Соль под кожей. Том третий (СИ) - Субботина Айя - Страница 19

— Посмотри — и узнаешь. — Шутов, вооружившись вилкой и ножом, разделывает ломтики бекона на удобные кусочки, вскрывает «мешочки» бурраты на тостах, размазывая мягкий тягучий сыр по вяленым томатам. А потом ловко меняет тарелки. — Но сначала поешь, обезьянка. У нас впереди взрослый разговор, не хочу, чтобы ты упала в голодный обморок.

Краем глаза замечаю, что сотрудницы кафе — девчушки «немного за двадцать» — активно нас обсуждают, то и дело поглядывая на заветный «бирюзовый» пакетик. Чувствую себя стервой в кубе, потому что для кого-то любая вещь из «Тиффани», даже просто упаковочная лента — недостижимая мечта, а я могу спокойно завтракать, даже не заглянув внутрь.

Хотя, если копнуть глубже, с каждой минутой, пока эта фигня маячит у меня перед носом, любопытство возрастает в геометрической прогрессии.

— Завтрак, «Тиффани», серьезный разговор… — перечисляю и отправляю в рот ломтик скрэмбла. — Шутов, ты собрался делать мне предложение?

— Пожалей Шерлока, Лори, он еще от прошлого раза не отошел, — посмеивается этот придурок, очевидно, полностью собой довольный. — Ешь, обезьянка, не будет никаких разговоров, пока я не увижу пустую тарелку.

Я ем с аппетитом.

Не знаю, дело ли в том, что еда, хоть и довольно простая, но буквально тает во рту, или это просто совокупность голода и свежего воздуха, или присутствие рядом рожи Шутова. Но с содержимым тарелки я расправляюсь минут за пятнадцать, но когда собираюсь триумфально подсунуть ее Диме, расторопная официантка тут же приносит порцию панкейков с сиропом и качку горячего шоколада с горстью маленьких бело-розовых маршмеллоу.

— Конечно, если ты не любишь панкейки — можешь не есть, но на твоем месте я бы дал им шанс. — Шутов на секунду отвлекается от телефона, чтобы понаблюдать за моей реакцией — и снова сосредотачивается на экране.

Если бы размеры стола позволяли впихнуть сюда еще и ноутбук — он бы точно приперся на завтрак с ним. Никаких исключений для работы, даже ради старой подружки.

Но блинчики действительно чудесные. Настолько, что я, разделавшись со своими, втихую ворую пару штук с тарелки Шутова.

— Это целая углеводная бомба, — посмеиваюсь, сгребая чайной ложкой пушистую шоколадную пенку вместе с кофе, и отправляя все это в рот. — Если меня разнесет — это будет твоя вина.

Но когда до меня доходит эхо сказанного, становится неловко из-за его двойного смысла.

Но Дима даже виду не подает, зато, наконец, откладывает телефон и переключает на меня свое жутко дефицитное внимание.

— Что? — Его странный взгляд заставляет схватить салфетку и промокнуть рот. Хотя как свинья я перестала есть еще в младшей школе. Мама всегда строго следила за тем, чтобы мои манеры были безупречны: за столом, в разговоре, вообще везде. — У меня прыщ на носу?

— Ты была хорошей девочкой, Лори, поэтому теперь можешь посмотреть, что внутри.

— А поздно — мне уже все равно. Я так наелась, что сейчас меня может заинтересовать только кровать, подушка и одеяло.

— Идет. — Дима кладет на стол связку ключей от квартиры. — Вход у меня за спиной, третий этаж.

— А номер квартиры?

— Она там одна, обезьянка. Могла бы и догадаться — кто лучше тебя знает, как я люблю колотить понты.

— Только не говори, что у тебя там еще и матрас ортопедический. — Делаю вид, что это предел моих мечтаний, между делом потихоньку подтаскивая поближе бирюзовый пакет.

— А хер его знает, какой там матрас, но могу гарантировать свое роскошное тело рядом в качестве антидепрессанта.

В моей голове вертится старый пошлый анекдот про Аленький цветочек и заморское чудище, но я обещала себе хотя бы попытаться не вестись на провокации Шутова. И вообще — пакет уже прямо у меня перед носом, и я с чистой совестью запускаю внутрь руку.

Одну коробочку, крупную, как будто внутри лежит целый Снежный шар, нащупываю сразу. Еще одна — продолговатая и узкая, лежит на дне. И есть еще третья — квадратная.

