Долгожданная кража (СИ) - Зингер Владимир - Страница 19

Я ел так, что за ушами пищало, слушая свежие новости. Так, ничего особенного. Кто-то женился, кто-то из одноклассниц родил ребенка. Одна уже третьего родила. Молодец, что тут сказать? А еще новость плохая. Наш сосед Пашка — постарше меня лет на пять, оказывается, под собственную машину попал. Под собственную, в том смысле, что это был колхозный ЗИЛ-130, на котором он работал. Приехал в мастерские, поставил на ручник, а сам пошел, чтобы открыть ворота, а машина возьми, да и покатись. А Пашка отчего-то решил остановить ЗИЛ руками, не подумав, что за спиной кирпич и металл. Насмерть, понятное дело. И, тоже, понятное дело, сел за руль не очень трезвым.

Остались после смерти вдова Лидка и трое детей. И как они теперь будут жить? Если бы ребенок один, ну, может и два, то был бы шанс отыскать нового мужа, а кто возьмет замуж с тремя?

Пашку — хоть и обижал он меня в детстве, все равно жаль. А что тут скажешь? Сказать, что сам виноват? Так это очевидно. У нас в деревне две трети несчастных случаев из-за пьянки. Да и в городе тоже самое.

Я только пожал плечами, хотя и помнил из прежней жизни, что вдова Пашки недолго побудет во вдовах. Через полгода встретит мужчину, который решится связать свою судьбу с молодой одинокой женщиной, обремененной тремя ребятишками, увезет их всех не то в Ярославль, не то еще куда-то. А уж как дальше сложится их жизнь, не знаю. Но судя по тому, что Лидка обратно не вернулась, сложилась.

Но была новость и другая, касающаяся семьи Воронцовых.

— Леша, а мне новую работу предложили, — сообщила мама.

— Знаю, в районную больницу, — кивнул я.

— А откуда ты знаешь? — в один голос спросили и отец, и мать. — Мы же тебе не писали.

Вот тут я задумался — что бы такое ответить? Вернее, как половчее соврать. Не скажешь ведь, что помню из нашего прошлого? Помнил, что матери предложили вернуться в профессию, а она согласилась. И почтальоном работать устала — все-таки, когда тебе под пятьдесят, бегать с тяжелой сумкой по деревням тяжело, да и по медицине, которой отдано много лет, соскучилась.

— Да я в автобусе ехал с какой-то теткой, — принялся я импровизировать, — а она жаловалась — дескать, в инфекционном отделении районной больницы медсестер не хватает. Главврач уже с ног сбился, никто не желает выходить. Я и подумал — а почему бы маме туда не вернуться? Сколько можно сумки таскать? Вот, так и совпало.

Кажется, импровизация удалась. По крайней мере, родителей моя версия устроила.

— Работа по сменам, а до Грязовца по утрам автобус ходит, — принялась рассуждать мать. — Есть в шесть утра, потом еще в восемь. Попутку можно поймать. В крайнем случае отец довезет.

— Довезу, — кивнул отец, но уточнил. — Если вызова срочного не будет, то довезу. А будет… ну, сама понимаешь.

Кажется, у родителей уже все было решено. Да я и так знал, что решено, потому что в инфекционной больнице матушка проработает до самой пенсии, а потом останется в ней еще на пять лет.

— А не боишься в инфекционку идти? — задал я закономерный вопрос. — Бациллы там всякие бегают, микробы летают.

Родители снова переглянулись, потом посмотрели на меня и дружно усмехнулись.В общем-то, ответ на вопрос получен. Да я и так знал, что все в этой жизни бывает, но медработнику, которые соблюдают гигиену, никакая зараза не страшна. Матушка, насколько я помню, за все время работы не подцепила никакую хворь. Вот, разве что простуда, но это дело житейское.

— Я тут на днях свидетелем на суде был, — сообщил отец.

— А что за суд? — сразу же заинтересовался я.

— Летом на пастбище молния в стадо коров долбанула, — сказал отец. — Три тёлки — те сразу насмерть. Вернее, не совсем насмерть, но близко. Пастух им сразу же глотки перерезал, чтобы мясо не пропало, а колхоз на него в суд подал — дескать, ущерб на полторы тысячи рублей. Почему к ветеринару не побежал? Дескать — вполне возможно, чтобы я этих телок спас.

— Так, а чего, в колхозе-то совсем дураки? — удивился я. — Пастуха не под суд, а медаль ему надо было давать.

