Долгожданная кража (СИ) - Зингер Владимир - Страница 11

Думаю, что дальше я вёл себя, как дурак. Наверное, пытался понравиться, острил, как мог, какие-то шутки рассказывал. Не помню. В голове остались только отдельные рваные картинки из происходящего. Тот самый здравый смысл временами пробовал вернуть меня в реальность: ты что, у девчонки пальто украли. Может, ей на улицу выйти не в чем? А перед ней шут какой-то сидит. Я соглашался: ага, только не мешай, и снова продолжал своё безобразие.

— А вы пальто найдёте?

Заданный вопрос с трудом дошёл до меня.

— Что?

— Я спрашиваю, вы пальто моё найдёте?

— Конечно найдём! А не найдём, так новое купим. (Господи, что я несу?)

— Как это купите? Мне моё надо.

Пришлось выкручиваться. Шутка, дескать, такая. Особая, милицейская, свидетельствует, что сотрудник не сомневается в успехе, потому что милиция вещи потерпевшим не покупает, потому что… В общем, я запутался окончательно и в конце концов замолчал.

Нина решила, что моё выступление закончилось и, не таясь, посмотрела на свои часики. Жест более, чем понятный — ей пора. Делать нечего — надо девчонку отпускать. Но я взял с неё слово, что завтра она придёт после учёбы для проведения следственных действий (какие, к чёрту, следственные действия?) именно к инспектору уголовного розыска Воронцову Алексею и ни к кому другому.

— К Алексею. — ещё раз для верности повторил я.

На выходе из кабинета я не удержался и завладел её рукой, приговаривая при этом: до свидания, всего хорошего, счастливого пути, до завтра, и соображая, чего бы ещё такое сморозить, чтобы не отпускать из своих рук её маленькую ладошку с такой знакомой родинкой между большим и указательным пальцем.

Высвобождая свою руку, Нина, наконец, улыбнулась:

— Вы такой смешной, Алексей, как будто и не инспектор уголовного розыска. А в том, в другом кабинете я вас немножко даже испугалась.

— Ура! — возопил я мысленно, напрочь игнорируя вторую часть её фразы. — Это здорово, что смешной!

Я прошёл вместе с Ниной до выходя из райотдела, отчаянно тормозя себя, чтобы не начать напрашиваться проводить её. Всё-таки для первого вечера, да ещё в милиции — это перебор. Что она обо мне подумает?

Заглянул в дежурку и успокоил Якуничева, что материал у меня. Регистрировать сегодня не будем, там не всё ясно пока ещё, то ли кража, то ли нет. Это было, конечно, неправильно. И ориентировку не дать, сразу вопросы пойдут, а по какому факту, а какой номер регистрации? Но как только я представлял, что завтра по данному факту возбудят уголовное дело, и его теперь уже на вполне законных основаниях получит следователь Утягин, мне становилось не по себе. А то, что Утягин сделает всё, чтобы получить это уголовное дело в своё производство, я не сомневался.

Путь к себе у меня лежал мимо его кабинета. Я ещё не дошёл до него, как Утягин вывернулся из-за двери и загородил мне проход. Чёрт возьми, караулил он меня, что ли? Делать на работе больше нечего? По всему было похоже, что наш герой уже оправился от потрясения и жаждал сатисфакции.

— Хреновый ты сыщик, Воронцов. — начал он, ухмыляясь. — Настоящий сыщик от глухарей избавиться старается, а ты на себя натягиваешь. Я ведь только помочь хотел. Со следователя за нераскрытые преступления шкуру не спускают.

Знаем мы, чего ты на самом деле хотел. Я молча ждал продолжения. И Утягин продолжил:

— А может и никакого глухаря не было бы. Не таких уламывали. А эта сразу видно, девка податливая. Я бы её того… И следователь совершил недвусмысленный жест руками, тот самый, что и несколько дней назад.

Про мою Нину такое? И тогда я не сдержался. Нельзя сказать, что это была пощёчина, вполне оправданная в данном случае. Это была оплеуха. Хорошая деревенская оплеуха с заявкой как минимум на фингал под глазом. Пока голова следователя дребезжала между моей ладонью и косяком, я уже пожалел о содеянном. Погорячился, пожалуй. Ведь как посмотреть? Можно и так, что ничего такого, заслуживающего наказания действием, Утягин и не совершил. И тогда я не защитник оскорблённой чести (фу, какой пафос!), пусть и не своей, а просто грубиян и забияка. Да ещё можно и в ответку получить.

