Долгожданная кража (СИ) - Зингер Владимир - Страница 36

— Пётр Петрович, так нам раскрытия нужны или нет? Делов-то осталось — похищенное изъять. И нужно мне на это полтора часа. А за дверью стоит Старожилов и подменить меня на дежурстве категорически не желает.

Начальник слегка задумался.

— А что, и глухарь такой есть? — решил он уточнить.

— Самый настоящий. Ещё сентябрьский. Так что будет вам раскрытие преступлений прошлых месяцев. Я по возвращении напишу подробный рапорт…

Эти мои слова окончательно перевесили все сомнения товарища майора, и он резво выскочил из кабинета, не стал слушать готового ябедать о непорядках Старожилова, а приказал ему сесть на мое место и не вякать! Дескать — один хрен ничего не делает, а так хоть польза будет.

— Тока, Воронцов, смотри у меня! — пригрозил начальник. — Раскрытие чтобы нам шло, а не дружкам твоим из уголовного розыска.

— Так, товарищ майор, вещдок и явку с повинной отдам в следствие, а рапорт вам, — быстренько пообещал я.

— Дуй, — махнул рукой начальник. — Но, чтобы рапорт у меня на столе был до семнадцати часов.

Я глянул на часы — а времени-то уже одиннадцать. Не уверен, но постараюсь успеть.

Глава 17

Цугцванг?

Тетка как сидела, так и сидит, грустит. Может ждет, что ее сейчас возьмут, да и запрут в казематы.

Ухватил шинель и фуражку, сделал ручкой мрачному Старожилову, усевшемуся на мое место — сиди, тут не вытрезвитель, работы немного, кивнул Зинаиде на выход — пошли, мол.

Идти нам минут десять, но за это время тётка много порассказала. И про судьбу свою несчастную — учиться было не на что, рано пошла работать, познакомилась с парнем, «залетела», а он, как часто бывает, жениться не захотел. Мол — дурак я, что ли, ребенка признавать? Может, он и не мой? А как же не его, если она девушкой была? А он — а ты поди, докажи. И что делать? В суд подавать? Не докажешь ведь. Жила с матерью, да двумя братьями и сестрой в «деревяшке». Дом предназначался под снос, квартиру обещали, но не сносили его лет десять. И по сейчашный день стоит. Ребенка решила оставить, но, когда родилась дочь, стало уж совсем тесно. Родственники из дома не гнали, помогали, как могли, но у них своя жизнь. Единственная возможность, чтобы отселиться — найти работу со служебным жильём. А это прямой путь в дворники. Туда и пошла. Постепенно приноровилась к жизни. Главное, что домой в любой момент можно домой заскочить, всё рядом. И доченька славная растет. Такая умница. Ей-то хочется, чтобы девчонка десять классов закончила, студенткой стала, как девушки, что живут в общежитии. Вон — какие они нарядные и важные. Любоньке-то и казенное жилье не нужно — свое есть! А потом бы учителкой сделалась. Ох, как бы она доченькой гордилась. Пусть и без мужа, все сама, своим хребтом, да воспитала, выучила. Но дочка уже решила — мол, заканчивает в этом году восемь классов, пойдет в училище на маляра-штукатура, чтобы у мамы на шее не сидеть.

Зинаиде явно хотелось выговориться. Видно, совсем дело плохо, коли некому душу открыть, кроме милиционера.

— Захочет девочка, сможет потом в институт поступить, на заочное, — попытался я утешить Зинаиду, но та только поморщилась:

— Выучится, работать пойдет, какая уж там учеба? А потом парни начнутся, она у меня девушка справная, красивая. Не в меня. Ладно, если замуж возьмут, а не то как я — принесет в подоле. Но аборт я девке делать не дам. Уж лучше пусть с ребятёнком сидит, чем убийцей стать.

Интересно, а Зинаида в церковь не ходит? Вроде, возраст еще не тот, рановато, но кто знает? Очень уж у нее рассуждения этакие, христианские и всепрощающие. А то, что сама согрешила, ну так что ж, и такое бывает. Кто в этой жизни без греха?

— Если принесет — все равно внук, — хмыкнул я.

— Так кто спорит-то? Принесет — вырастим, не обратно ж пихать? Но лучше, чтобы у доченьки другая судьба была.

Я тоже с этим не спорю. По себе знаю, что детям желаешь лучшей доли, нежели у тебя. Но не стану бога гневить, на свою долю никогда не жаловался. Все, что со мной произошло — все мое!