— Дураки не дураки, а в суд подали. Председатель у нас молодой, да еще и городской.

— А ты чего?

— Вот я на суде так и объяснил. Дескать — пока бы пастух за ветеринаром бегал, коровы бы совсем сдохли. А так, хотя бы на мясо годны.

Странно, что я позабыл про эту историю с телками и грозой. Зато отчего-то вспомнился пастух — дядя Митя. Я его знал, пусть и плохо. В школе мы собирали материалы об участниках Великой Отечественной войны, проживавших в наших краях. Помнится, удивлялись, что дядя Митя, работающий пастухом, воевал, был награжден боевыми медалями. А что за медали, где воевал — не вспомню. Надеюсь, что в школьном музее мои записи остались. При желании можно освежить память.

Пастух жил в отдаленной деревне, где и сейчас-то проживает всего человека три или четыре. А в конце восьмидесятых дядя Митя останется там один. Жена умрет, дети разъедутся, а отца к себе никто забрать не захочет. В начале девяностых старика убьют. Не вспомню — в каком именно году это было, но точно, что поздней осенью, когда все дачники разъедутся, но в деревню еще можно будет проехать. И убьют его «иконоборы», промышлявшие в деревнях. Припоминается ещё, что, убийц тогда удалось задержать по «горячим следам», потому что в их машине «стуканул» двигатель, они ее бросили, угнали какую-то тачку. Второпях, да еще и напуганные, оставили в своей машине и украденные иконы, и «пальчики». Так что, отыскать их было уже вопросом времени.

Всех подробностей уже и не вспомню, да и узнал я об этом случае не из оперативных сводок, а из новостей Вологодского телевидения.Ужаснулся — дядька-то мне знаком, порадовался, что убийц задержали.

— Леша, ты о чем задумался? — легонько толкнул меня отец.— Я по последней разлил, больше не дам.

— Да это я так, — отмахнулся я. — Накатило что-то. А я и сам больше не хочу.

Водка закончилась, и мы принялись пить чай с «Птичьим молоком», которое я привез. Но на «молоко» больше налегали родители, потому что я предпочел «Школьные», произведенные в Грязовце. Пока они свежие, то лучше конфет нет.

После второго стакана решил перейти к делу.

— Мам, а ты не знаешь, можно в Грязовце ребенка окрестить? — поинтересовался я, а потом поспешно уточнил: — У друга — у Сашки Барыкина, я вам про него рассказывал, сын родился, а жена очень хочет, чтобы крестили.

Вместо матери ответил отец:

— Так если хотят покрестить, так пусть в любой будний день приезжают. Служба закончится, после десяти начинают крестить. — Посмотрев на меня, отец еще разок усмехнулся. — А друг у тебя, он тоже партийный, как и ты?

— Он беспартийный, но сам понимаешь, на нашей службе…

Я не договорил, потому что и так все ясно.

— Так хоть бы и партийный, — хмыкнул отец. — Теперь все стараются детей покрестить, пусть даже и втихаря. К нам, в Грязовец, детишек издалека везут. Но, в основном, из Мурманска, да из прочих северных городов.

Тоже понятно. Грязовец, это не самая глухомань, но если привезут крестить младенца из другого города, а то и области, то никому до этого дела нет. А из Мурманска, да городов вроде Апатитов, Оленегорска или Мончегорска, так потому, что после войны многие мои земляки, не желавшие оставаться в колхозах, рванули туда. На Северах никто не требовал паспорт. Там главное, чтобы руки были и голова. Мурманск надо было восстанавливать, а потом железо добывать, да все прочее. На Кольском полуострове почти вся таблица Менделеева присутствует, вот только народа там мало.

— Да, а я сам-то крещеный? — зачем-то спросил я, хотя из своей прошлой жизни знал, что никто меня не крестил. Я сам потом ходил в храм, в девяносто шестом, в уже довольно-таки зрелом возрасте. А сейчас вдруг заинтересовало, что ответят родители.

Отец посмотрел на мать, а мать на отца. Потом они вместе перевели взгляд на меня.

— Да и не принято у нас было, чтобы ребенка крестить, — пояснила мать, словно бы винясь передо мной. — Когда ты родился, мы слишком на виду были. Какое там крещение! За это и нынче по головке не погладят, а в пятидесятые-то еще хуже было. Я даже не знала, что у нас церковь есть.