— Ты накосячил больше, чем на три бирюзовых коробки. — Небрежно вытряхиваю все это на стол, потому что коробочки надежно перевязаны белыми ленточками и все равно не раскроются. Но потом на минуту впадаю в детство и наспех сооружаю из этого «конструктора» маленькую башню.

— Я тоже так подумал. — С совершенно невозмутимым видом ставит на стол еще один точно такой же пакет.

Да блин, откуда?

Я смотрю на соседний стул, заглядываю под стол, но там ничего нет.

А вот в новом пакете — еще одна коробочка, довольно большая, хоть и не такая крупная, как та, что служит фундаментом моей игрушечной башни.

Ее с особенной осторожностью водружаю на самую верхушку.

— А вот так совсем идеально, да? — И еще один фокус — квадратная коробочка, которую Шутов, поиграв секунду своими длинными идеальными пальцами, ставит на самый верх.

— Мог бы просто подарить мне конструктор, — поглядываю на него из-за «угла» башни.

— Прости, но лего у них не было даже для привередливых клиентов.

— То есть сейчас я должна обделаться бабочками от счастья?

— Сейчас ты можешь делать со всем этим что угодно, — невозмутимо пожимает плечами. — Потому что теперь это твое.

Шутов в формате «все включено».

Вот сейчас, прямо в моменте, с лицом а ля «я могу подарить тебе весь мир, ничего, что будет без упаковки?»

Любой другой мужик даже вокруг одной бирюзовой безделушки устроил бы целое шоу, играл мускулами и требовал в ответ коленопреклоненной позы перед ним до конца своих дней. А этому как будто вообще по барабану. Я могу просто отправить все это в мусорку — он и бровью не поведет.

Могу, но не хочу.

— Любопытство кошку сгубило, — трагически вздыхаю и, разложив «кубики», берусь за самую большую коробку.

Внутри — красивые часы в платине, с россыпью бриллиантов на циферблате фирменного цвета. У меня хорошие массивные мужские часы — отжала у Андрея, потому что ему они совсем не понравились. Менять их даже в планах не было, но вот — мои пальцы быстренько расстегивают кожаный ремешок и взамен застегивают металлический, который абсолютно точно мне впору. Точно подгоняли по размеру в магазине. Дата и время выставлены тоже верно.

— Спасибо, Дмитрий Викторович. — Верчу рукой у него перед носом.

— Красивый маникюр, Лори.

Вот же засранец.

В следующей продолговатой коробочке — браслет с круглой «гирькой» и замком на массивной цепочке. Без камней, и явно не самая дорогая вещь на витрине, но из всего разнообразия мой взгляд точно остановился бы на нем.

— Может все-таки поучаствуешь в процессе? — протягиваю ему руку и браслет, потому что сама я буду его застегивать до второго пришествия.

— По-твоему, я мало участвовал?

— Всего-лишь потратил пару миллионов.

— Знаешь, на самом деле я хотел героически завалить чью-то мясную тушу… — Шутов берется за края браслета, не касаясь моей кожи аккуратно дважды обматывает цепь вокруг запястья. — Но тут такая штука — оказывается, мамонты вымерли много-много-мно-о-о-о-ого лет назад, а бегать в кожаных трусах за твоим бывшим — ну как-то не солидно что ли.

И мазком, подушечкой большого пальца, проводит по тыльной стороне запястья, в том месте, где кожа такая тонкая, что можно почувствовать рисунок линий его отпечатка.

Я вздрагиваю, но не сколько от самого прикосновения, сколько от остроты, с которой почему-то на него реагирую. Мы и раньше притрагивались друг к другу — брались за руки, под руку, даже пару раз спали на одной подушке нос к носу, видели друг друга почти голыми, но именно сейчас я чувствую себя так, словно происходит что-то, нарушающее все законы физики.

Но я все равно как следует не успеваю над всем этим подумать, как Шутов уже отстраняется, удовлетворенной улыбкой «принимает» вид украшения на моей руке и снова заглядывает в телефон. На этот раз просит дать ему минуту на телефонный разговор и следующие несколько минут чихвостит своего собеседника на чистейшем (с легким диалектом) немецком языке.

Вот, значит, откуда растут корни у «швейцарцев». Вообще ни капли не удивлена.