена, через которую даже капля воздуха не просочится.

Я так раскатываю рукав обратно, что он спускается до самых кончиков пальцев, как будто у затюканной школьницы. Опираюсь рукой на тумбу, распрямляюсь. Вадим успевает поймать меня за локоть, буквально вытягивает во весь рост.

— Можешь стоять?

— Авдеев, прекрати. — Я медленно, но настойчиво высвобождаю руку из его пальцев, упорно продолжаю водить взглядом по полу, стенам и даже по потолку — лишь бы только не смотреть в его сторону. Хотя все-таки краем глаза замечаю висящую на нем Стасю. — Позаботься лучше о Марине и… дочке.

Последнее слово произношу с трудом, потому что как раз в этот момент со стаканом воды появляется Шутов. Ничего в его лице не намекает на то, что появление на «арене» Вадима (снова) хоть как-то поколебало его внутреннее равновесие. Но я все равно чувствую себя предательницей, потому что, зная правду, продолжаю называть Стасю дочкой другого человека.