Я приготовился ждать, но на ответку у Утягина не хватило пороху. Вместо этого он прикрыл ладонями свои бедные уши и тоненько запричитал:

— Ну всё, Воронцов, тебе кранты! Вылетишь теперь отсюда, как пробка из затычки!

Пробка из затычки — это что-то новенькое! Видимо, от знакомства с косяком у моего оппонента наступило временное обрушение когнитивных связей. А Утягин продолжал в том же духе:

— Это тебе недаром пройдёт! Все видели, как ты меня! Вот ты, ты видел?

Я проследил за взглядом следователя и увидел в конце пустынного коридора Женьку Митрофанова, сыщика и моего лучшего другана. Да, неудачный свидетель для Утягина подвернулся. Женька стоял с обалдевшим видом, но услышав обращение в свой адрес, подошёл вплотную к мученику и внятно произнёс:

— Заруби себе на носу: меня здесь нет. Это тебе кажется от помутнения рассудка. И Воронцова нет. Верно ведь, Воронцов?

От неожиданности я согласно кивнул. И пока следак с обалдевшим видом переваривал услышанное, Джексон мягко, но настырно увлёк меня прочь, от греха подальше, так сказать. За поворотом коридора он освободил меня от своего дружеского, но плотного захвата и протянул свою пятерню:

— Не спрашиваю за что, но уважаю. Молоток! Эта харя давно кирпича просила, да смельчаков не находилось. Так что держись. Я с тобой! Потом расскажешь.

И Джексон умчался по своим делам. А я отправился по своим, теребя в голове известное изречение о том, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.

Остаток рабочего дня я провёл в планах о том, как бы мне половчее заняться раскрытием кражи, чтобы чаще встречаться с Ниной, да ещё при этом заявить о себе самым благоприятным образом. Воспоминания о тех самых событиях в жизни номер один, которые я старательно пытался реанимировать, выглядели какими-то смутными и помогали мне мало. Да я уже и сам понял, что всё идёт не совсем так (или даже совсем не так), как в первой версии моего бытия вне зависимости от моих хотений. В прошлый раз, насколько я помнил, мы с Утягиным не конфликтовали, хотя симпатий к нему я и тогда не испытывал. И сейчас в душе у меня не было никакого ощущения, что я повторяю прежнюю версию своей жизни. Только в данный момент мне это было неважно. Весь мой мир заполнила девушка, которую я ждал очень давно, кажется, целую жизнь, и наконец, дождался.

Меня и в самом деле никто не тревожил, не иначе, как моя горячая молитва попала по адресу, и две бутылки пива в качестве приза, да ещё обещанный зуб заинтересовали богов. Но о раскрытии кражи думалось, прямо скажем, плоховато. Вместо этого в воображении сначала смутно замаячил, а потом и явственно оформился какой-то документ. Я присмотрелся внутренним зрением — «Талон для новобрачных». Он обещал Нине и Алексею несметные богатства, недоступные простым смертным: кольца, костюм, свадебное платье и даже одеяло, правда, за свои денежки. Это видение сразу же вызвало и другое — Салон для новобрачных, то есть магазин на площади Металлургов, где эти несметные сокровища можно было приобрести.

В магазин я зайти не успел. Послышался скрип двери, и в кабинет собственной персоной заявился друг мой закадычный Санька Барыкин. Наверное, оружие пришёл сдавать, да и заглянул по пути. Я с досадой вышел из своих грёз. Не говоря ни слова, Санька сделал выразительный кивок головой — давай выйдем.

— Что, опять в баню? — испугался я. — Не пойду. Ты сначала веник найди настоящий. А то, будь я женат, меня бы из дома выгнали после той бани. Следы от твоего голика, который ты назвал веником, до сих пор у меня на спине. А они, между прочим, очень уж на длинные царапки смахивают.

Санька проигнорировал мой пассаж и снова махнул головой — на выход.

— Да в чём дело-то? Давай выкладывай! — рассердился я. — Что ты мне тут пантомиму изображаешь. Тоже мне, Леонид Енгибаров![1]

Это я ловко про Енгибарова-то вспомнил. Сам не ожидал.