Так вот мы и дошли до дворницкой. Зашли в тесную комнатенку, где лежат орудия труда — пара голиков на черенках, лопаты и увесистый, судя по всему, ломик. Рядом ещё один, пожиже, с приваренным на конце топором. А на мешке с песком (или это соль?), на газетке, и лежит пальто — аккуратно сложено и тряпкой чистой прикрыто.

Надо хотя бы простенький акт изъятия составить, понятых пригласить. Но понятые — это вероятность огласки. А мне что-то не хочется такого развития событий. Притащи сюда понятых и всё — сразу пойдут сплетни. А они бывают похуже всяких официальных характеристик. И вообще, как в том анекдоте: ложечки нашлись, а осадочек остался. А если до её Любоньки дойдёт — как тогда девчонке жить со всем этим? Так что, да простит меня Великий УПК, акт изъятия будет, но потом. Главное, чтобы Гришка Ивойлов оказался на месте, когда я в райотдел зайду. А зайти всё равно придётся.

Ну вот, пальто у меня в руках. А делать-то со всем этим теперь что? Тащить эту дурочку в милицию? Формально это самый правильный шаг. Сама виновата. Была бы на её месте какая-нибудь алкашка — ни минуты бы не сомневался. А с этой — ни рука не поднимается, ни ноги не идут, ни голова не согласна.

Надо бы пальто еще чем-то перевязать. О, спасибо дяде Пете Веревкину, Задорову, то есть. Веревочка-то в кармане. Полезная штука! Помнится, в той жизни, я долго отвыкал таскать в кармане веревку (зачем она замначальника УВД?), но в этой привычка очень быстро вернулась. И кстати. Вот ею-то я пальтишко Ниночкино и перевяжу.

— Товарищ милиционер, а вы меня сразу заарестуете или можно домой зайти? Я бы хоть белье чистое взяла, щетку зубную да порошок. В тюрьме-то небось, не выдадут? Что еще-то брать, не подскажете? Кружка своя тоже поди нужна? А то у меня есть эмалированная.

Зинаида говорила всё это тихо и размеренно, как будто простыми словами хотела подчеркнуть обыденность происходящего, заслонить ими от себя самой свою маленькую трагедию. Только дальше получилось плохо.

— А с Любонькой-то как теперь? В интернат или в детдом прямо? У меня ведь и нет никого…

И тут размеренный голос её дал трещину. Это меня окончательно добило.

— А теперь Зина (отчего-то назвал по имени, а не по имени отчеству), ступай-ка ты домой.

Зинаида повернулась ко мне — в глазах слезы.

— А как же? А почему не в тюрьму?

Мне нынешнему шестьдесят пять — это в башке, ей — тридцать шесть. В дочери мне годится. Так бы вот взял, да и треснул веревкой. Дура! Все понимаю, жалко мне женщину, но все равно — полная дура! И Нинку свою жалко. Без пальто бы осталась. Но Нинка — она тоже дура. Пальто своё несчастное теперь получит, но из-за глупости собственной и упёртости дурацкой такого парня лишилась.

А самый главный дурак здесь — это я. Вместо того, чтобы воришку в отделение тащить, отпускаю. Гуманист, тоже мне!

Зина смотрит на меня и ждёт ответа. Стараюсь говорить как можно убедительней:

— Зинаида Ивановна, отправлять вас в тюрьму нет никакого резона. В тюрьме настоящих преступников и без вас хватает. Идите домой, только твёрдо пообещайте мне не предпринимать никаких шагов под воздействием нашей сегодняшней встречи. Никому ничего не говорите и вообще ведите себя, как можно естественней, как будто ничего не случилось. Обещаете мне?

Мы к этому времени вышли на улицу. Зинаида заперла свою подсобку и ответила мне не сразу. Какие-то мысли всё ещё тревожили её. Потом она подняла на меня глаза и произнесла:

— Обещаю.

Тут тревога всё-таки прорвалась наружу.

— А ночью какие-нибудь другие милиционеры за мной не приедут?

Видя моё недоумение, пояснила:

— Чёрный воронок всегда же по ночам приезжает…

— Не приедет. — успокоил я её. — но по повестке для допроса к следователю вызвать могут. Спокойно приходите и рассказывайте всё без утайки. Да и я ещё, может быть, побеспокою вас на днях ещё разок.

А дальше я сказал такое, что совершенно не красит опытного сотрудника. Может быть, мне даже придётся пожалеть от этом когда-нибудь.